Отряд Ричарда жил вполне благополучно, если не считать постоянного недоедания. Лиззи поняла, что по меньшей мере половина мужчин относятся к ней, как к сестре; очаровать ей не удалось только Тэффи Эдмундса, ставшего отъявленным женоненавистником. Он не желал, чтобы Лиззи ухаживала за ним, сам стирал и штопал одежду и пробуждался к жизни только воскресными вечерами, когда отряд разводил костер возле грядок. Сидя у огня, Тэффи пел, подстраиваясь к баритону Ричарда.

У Ричарда и Лиззи появилась своя маленькая комната в пристройке к жилищу, хотя они спали порознь даже в самые холодные ночи. Порой, мучаясь бессонницей, Лиззи обдумывала, стоит ли предложить свои услуги Ричарду, но не решалась. Она слишком боялась отказа и предпочитала не испытывать его терпение. Мужчины колонии мучились от воздержания, однако в отряде Ричарда были три человека, которые не замечали его, – Джо Лонг, Тэффи Эдмундс и сам Ричард. Встречаясь с другими женщинами на берегу, где они стирали белье, Лиззи слышала, что Джо, Тэффи и Ричард – не единственные в своем роде. В лагере были и мужелюбы, а также те, кто предпочитал воздержание и избегал искать утешения в соитиях любого рода, даже в онанизме. Если Ричард и прибегал к последнему способу, то делал это незаметно и молча. И Лиззи боялась, смертельно боялась совершить поступок, который вызвал бы у Ричарда отвращение к ней.

Отнюдь не вся жизнь колонии вращалась вокруг еды и ее недостатка, в ней случались и маленькие праздники. Хотя матери-каторжницы и жены пехотинцев получали всего две трети пайка, а их малыши – половину, выжившие дети играли, шалили и отчаянно сопротивлялись попыткам преподобного мистера Джонсона обучить их чтению, письму и арифметике. Впрочем, это удавалось только тем ребятишкам, родители которых были живы: все сироты находились под опекой священника. Семейная жизнь каторжников и пехотинцев зачастую складывалась удачно. Случались и ссоры, особенно между женщинами, устраивающими вендетты под стать уроженкам Сардинии. Не желая, чтобы ими помыкали, женщины часто огрызались, их пороли не реже, чем мужчин, – но за кражу не еды, а мужских рубашек.

О Стивене Доноване Ричард ничего не знал. Он не появлялся в лагере с тридцатого марта, и Ричард пришел к выводу, что Стивен одобрил его брак и решил, что этот выход будет наилучшим для всех сторон. Ричард отчаянно скучал по Стивену, ему недоставало легких дружеских отношений, искрометных бесед, споров о прочитанных книгах. Миссис Морган не могла заменить Донована. Ричард ценил ее преданность, трудолюбие, простодушие и жизнерадостность, все эти качества побуждали его заботиться о Лиззи. Однако любить ее как жену он не мог.


Первые транспортные и грузовые суда отплыли в мае, а «Александер», «Дружба», «Принц Уэльский» и «Борроудейл» должны были отправиться в плавание в середине июля.

В начале июля, когда супруги-каторжники Генри Кейбл и Сюзанна Холмс из Норфолка открыто обвинили капитана Дункана Синклера в пропаже вещей, все каторжники с «Александера» пришли в волнение, хотя и считали, что Синклер выиграет дело. Кейбл влюбился в Сюзанну в ярмутской тюрьме, Сюзанна родила ему сына. Но потом ее одну увезли на судне «Дюнкерк» в Плимут, не позволив взять с собой ребенка. Эта жестокость спровоцировала взрыв возмущения всех обитателей ярмутской тюрьмы, пославших петицию лорду Сиднею. Последовав за Сюзанной на «Дюнкерк», Кейбл смог взять ребенка с собой. Страдания супругов не оставили равнодушными ярмутцев. Собрав немало одежды и книг, доброжелатели из Норфолка зашили вещи в мешковину и отправили их на «Александер», хотя супругам Кейбл предстояло отплыть на «Дружбе». В Сидней-Коув Синклер отдал им только книги, а одежду найти не удалось.

Поскольку разбирательство было гражданским, в нем принимали участие судья колонии, морской капитан Дэвид Коллинз, врач Джон Уайт и преподобный мистер Джонсон. Синклер уверял, что тюк разорвался, когда его переносили из одного трюмного отсека в другой, и книги вывалились, поэтому их и отдали хозяевам без упаковки. О том, что случилось с остальными вещами, Синклер якобы не имел понятия. Суд решил дело в пользу супругов Кейбл, которых преподобный Джонсон обвенчал после высадки на берег. Общая стоимость вещей составляла двадцать фунтов, из них в пять фунтов были оценены книги. Капитана Дункана Синклера приговорили к выплате пятнадцати фунтов за ущерб.

– Еще чего! – в ярости рявкнул он. – Это они должны мне пятнадцать фунтов! За то, что я взял на борт их барахло!

– Лучше заплатите деньги, сэр, – устало перебил судья Коллинз, – и не отнимайте у судей драгоценное время. Ваш корабль выполнял правительственное поручение, согласно которому вам предписывалось доставить сюда каторжников и их имущество. С вас пятнадцать фунтов, сэр! И не вздумайте сопротивляться!

Такой вердикт дал каторжникам с «Александера» понять, что власти отлично осведомлены о том, что Эсмеральда Синклер распродавал их имущество.

Этот эпизод имел одно любопытное последствие. Через два дня после суда майор Роберт Росс послал за Ричардом. Майор по-прежнему жил в бревенчатом жилище, для него спешно достраивали каменный дом, поскольку деревянный не считался достойным вице-губернатора. Девятилетний сын Росса, Джон, теперь жил не на «Сириусе», а с отцом, а его мать и младшие братья и сестры остались в Англии.

Майор пребывал в прекрасном настроении, на его лице сияла улыбка.

– А, Морган! Ты слышал, что капитан Синклер проиграл дело?

– Да, сэр, – осторожно улыбнулся Ричард.

– Возьми свои вещи, – велел Росс. – Этот ящик появился в трюме судна словно по волшебству. Но сначала посмотри, все ли в нем на месте.

На складном стуле стоял деревянный ящик Ричарда с инструментами. Если бы не медная пластина с именем владельца, никто не сумел бы доказать, что он принадлежит Ричарду. Замки были взломаны; увидев это, Ричард приуныл. Но когда он открыл ящик и осмотрел его содержимое, то обнаружил, что все цело.

– Чтоб мне провалиться! – ахнул майор, заглянув в ящик. – Ты же не точильщик, Морган, ты оружейник!

В отделениях ящика царил идеальный порядок. Должно быть, сеньор Томас Хабитас сам уложил его, потому что в ящике нашлись замки кремневых ружей, детали замков, винты, штифты, шурупы, медные и бронзовые накладные детали, пружины, различные жидкости – в том числе и ворвань! – и особые щеточки. Здесь было гораздо больше инструментов, чем требовалось Ричарду для работы. Все они были исправны и целы и так плотно завернуты в корпию, что внутрь не пробрался бы даже клоп. Благодаря всем этим вещам Ричард сумел бы сделать мушкет – не хватало лишь приклада, кованого ствола и казенника.

– Да, я мастер-оружейник, – виновато признался Ричард. – Но я еще и точильщик, сэр. У моего брата лесопилка в Бристоле, мне часто приходилось точить ему пилы.

– Что же ты до сих пор молчал?

– Поскольку я каторжник, майор Росс, я считал, что будет неразумно распространяться о том, что я умею делать оружие. Мои слова могли быть превратно истолкованы…

– Чушь! – прервал его довольный майор. – Ты сегодня же начнешь разбирать и чинить мушкеты, пистолеты и ружья, какие только есть в лагере. Я немедленно прикажу построить мастерскую и тир – здесь слишком много детей, чтобы проверять оружие, стреляя по бутылкам, расставленным на пнях. Твой подмастерье уже научился точить пилы?

– Так же хорошо, как я сам, сэр.

– Тогда пусть он точит пилы, а ты займешься оружием.

– Майор Росс, для этого мне понадобятся верстак определенной высоты, какой-нибудь табурет и хорошо освещенное помещение. Иначе такую работу не сделаешь.

– Ты получишь все, что тебе понадобится, Морган… Кстати, о ржавчине! Все наше оружие покрыто ржавчиной, от пистолетов до пушек. Половина мушкетов, из которых мы целимся в туземцев или в кенгуру, загораются или дают осечки. Прекрасно, отлично! – Майор торжествующе потер руки. – Я знал, что этот чертов толстяк Синклер присвоил твои инструменты, поэтому сразу после суда схватил его за грудки и сообщил, что у меня есть доказательства тому, что он украл ящик, принадлежащий каторжнику Ричарду Моргану. На следующий день мне принесли его. – И он издал короткий смешок, напоминающий отрывистый лай. – Должно быть, Синклер заглянул в ящик и решил, что его можно выгоднее продать в Лондоне.

– Не знаю, как благодарить вас, сэр, – пробормотал Ричард, жалея, что он не может пожать майору руку.

Майор хлопнул себя ладонью по лбу.

– Подожди-ка! Чуть не забыл: у меня есть еще кое-что для тебя. – Порывшись в куче вещей, принесенных из сгоревшего от удара молнии шатра, он разыскал большую бутылку с вязкой жидкостью. – Помощник врача Балмена получил ее путем перегонки древесного сока, когда месяц назад был… хм… нездоров. Это дерево обнаружил мистер Боуэс Смит до того, как отплыл в Китай. Ему показалось, что сок дерева чем-то напоминает скипидар, только голубоватого цвета. А мистер Балмен попытался отчистить с его помощью ржавую пилу и сказал, что сок действует превосходно.

Ричард слушал майора с невозмутимым видом, поскольку, как и все каторжники, прекрасно знал мнимую тайну офицеров – о том, что мистер Уильям Балмен и мистер Джон Уайт, пылавшие ненавистью друг к другу со времен происшествия с помпами «Александера», в день рождения короля хлебнули лишнего и устроили яростную ссору, которая завершилась дуэлью на пистолетах. Мистер Балмен был ранен в бедро, и губернатору пришлось втолковывать соперникам, что задача врачей – делать кровопускание пациентам, а не друг другу.

– Тогда я приберегу сурьмяное масло и ворвань для ружей, а Эдмундсу отдам эту бутылку – пусть чистит пилы, – решил Ричард и ушел, искренне благодаря судьбу.

Через два дня он устроился под навесом из плотной парусины, за верстаком, на удобном табурете. Майор Росс отнюдь не преувеличивал: все имеющееся в лагере оружие было сплошь покрыто ржавчиной.

– А ты, однако, скрытный малый, Ричард, – заявил Стивен Донован, прибывший, чтобы убедиться в достоверности новых слухов.