– Могу ли я поговорить с Его Величеством? Всего одну минуту! – умоляла она.

– Поговорить с Его Величеством! – Они покачали головами. Как это можно! Его величество возмущен ее поведением. Он не захочет встретиться с ней. А что скажет Крэнмер, который успокоится только тогда, когда голова Катерины Ховард упадет с плеч?

Она вспомнила, как относился к ней король – он был снисходителен, проявлял любовь, даже когда журил ее за расточительность, когда был возмущен ее заступничеством за предателей. Он всегда прислушивался, когда она просила его о милосердии и никогда не выражал гнева. И теперь, вне сомнения, он выслушает ее.

Она строила планы. Если ей удастся увидеться с королем, удастся обмануть своих тюремщиков, она знает, как убедить его.

Она была спокойна в ожидании подходящего момента. Быстро открыть дверь и сбежать по задней лестнице. Она ждала и молила о помощи.

И такой момент представился.

Она знала, король присутствует на мессе в часовне. Она прибежит к нему, бросится на колени, будет просить у него снисхождения, пообещает всю жизнь быть преданной ему, если он отпустит Калпеппера и Дерхэма.

Ее охранникам нравилось ее спокойствие. Они сидели у окна и обсуждали странные события, творящиеся при дворе. Катерина подбежала к двери, остановилась на мгновение, увидела, что они ни о чем не подозревают, повернула ручку и оказалась на темной лестнице раньше, чем услышала голоса за дверью.

Бежать как можно быстрее! Она выскочила на галерею и услышала пение в часовне. Король там. Ей удастся его увидеть, потому что она обязана это сделать. Калпеппер ни в чем не виноват. Он не должен умереть.

Ее прислужники догнали ее, они были полны решимости поломать ее планы, прекрасно понимая, как жестоко будут наказаны, если позволят встретиться с королем. Они схватили ее за платье как раз тогда, когда она была у двери в часовню. Они оттащили ее обратно в покои. Она кричала, как сумасшедшая, и крики ее смешивались с пением в часовне.

Через несколько дней после этого ее увезли из Хемптон-Корта. Ее отвезли в лодке по реке в менее комфортабельную тюрьму, в Сион-Хауз.


Вдовствующая герцогиня лежала в постели.

Своим прислужницам она сообщила, что не может встать, что слишком больна и чувствует приближение смерти. Да, она была больна, и эта болезнь была вызвана страхом. Она слышала, что Калпеппера и Дерхэма обвинили в измене. Она понимала, что над ними не будет настоящего суда. Как можно судить за то, что не может быть доказано, в чем они не признались под жестокими пытками, и приговорить их к смерти! Но эти двое отважных людей не смогли убедить своих мучителей, что не признают свою вину даже на дыбе. Уже после приговора их ежедневно пытали, стараясь добиться от них признания. Но ни разу ни один из них не сказал, что королева изменяла королю.

Герцогиня не помнила еще такого суда. Тех, кого обвинили по делу Анны Болейн, судил, по крайней мере, суд, хотя и смехотворный. Калпеппера же и Дерхэма отвезли в Гилд-Холл, где они предстали перед лордом Мэром, по обе стороны которого сидели Саффолк и Одли. Приговор был произнесен очень быстро. Оба были признаны виновными и приговорены к ужасной смерти, уготовленной предателям.

Лежа в постели, герцогиня думала обо всем этом, с ужасом вздрагивая при каждом шуме, раздававшемся внизу. Она знала, что все ее имущество переписано, и знала также, что король будет стремиться завладеть им, потому что она очень богата.

Могла ли она надеяться избежать смерти? Даже герцог, старый солдат, решил, что единственно правильным шагом для Ховарда является отставка. И он добровольно подал в отставку, надеясь, что король на время забудет о нем, а потом судьба Ховардов может измениться, и им повезет.

Итак, пока она лежала в кровати, то, чего она больше всего опасалась, произошло. К ней прибыл Риотесли в сопровождении графа Саутхэмптона.

Лицо ее было желтым, когда они вошли к ней. И они подумали, что она не притворяется, а действительно чем-то серьезно больна. Они даже не осмелились подойти к ней близко, опасаясь, что у нее чума.

– Мы пришли повидаться с вами, ваша милость, – сказал ей Риотесли, не спуская с нее глаз. – Не пугайтесь, это обычный визит вежливости с нашей стороны. Мы хотим выразить вам соболезнование по поводу печальных событий, произошедших в вашей семье.

Лицо герцогини немного порозовело, и прибывшие увидели, что к ней вернулась надежда. Они обменялись взглядами. Их маленькая хитрость удалась. Герцогиня всегда была глупой женщиной, готовой поверить тому, чему ей хотелось поверить, а не тому, что было на самом деле. Она не могла скрыть своей радости по поводу того, что она все же может оказаться в безопасности. Вдовствующая герцогиня, поняли эти двое, страдает не чумой, а угрызениями совести.

Они стали ее допрашивать. Она плакала и говорила бессвязно.

Она ничего не знала, ничего! Она уверяла их, что думала, привязанность между ее внучкой и Дерхэмом – обыкновенные, просто родственные чувства. Она не знала, что они предаются распутству. Но разве она не видела, как они целовались? – спросили у нее. Разве она считает это приемлемым для девушки, которую король выбрал себе в жены? О, но ведь это было так давно. Катерина была еще совсем ребенком, и в этом не было ничего плохого… Ничего… Она ничего такого не знала. Но разве ей не говорили о ее недостойном поведении? Разве она не избила за это свою внучку? И разве Дерхэм не бежал?

– Я ничего об этом не знала! Ничего не знала! – плакала она.

Хитрые глаза Риотесли внимательно оглядывали комнату.

– Я полагаю, – сказал он, – что вашу милость следует отправить в Тауэр.


Толпа собралась в Тайбурне, чтобы посмотреть, как будут умирать любовники королевы. Первым настала очередь Калпеппера. Как королева могла любить такого человека? Лицо его было измученным, губы синими, кожа напоминала засохший сыр, глаза глубоко запали в черные дыры глазниц. Люди вздрагивали, понимая, что они видят не любовника королевы, а то, что сделали из него мучители, пытавшие его. Счастливый Калпеппер: он был человеком высокого происхождения. И ему должны были отрубить голову.

Так мог считать Дерхэм. Он не был очень знатным. И хотя он просил у короля милости, чтобы ему отрубили голову или повесили, король не пошел на это. Он считал, что должен быть приведен в исполнение приговор, назначенный судьями.

Глаза Дерхэма ничего не видели от боли. Он столько страдал со времени своего ареста. Он не думал, что люди могут быть такими жестокими. Он знал об этих комнатах пыток в подвалах Тауэра, но знать понаслышке и знать по опыту – это совсем разные вещи. Он не хотел жить, потому что если бы он остался в живых, он не смог бы забыть эти мрачные и влажные серые стены, жуткие крики, вызванные агонией, боль и запах крови и уксуса и эти страшные орудия пыток, этих чудовищ, не умеющих мыслить и строго подчиняющихся злой воле людей.

Он страдал, и он должен был страдать еще больше. Он весь состоял из одной боли, но, возможно, он еще не испытал всей полноты боли. Природа более милосердна, чем люди, и тем, кто сильно страдает, она дает возможность потерять сознание. Но люди жестоки, они выводят свои жертвы из обморочного состояния и заставляют их снова страдать.

И он думал о бессознательном состоянии, которое обязательно приходит от невыносимой боли. И еще у него была одна радость: он не предал королеву! Они могут убить Катерину, но ни одна капля крови не замарает его рук. Он любил ее, его намерения по отношению к ней всегда были честными. Он был страстно влюблен в нее, не мог противостоять ей. Но это было вполне естественно. Это не было грехом. Он называл ее своей женой, а она называла его своим мужем. И он больше всего в жизни желал жениться на ней. А теперь, в Тайбурне, когда его ожидали еще ужасающие мучения, сердце его было спокойно, потому что конец близок, сколько бы они не приводили его в сознание для мучений. Эти люди, которые с безразличием взирали на его мучения, чудовища, бывшие только подручными этого отвратительного убийцы, который подмял под себя всю Англию и залил ее кровью, подверг пыткам и смерти, вызывали жалость, как и сам Генрих. Потому что настанет день, и они умрут, но умрут не так, как умрет Дерхэм – они не будут знать тех физических мучений, которые познал он, но они и не будут знать его сердечного спокойствия.

Петля стянулась у него на шее. Он повис в воздухе. Его сковала страшная боль. А потом он лежал на холодных досках и не мог дышать. Но они пытались привести его в чувство, чтобы снова заставить страдать.

Он пришел в себя, чтобы увидеть толпу, окружившую его, услышать гул голосов. Он окинул взглядом человека с кинжалом, приблизившегося к нему, и почувствовал агонию боли. Холодный кинжал и резкая боль. Он закричал, но одновременно с этим услышал успокаивающий его голос. Уже скоро, Дерхэм. Еще немного – и конец. Это не может продолжаться долго. Запомни, они помогают тебе покинуть этот ужасный мир.

Он слышал запах дыма. О Господи, подумал он и снова застонал. Он чувствовал запах своих горящих внутренностей. Сотни горячих ножей впились в него. Он попытался встать. Попытался взмолиться, чтобы они пожалели его. Но он не мог ничего сказать. Он мог только чувствовать боль. Боль была невыносима. Не было казни страшнее, чем та, когда человека вешают, потом снимают с петли, чтобы вспороть живот и сжечь его внутренности.

И он погрузился в темноту. Удар топора, отрубивший ему голову, был для него как нежная ласка.


Джейн Рочфорд опять оказалась в Тауэре. Она была довольно спокойна, когда ее взяли. Но теперь глаза ее дико блестели, волосы спутались и свисали по щекам. Она не знала, почему она здесь. Она разговаривала с теми, которых уже не было в живых.

– Джордж, ты здесь, Джордж? – спрашивала она, безумно хохоча. – Вот мы и встретились, Джордж! Как это справедливо.

Она умолкала, как бы прислушиваясь к разговору других. Потом ею снова овладевал дикий смех, переходящий в рыдания. Леди Рочфорд сошла с ума.