Таким образом, Катерина так и не получила ответа на интересующий ее вопрос. Но это было не так уж важно, потому что герцогиня постоянно меняла свои планы.

– Изабел! Изабел! Как ты считаешь, мы все поедем в Ламберт?

– А, ты думаешь о своем возлюбленном! – воскликнула Изабел, которая теперь, поскольку выходила замуж, мало интересовалась тем, что будет с домочадцами. И она обратилась к Дороти Барвик, брюнетке с живыми и любопытными глазами и тонкими губами. – Вы ведь считаете Катерину Ховард ребенком, верно? Но это не так. У нее есть возлюбленный. Он бывает у нас по вечерам. Очень смелый молодой человек. И они наслаждаются жизнью. Я права, Катерина?

Катерина покраснела, посмотрела прямо в глаза Дороти Барвик и сказала:

– Я люблю Генри, и он любит меня.

– Конечно, вы любите друг друга, – подтвердила Изабел. – Ты ведь очень влюбчивая девочка, Катерина. О, она очень целомудренная и никогда бы не пустила Мэнокса к себе в кровать, если бы не любила его!

– Раз она его любит, – заметила Дороти, – она должна принимать его!

Обе молодые женщины захохотали.

– Последи за Катериной, когда я уеду, – попросила Изабел.

– За мной нечего следить! – возмутилась Катерина.

– Конечно, нечего, – согласилась с ней Дороти. – Молодая леди, пускающая к себе в постель джентльменов, должна сама следить за собой!

– Не джентльменов, – поправила ее Изабел, – а всего лишь Мэнокса.

Катерина поняла, что они насмехаются над ней, но чувствовала себя всегда так неуверенно, что не могла сказать им этого.

– Так что я оставляю Катерину на тебя, – повторила Изабел.

– Можешь ехать спокойно – все будет в порядке.

Катерина жила в постоянном страхе, пока герцогиня готовилась к отъезду в Ламберт. Она все время говорила о своей внучке, королеве, и, зная, что будет приглашена на коронацию, которая должна была состояться в мае, очень спешила прибыть в Ламберт вовремя, так как нужно было привести в порядок платья и сделать массу других вещей. Она также надеялась, что перед коронацией она встретится с королевой по-родственному.

Катерина лежала ночами с открытыми глазами и спрашивала себя, что ей делать, если герцогиня решит не брать в Ламберт Мэнокса. Катерина любила Мэнокса потому, что ей нужно было кого-то любить. Две страсти владели Катериной: она обожала музыку и хотела непременно кого-то любить. Она любила свою мать, но та умерла. Она любила Томаса Калпеппера и потеряла его. Теперь она любила Мэнокса. Всех этих людей она любила всем сердцем, и это было великолепно. Жизнь без любви была для нее не жизнью, а мучением. И несмотря на молодость, она испытывала огромное удовлетворение от плотской любви к Мэноксу. Но ее любовь к Мэноксу нельзя было назвать исключительно плотским чувством. Она любила доставлять удовольствия другим так же, как и получать их. Своим любимым она ни в чем не отказывала. Пусть у нее будет возможность любить – больше ей ничего не нужно от жизни. И она боялась, так как ей казалось, что ее любовь всегда кончается плохо. Сначала ее мать, потом Томас Калпеппер, а теперь Мэнокс. Она была в ужасе, что ей придется уехать в Ламберт без Мэнокса.

Наконец она больше не могла терпеть и напрямую спросила свою бабушку:

– Бабушка, а что будет с моими уроками музыки, когда мы уедем в Ламберт?

– А что с ними будет?

– Генри Мэнокс поедет с нами в Ламберт, чтобы обучать меня дальше?

Ответ герцогини заставил ее похолодеть:

– Не думай, девочка, что я не смогу найти тебе учителя музыки в Ламберте.

– Я и не сомневаюсь, что вы найдете учителя. Но если ученик считает, что у него хороший учитель…

– Не волнуйся, я разберусь, кто хороший учитель, а кто нет. И почему это ты так беспокоишься об уроках музыки и об учителях? Разве ты не понимаешь, что мы едем на коронацию твоей кузины Анны?

Катерина чуть не разрыдалась от отчаяния. Она не знала, что ей предпринять.

Мэнокс часто приходил к ним в спальню.

– Ты думаешь, я могу оставить тебя? Никогда. Если ты поедешь в Ламберт без меня, я туда приеду.

– Но что с тобой будет, если ты ослушаешься?

– Что бы мне ни грозило, я все равно буду с тобой. Пусть даже один час, но мы будем вместе!

Нет! Катерина и слышать об этом не хотела. Она вспомнила, что рассказывала Долл Тэппит об охраннике Уолтере. Она вспомнила, что, хотя она и живет в этом доме без присмотра и одежда ее напоминает одежду нищей, она все же Катерина Ховард, дочь своего отца, представительница великого и благородного дома, тогда как он всего лишь Генри Мэнокс, учитель музыки. И хотя он казался ей очень красивым и умным, некоторые, и среди них ее бабушка и дядя герцог, которого она так боялась, сочли бы любовь между ними недостойной их рода. Что если оба окажутся в Тауэре? Она беспокоилась за Мэнокса, а не за себя. Ее любовь не знала границ. Она могла пережить расставание, но не могла и подумать о том, что прекрасное тело Мэнокса будет сковано цепями или же гнить, изъеденное крысами, в темном глубоком колодце. Она плакала и умоляла его не спешить, а он смеялся и говорил ей, что с ним может случиться то же самое, если ее бабушка узнает об их любви.

И тогда Катерина испугалась не на шутку. Почему в мире, где столько прекрасного, царит такая жестокость! Почему в нем существуют такие строгие бабушки и такие страшные дяди! Почему люди не могут понять, какая прекрасная вещь любовь, как это приятно любить и быть любимой, какое это доставляет удовольствие! Она испытала это.

И тут оказалось, что мир все же прекрасен, ибо когда она отправилась вместе с бабушкой в Ламберт, Мэнокса взяли туда тоже.


Весной Ламберт был прекрасен, и Катерина поняла, что она еще никогда не была так счастлива. В саду, спускавшемся от дома до реки, цвели фруктовые деревья. Она целые дни проводила на берегу, смотря на лодки, скользившие по реке.

Они часто встречались с Мэноксом где-нибудь в парке. Герцогиня здесь обращала на нее еще меньше внимания, чем в Хоршеме, уделяя его все без остатка подготовке к коронации. Анна посетила свою бабушку. Они сидели в саду, и глаза бабушки горели, когда она рассматривала свою очаровательную внучку. Она не могла удержаться, чтобы не сказать Анне, какая она великолепная и как должен быть счастлив король, женившись на ней. Она уверяла, что в глубине души всегда была уверена, что так и случится.

Катерину позвали поздороваться с кузиной.

– Ваше Величество помнит эту девочку? – спросила герцогиня. – Она была совсем маленькой, когда вы ее видели.

– Я прекрасно помню ее, – ответила Анна. – Подойди ко мне, Катерина, чтобы я могла рассмотреть тебя.

Катерина подошла, и Анна поцеловала ее в щеку. Катерина все еще считала свою кузину самой красивой женщиной в мире, но теперь она не придавала этому большого значения, так как полностью была занята Мэноксом.

– Сделай реверанс, девочка! – возмутилась герцогиня. – Разве ты не знаешь, что перед тобой королева?!

Анна засмеялась.

– Ну что вы. Какие могут быть церемонии? Ведь мы одна семья…

Анна думала: бедная девочка! Она довольно хорошенькая, но какая неопрятная!

– Может быть, Ваше Величество найдет ей место при дворе?..

– Конечно, найду, – заметила Анна. – Но она еще слишком молода.

– На колени, девочка! Вырази свою благодарность!

– Бабушка, – засмеялась королева, – не забывайте, что мы одна семья. Мне надоели церемонии. Я хочу отдохнуть от них. Чтобы ты хотела делать при дворе, Катерина? Ты любишь музыку?

Катерина засияла, услышав о музыке. Они вспомнили, как понравились друг другу, когда встретились впервые, и сейчас, беседуя о музыке, вновь почувствовали, что их тянет друг к другу.

Когда Катерина ушла, Анна сказала:

– Очень милая девочка, но немного неуклюжа. Я пришлю ей кое-какую одежду, а вы кое-что подправите, чтобы она хорошо на ней сидела.

– Ах, как хорошо! Вы решили сделать Катерину нарядной! Эта девочка настоящая сорвиголова! Она не видела света! Я слишком долго держала ее взаперти!

В Ламберте среди домочадцев герцогини появилась новая женщина. Звали ее Мария Ласселс. Она не была высокого происхождения, как все остальные прислужники герцогини. Она была няней первого ребенка лорда Уильяма Ховарда, и когда умерла его жена, герцогиня согласилась взять ее к себе в дом. В первую неделю своего пребывания в Ламберте Мария Ласселс встретила молодого человека, красивого брюнета, смелые черные глаза которого не могли сосредоточиться на одном предмете и постоянно блуждали. Он ей сразу понравился. Она сидела на бревне в саду, когда он проходил мимо.

– Добро пожаловать, незнакомка! – сказал он. – Или я ошибаюсь, называя вас незнакомкой? Но, уверяю, я сразу признал бы вас, если бы видел раньше!

Говоря это, он присел с ней рядом на бревно.

– Вы правы, называя меня незнакомкой – я здесь всего несколько дней. А вы давно тут?

– Я приехал из Норфолка.

Его неспокойные глаза внимательно осматривали ее. Она выглядела неплохо, но не настолько хорошо, чтобы ссориться из-за нее с маленькой Катериной, наивность, восхищение и самоотверженность которой доставляли ему такое наслаждение, какого он давно не испытывал.

– Очень рад видеть вас здесь, – сказал он, решив продолжить разговор.

– Спасибо, сэр, вы очень добры.

– Это вы добры ко мне. Разрешили мне сесть рядом с вами. Скажите, вам здесь нравится?

Ей не очень нравилось, поведение некоторых леди ее просто шокировало. Она чувствовала себя не в своей тарелке, так как была не благородного происхождения и не знала правил этикета. Ведь она раньше была няней. Мария была счастлива, когда ей предложили сюда приехать, и, так как в доме герцогини на условности внимание не обращали, ее приняли здесь без всяких церемоний. Но она не чувствовала себя свободно среди других девушек: она не умела красиво говорить, не умела правильно вести себя, а потому ей казалось, что они смеются над ней. Однако все это ей просто казалось. Девушки были слишком заняты собой и своими делами, чтобы обращать на нее внимание. Однако она испытывала горечь, обиду. Чувства эти все крепли. Она спала со всеми остальными в спальне, но в ее присутствии не устраивали никаких вечеринок, так как в Ламберте спальня располагалась не так удобно, как в Хоршеме. Тем не менее она заметила, что девушки вели себя довольно легкомысленно. В течение дня в спальню часто заглядывали молодые люди. И она замечала, как девушки целуются с юношами по углам и допускают другие вольности. Мария горевала, что эти вертихвостки смотрят свысока на такую порядочную девушку, как она.