Донован постепенно мрачнел, и это насторожило Ричарда.

– Стивен, вы чего-то недоговариваете.

– Ты умница, Ричард. Ладно, я буду откровенным с тобой. Второе течение – то самое, которое огибает мыс Доброй Надежды, – направлено с востока на запад. Это удобный путь на родину, но не в обратную сторону. И обойти его нельзя: течение имеет ширину более сотни миль. С ним можно бороться, направляясь к северо-востоку от Ост-Индии. Но нам придется ловить сильный вест, дующий к югу от мыса, а это нелегкая задача даже для опытного моряка. Последний этап путешествия может затянуться, потому что ждать удобного момента для отплытия придется долго. Я плавал в Бенгалию и Китай и потому хорошо знаю погоду у южной оконечности африканского континента.

Во внезапном приливе любопытства Ричард уставился на четвертого помощника.

– Стивен, почему же вы согласились отправиться в это опасное плавание, зная, что придется повторить маршрут капитана Кука?

Ясные синие глаза вспыхнули.

– Потому, Ричард, что я хочу войти в историю, оставить в ней хоть какой-нибудь след. Это настоящее приключение, а не унылое следование по изученным путям, пусть даже они ведут в страны с экзотическими названиями – такими, как Китай. У меня нет связей в королевском флоте, я никогда не смогу попасть в экспедицию Королевского общества. Когда Эсмеральда Синклер предложил мне место второго помощника, я тут же согласился. И теперь безропотно терплю все тяготы путешествия. А все почему? Да потому, что мы совершаем то, на что прежде никто не решался! Мы везем пятнадцать сотен беспомощных людей в неизведанную землю, где никто из нас раньше не бывал. Но все вокруг ведут себя так, словно мы плывем обычным рейсом из Халла в Плимут! Это сумасшествие, верх безумия! А если в Ботани-Бей мы вдруг обнаружим, что выжить там невозможно? Оттуда до Китая слишком далеко, такое плавание переживут лишь немногие. Мистер Питт и адмиралтейство бросили нас на произвол судьбы, Ричард, ни о чем не позаботившись, ничего не предусмотрев. Еще два года назад в Ботани-Бей следовало отправить экспедицию опытных ремесленников, которые подготовились бы к нашему прибытию. Однако от такой экспедиции отказались – она обошлась бы слишком дорого и не избавила бы Англию от каторжников. Какое значение придает парламент нашему плаванию? Ровным счетом никакого. Но даже если мы все погибнем, экспедиция войдет в историю, и я вместе с ней. Ради этого стоит рискнуть. – Он перевел дыхание и ослепительно улыбнулся. – А кроме того, у меня появится шанс поступить на службу в королевский флот и дослужиться до офицерского чина. Кто знает? Может, когда-нибудь я буду командовать фрегатом!

– Надеюсь, – искренне подхватил Ричард.

– Но ради тебя я готов отказаться даже от заветной мечты, – лукаво добавил Донован.

Ричард воспринял его слова буквально.

– Мистер Донован, мы уже давно знакомы, и я знаю, что плотская страсть для вас отнюдь не превыше всего. Это обычное ирландское преувеличение.

– Плотская страсть! – фыркнул Донован, которому изменила выдержка. – Ей-богу, Ричард, ты мог бы давать католикам уроки воздержания! Значит, вот каково бристольское воспитание? Впервые вижу человека, который так стыдится самых естественных потребностей! Ричард, не пытайся казаться глупее, чем ты есть на самом деле. Все мы нуждаемся в общении, Ричард, – в общении! С женщинами не пообщаешься. Они слишком ничтожны. Если они бедны, то обречены на грязную работу. Если они богаты, то занимаются вышиванием, немного рисуют и пишут красками, говорят по-итальянски и отдают распоряжения экономкам. Но поддерживать серьезную беседу им не под силу. Это искусство не дается даже большинству мужчин. – Постепенно он успокоился и заговорил ровным тоном, стараясь выглядеть беспечным. – И кроме того, я не чистокровный ирландец. В жилах жителей Ольстера течет кровь викингов. Вот почему я люблю море и новые, неведомые земли. От предков-ирландцев я унаследовал мечтательность, а от викингов – стремление превращать мечты в реальность.

Но реальность в Кейптауне оставляла желать лучшего. Голландские бюргеры, которые правили городом (кроме них, в Кейптауне жило много англичан, отстаивающих интересы достопочтенной Ост-Индской компании), радостно потирали руки, предвкушая огромную прибыль, и умышленно затягивали переговоры с командором флотилии. В оправдание голландцы объясняли, что недавно в Южной Африке разразился голод, два последних года выдались неурожайными, из-за падежа сократилось поголовье скота, – и так далее, и тому подобное. Губернатор Филлип невозмутимо выслушивал всю эту чушь, прекрасно понимая, что его собеседники вознамерились вздуть цены на свой товар. Ничего другого от жителей Кейптауна он и не ожидал.

А может, губернатор лучше, чем кто-либо из его подчиненных, понимал, что лишь длительные стоянки в портах помогают каторжникам и морякам выжить. Именно он распорядился закупить апельсины, свежее мясо, хлеб и всевозможные овощи. Корабли не предназначались для перевозки сотен пассажиров в год. Значит, в порту следовало пробыть столько, чтобы подкормить их, иначе очередной этап плавания их погубит. Того же мнения придерживались сами пехотинцы и каторжники.

Между капитаном Дунканом Синклером и агентом подрядчика, мистером Закери Кларком, разразилась яростная ссора: капитан отказался принять на борт новый груз галет, заявив, что на вкус они ничем не лучше опилок. Синклер был занят погрузкой домашнего скота, преимущественно овец и свиней, половина которых предназначалась для разведения в Ботани-Бей. На корабль в огромном количестве свозили кур, уток, гусей и индеек, и вскоре ют и шканцы стали напоминать скотный двор. Со своего наблюдательного пункта на ютовой надстройке Синклер теперь видел лишь поросшие шерстью спины. Тюки сена и мешки фуража запихивали под нижние нары в тюремной камере, так что там едва хватало места ведрам и личным вещам каторжников. Кроме того, все уже узнали, кто из узников нечист на руку, вещи каждого вора периодически осматривали, всякий раз обнаруживая среди них чужую собственность. Чаще всего воры льстились на еду и ром, незаконно приобретенный у сержанта Найта, на которого вскоре донес один из рядовых пехотинцев. Даже во время стоянки в порту на корабле находились люди, способные убить ради кружки рома.

К тому времени все попугаи из Бразилии сдохли, из домашних любимцев уцелели только скотчтерьер Уоллес и принадлежащий лейтенанту Джорджу Джонстоуну бульдог Софи. Софи забеременела – очевидно, от Уоллеса, что весьма забавляло Шарпа, и все обитатели корабля с нетерпением ждали появления потомства двух представителей совершенно разных пород. Котят Родни к тому времени раздали на другие суда, но сам Родни и его подруга ничуть не похудели за время плавания.

К концу первой недели ноября на судно начали грузить провизию, а капитан Синклер распорядился отчистить наружную обшивку «Александера» в тех местах, где ее не покрывали листы меди. Вдохновленный всеобщей суетой, врач Балмен в очередной раз провел окуривание, чистку и побелку камеры и помещения для морских пехотинцев. Он без устали вспоминал восхитительные поездки в город и к подножиям холмов, восхищался красотой местных кустарников и деревьев, почти сплошь покрытых весенними бутонами – и какими бутонами! Многие из них напоминали каракулевые шапки пастельных тонов, обрамленные гигантскими лепестками.

– Напрасно я не попросил мистера Донована об очередном одолжении, – ворчал Ричард, яростно орудуя кистью. – Сообщить торговцам побелкой, что наш врач закупает ее без разрешения начальства!

Флотилия покинула оживленную гавань двенадцатого ноября вместе с американским торговым судном из Бостона. Его экипаж столпился на палубе, впервые видя такой массовый исход кораблей из порта. На якоре суда простояли тридцать дней, и все это время команды так усердно запасались грузами, что теперь на каждом корабле царила теснота. Женщин-каторжниц перевели с «Дружбы» на другие корабли, чтобы освободить место для овец и нескольких коров; на «Леди Пенрин» разместили жеребца, двух кобыл и жеребенка для губернатора. На остальные суда тоже погрузили лошадей и коров, а также множество овец, свиней и домашней птицы, поэтому вскоре нехватка воды стала более чем ощутимой. Особое внимание уделили размещению лошадей: для них соорудили загоны, в которых животные могли только стоять, не сдвигаясь ни на дюйм в сторону. Потеряв равновесие при качке, лошади легко могли сломать ноги. За коровами тоже ухаживали, как за ценным грузом.


Последний этап плавания начался точно так, как предсказывал Стивен Донован. Ветры и течения словно сговорились препятствовать продвижению флотилии и при этом не церемонились; то и дело налетали шквалы и поднимались высокие волны. Страдания пассажиров, подверженных морской болезни, возобновились. Наконец командор передал командование капитану «Сириуса» Джону Хантеру, а сам на «Дружбе» отправился на поиски благоприятного ветра. Через день шквалистый ветер утих, суда вошли в полосу штилей, борьба с парусами окончательно перестала приносить результаты.

За тринадцать долгих дней флотилия отдалилась лишь на двести сорок девять миль к юго-востоку от мыса. Норму воды вновь урезали до трех пинт в день, что возмутило всех обитателей судов, которым не хватало даже четырех пинт. Лейтенанты с «Александера» негодовали, поскольку теперь раздача питьевой воды превратилась в настоящий ритуал. Сержант Найт был отстранен от него, поэтому лейтенантам приходилось полагаться на трех весьма ненадежных капралов. А тем временем Найт, ничуть не огорченный новым распоряжением начальства, покачивался в гамаке, потягивая купленный у Эсмеральды ром. Майор Росс считал, что отстранение станет для Найта тяжким ударом; он и представить себе не мог, сколько денег накопил Найт за время плавания, исподтишка продавая ром таким ценителям, как Томми Краудер.

Океан буквально кишел китами. Как зачарованные каторжники часами простаивали на палубе, пытаясь сосчитать их. Казалось, океан вымостили огромными валунами, извергающими фонтаны. Среди гигантских морских животных преобладали кашалоты. Попадались и новые разновидности морских свиней – очень крупные и тупорылые. Некоторые матросы называли их косатками и часто вели споры о том, что такое косатка. В этих водах акулы достигали таких размеров, что иногда нападали на мелких китов, выскакивая из воды, сжимая голову кита челюстями и утаскивая его на дно кровавой воронки. Лисьи акулы пользовались в качестве оружия длинным острым хвостовым плавником. Одной памятной лунной ночью, бродя по палубе без сна, Ричард стал свидетелем битвы титанов: кита и какого-то чудовища, с виду напоминавшего каракатицу, которое обвило кита щупальцами. Кит нырнул, увлекая противника за собой в глубину. Кто знает, что еще могло таиться в толще воды, где водились левиафаны длиной восемьдесят футов и акулы, достигающие тридцати?