К навесу, под которым работал Ричард, пристроили еще один, крытый корой, а в помощь ему дали двух каторжников – Недди Перрота и Джоба Холлистера. Билли Эрл, Джонни Кросс и Джимми Прайс теперь работали вместе с Биллом Уайтингом на губернаторских складах, и только Джо Лонг оставался без привилегированной работы. Ричард раздобыл мотыгу вдобавок к заступу и велел Джо разбить огород возле их хижины, надеясь, что никто не поручит Джо другую работу и не проявит любопытство: всем было известно, насколько простодушен и нерасторопен этот паренек. Но если Джо останется в хижине, несъедобное имущество отряда будет в безопасности. В лагере так часто случались кражи припасов, что все мужчины и женщины носили пайки с собой на работу и не спускали с них глаз. Чаще всего каторжники воровали еду друг у друга, поэтому губернатор и пехотинцы смотрели на эти проступки сквозь пальцы.

Сильные отбирали провизию у слабых и больных товарищей по несчастью.

* * *

Дизентерия вспыхнула через две недели после высадки на берег. Подозрения Ричарда насчет воды в ручье оправдались, хотя для врачей было непостижимо, что могло загрязнить ее в этом девственном лесу. Оставалось предположить, что вода Нового Южного Уэльса не для английских желудков. Трое каторжников в палатке-лазарете умерли, вскоре для больных пришлось ставить еще одну палатку. Распространенным явлением стала и цинга: сальная кожа и хромота выдавали больных задолго до того, как у них начинали кровоточить и опухать десны. У Ричарда еще оставался солод, и беречь его не было необходимости: лейтенант Ферзер с губернаторского склада так ценил своих помощниковкаторжников, что исподтишка снабжал их солодом. Такой фаворитизм был неизбежен, особенно в тяжелые времена лишений.

– Но если понадобится, – непререкаемым тоном объявил Ричард своим товарищам, – мы будем есть кислую капусту – даже если для этого мне придется связывать вас и запихивать ее вам в глотку. Вспомните своих матерей: всех нас воспитывали в уверенности, что хороши лишь те лекарства, которые отличаются омерзительным вкусом. Кислая капуста – как раз такое лекарство.

В Порт-Джексоне не нашлось естественных средств от цинги в достаточных количествах, чтобы исцелить новых обитателей: лишь некоторые местные растения и ягоды не вызывали симптомов отравления. Посаженные на огороде губернатора овощи пустили ростки, увидели над собой незнакомые небеса и от огорчения увяли. Уберечь не удалось ни один из них.

Лето кончается, скоро наступит осень, думал Ричард, разглядывая семена цитрусовых, собранные еще в Рио-де-Жанейро. Значит, посеять их удастся только в сентябре или октябре, здешней весной. Кто знает, насколько холодной будет зима? В Нью-Йорке летом люди изнывают от жары, а зимой вода у берегов замерзает. Присмотревшись к туземцам, Ричард пришел к выводу, что им незнакомы морозы, но рисковать, сея драгоценные семена, не стал.

Трое каторжников – Баррет, Лоуэлл и Холл – были пойманы с поличным во время кражи хлеба и солонины с губернаторского склада, а еще один неудачник попался на краже вина. Троих сообщников приговорили к виселице, а четвертому, укравшему вино, предстояло привести приговор в исполнение.

На западном берегу бухты, между мужским и женским лагерями, высилось крепкое, мощное дерево с одной странной особенностью – прямой веткой, растущей параллельно земле в десяти футах над ней. Поскольку жертвовать драгоценной древесиной для постройки виселицы было немыслимо, виновных решили повесить на дереве. Двадцать пятого февраля троих преступников вывели на поляну на виду у всех каторжников – перед смертью им предстояло вытерпеть по сто ударов плетью. Губернатор Филлип решил, что этот последний урок окажет желаемое воздействие – так или иначе, виновные прекратят воровать еду! Конечно, желудок самого губернатора, как и желудки его приближенных, был полон. Как и в случае с развратом, крайние меры могли помочь лишь временно. На них надеялись только те, чьи мошонки были пусты, а желудки – наполнены.

Многим собравшимся, свободным людям и каторжникам, уже не раз случалось присутствовать при казнях: в Англии публичные казни приурочивали к праздникам, и их привыкли воспринимать как развлечение. Однако Ричард и кое-кто из его товарищей избегали подобных «увеселений».

Первого из приговоренных, Баррета, поставили на табурет, палачу велели накинуть ему на шею веревочную петлю. Мертвенно-белый, хнычущий палач исполнил этот приказ, но отказывался выбить из-под ног Баррета табурет, пока несколько пехотинцев не зарядили мушкеты и не прицелились в него. Очень бледный, но спокойный, Баррет держался молодцом. Он умер мучительной смертью. Высота виселицы была слишком мала, чтобы под тяжестью тела сломалась шея, и потому несколько бесконечных минут он бился в петле, пока наконец не умер от удушья. Через час тело убрали, а под ветку вновь подставили табурет.

Лейтенант Джордж Джонстоун, который заменил на посту адъютанта губернатора лейтенанта Кинга, отбывшего на остров Норфолк, вышел вперед и объявил, что казнь Лоуэлла и Холла откладывается на двадцать четыре часа. Каторжникам велели разойтись. Урок Филлипа не пошел впрок: воры продолжали красть, а порядочные люди – удерживаться от соблазна. Единственный результат казни – воров стало на одного меньше.

Покидая поляну, Ричард бросил взгляд на толпу каторжников и вдруг заметил в ней алые страусовые перья на лихо заломленной черной шляпе. Он застыл как пораженный громом. Лиззи Лок! Это она! Ее доставили в колонию вместе с обожаемой шляпой, которая, судя по всему, преспокойно перенесла плавание. Подходить к Лиззи Ричарду было некогда: он порадовался уже тому, что она жива и рядом.

На следующее утро каторжников опять собрали под проливным дождем, только чтобы известить, что его превосходительство губернатор помиловал Лоуэлла и Холла и решил заменить казнь изгнанием, место для которого еще предстояло выбрать. Однако, добавил лейтенант Джордж Джонстоун угрожающим тоном, его превосходительство всерьез подумывает о том, чтобы увезти всех непокорных к берегам Новой Зеландии и оставить там на съедение каннибалам. Когда «Запас» вернется из плавания, преступников доставят в Новую Зеландию, и это не пустые угрозы! А тем временем будущих изгнанников прикуют цепями к скале близ бухты, уже получившей прозвище Кишка, и посадят на урезанный на три четверти хлебный паек. Но ни Кишка, ни реальная угроза со стороны каннибалов не помогли прекратить воровство в лагере.

Если каторжники крали преимущественно еду, то пехотинцы предпочитали ром и женщин. Виновным назначали от пятидесяти до ста пятидесяти ударов плетью, хотя палач усердствовал не так, как в тех случаях, когда наказывал каторжников, что было вполне понятно. Пристрастие пехотинцев к спиртному и разврату объяснялось тем, что они не голодали: порции, выдаваемые им, неизменно были больше тех, что доставались каторжникам. И это тоже ни у кого не вызывало недоумения.

И туземцы мало-помалу осмелели и принялись воровать развешанную для провяливания рыбу, заступы, лопаты и те немногие овощи, которые выросли на плодородном островке в восточной части бухты, где строили обширную губернаторскую ферму в надежде, что к сентябрю здесь удастся посеять пшеницу. Но еще никто не знал, приживется ли пшеница на здешней почве. Однажды на отряд, посланный за камышом для крыш к заливу близ Садового острова, напали туземцы. Одного колониста ранили, двоих убили. При осмотре болотистого истока ручья обнаружили несколько скелетов огромных ящериц – свидетельство тому, что туземцы вовсе не глупы и знают, как отравить воду.

Поселение быстро разрасталось, с каждым днем охранять его становилось труднее. В соседнем лесу было найдено дерево, которое сэр Джозеф Бэнкс назвал казуариной и признал, что у него очень податливая древесина. Однако казуарины росли довольно далеко от лагеря, на берегах болота, откуда брал начало ручей, а милей дальше от берега обнаружилась превосходная глина для изготовления кирпичей. В глубь материка то и дело отправлялись экспедиции, которые тоже требовалось охранять. Мало того, с каждым днем туземцы совершали все более дерзкие вылазки. Ружейные выстрелы их не пугали – похоже, они поняли, что чужакам запрещено убивать их.

Губернатор Филлип отправился осматривать еще один залив к северу от Порт-Джексона, названный Брокен-Бей, и вернулся разочарованный: залив был пригоден для кораблей, но почва на его берегах оказалась сухой и бесплодной. Видимо, разрабатывая план экспедиции, чиновники министерства внутренних дел в блаженном неведении полагали, что семена непременно прорастут, в какую бы почву они ни попали, что отличная древесина, пригодная для любых целей, есть повсюду, что поголовье скота должно расти в геометрической прогрессии и что через какой-нибудь год колония в Новом Южном Уэльсе сможет прокормить своих обитателей. Поэтому ни министерству, ни адмиралтейству, ни подрядчикам не пришло в голову погрузить на корабли припасы в таком количестве, чтобы их хватило самое меньшее на три года. Первый грузовой корабль должен был прийти в колонию не раньше чем через год. Но доживут ли до этого времени постоянно голодные каторжники?

За два месяца, проведенных в бухте, получившей название Сидней-Коув, всем стало ясно, что эта земля сурова и безжалостна к чужакам. Она была могучей, древней и чужой, на ней люди могли лишь бороться за выживание, но не процветать. Туземцы, сущие дикари, по мнению англичан, служили доказательством тому, что обещает им Новый Южный Уэльс – страдания и нищету.


В конце марта грозы налетали на бухту одна за другой, влажная жара стала нестерпимой. Колонисты, у которых были шляпы, превратили их в подобие головных уборов янки, отогнув вниз поля. Треуголка Ричарда меж тем сохранила прежний вид, поскольку он работал под навесом и обладал драгоценной соломенной матросской шляпой, а еще потому, что на воскресную церковную службу ему нравилось являться принаряженным. Бристольские привычки оказались живучими.

Воскресные службы проводили где придется, но в то воскресенье, двадцать третьего марта, в день третьей годовщины суда над Ричардом в Глостере, она состоялась близ лагеря холостых пехотинцев, возле горы каменных глыб, на которых разместились прихожане. Преподобный Ричард Джонсон именем Господа призвал их обуздать постыдные желания и присоединиться к рядам тех, кто уже успел сочетаться браком.