Доктор Балмен распорядился вновь провести оздоровительное окуривание, протереть нижнюю палубу дегтем и покрыть новым слоем побелки. Корабельному врачу жилось одиноко, компанию ему изредка составляли только два лейтенанта. Однако они питались отдельно и явно не желали иметь с врачом ничего общего. Подобно Артуру Боусу Смиту, врачу с «Леди Пенрин», Балмен ради развлечения изучал морских обитателей, которые попадались на удочки, а если они были невелики, заспиртовывал их. После того как на корабле появились цепные насосы, спускаться на нижнюю палубу врачу стало легче, однако он по-прежнему дулся на доктора Уайта и решил во что бы то ни стало доказать: он не виноват в том, что несчастные каторжники продолжают умирать.


Когда одного из узников, стоявшего на носу, смыло за борт волной, всего на корабле осталось сто восемьдесят три каторжника.

В начале августа флотилия встала на якорь у мыса Фрио, на расстоянии дня пути к северу от столицы Бразилии. Однако высокие зубчатые вершины на побережье были не менее коварными, чем горы Сантьяго: они преграждали путь ветру, и у берегов царил штиль или «кошачьи лапки». В Рио-де-Жанейро суда плелись медленно, как улитки, и добрались до порта лишь ночью с четвертого на пятое августа. Здесь уже наступила зима: Рио-де-Жанейро располагался к югу от экватора, чуть севернее тропика Козерога. Плавание от Тенерифе до Бразилии заняло пятьдесят шесть дней, из Портсмута суда вышли восемьдесят четыре дня назад, и при округлении этих цифр получалось восемь и двенадцать недель. За это время флотилия покрыла шесть тысяч шестьсот сухопутных миль.

Чтобы войти в воды Португалии, требовалось получить особое разрешение, а это было непросто. Только в три часа пополудни флотилия обогнула косу шириной в милю между двумя прибрежными скалами и вошла в гавань под грохот пушек «Сириуса», которым дружно ответили орудия форта Санта-Крус.

Едва рассвело, все обитатели «Александера» столпились на палубе, завороженные видом незнакомого, но прекрасного места. Южный утес с виду напоминал тысячефутовое яйцо из розовато-серого камня, увенчанное рощей, а северный, менее живописный, был совершенно голым. За ними теснились другие скалы, и с ровными, и с остроконечными вершинами, поросшие густыми ярко-зелеными лесами, среди которых попадались равнины и нагромождения серых, белых, розовых камней. Вдоль берега тянулись желтые изогнутые песчаные пляжи с белой пенистой кромкой океанского прибоя, ярость которого смягчала длинная и широкая прибрежная коса. Корабли встали на якорь неподалеку от берега, напротив одной из многочисленных крепостей, воздвигнутых для охраны Рио-де-Жанейро от пиратов. Только на следующий день буксиры отвели все одиннадцать кораблей к пристани у Сан-Себастьяна – так по-другому назывался Рио. Город расположился на квадратном полуострове, а его щупальца протянулись по долинам между горными пиками.

Вода в гавани кипела под веслами множества небольших судов, которыми управляли полуобнаженные негры; каждая лодка была снабжена ярким тентом. Ричард разглядел шпили церквей, увенчанные позолоченными крестами, но в целом Рио состоял из невысоких строений. Никто не запрещал каторжникам подниматься на открытую палубу, никого из них не заковали в кандалы, даже Джона Пауэра. Патрульные шлюпки сновали между шестью транспортными судами, отгоняя лодки торговцев.

Было солнечно и очень жарко, ветер совсем утих. Вот бы сойти на берег! Однако каторжники понимали, что это невозможно. В полдень им раздали огромные ломти свежей говядины, горшки с ямсом и бобами вперемешку с рисом и хлеб со странным привкусом – много позднее Ричард узнал, что он испечен из корня растения кассава. Но узники чуть не забыли о еде: лодки то и дело подплывали вплотную к кораблю, и смеющиеся негры принимались десятками швырять на палубу апельсины. Пассажиры корабля наперебой ловили спелые фрукты, на черных лоснящихся лицах негров сверкали белозубые улыбки. Об апельсинах знал не только Ричард, но и несколько других каторжников. Он читал, что богачи иногда строят оранжереи, чтобы выращивать эти экзотические плоды, а однажды кузен Джеймс-аптекарь даже показал ему апельсин. Аптекарь закупал в колониях и лимоны, из кожуры которых он получал эфирное масло. Лимоны портились в пути не так быстро, как апельсины.

Некоторые апельсины достигали в диаметре шести-семи дюймов, их кожура имела яркий, насыщенный цвет – оранжевый или почти красный, как и сочная мякоть. Обнаружив, что несъедобная кожура легко снимается, каторжники и моряки принялись за редкостное лакомство, упиваясь сладким соком. Им досталось и несколько крупных ярко-желтых лимонов, приглушающих приторно-сладкий вкус апельсинов, а также менее сочные лаймы, по вкусу представляющие собой нечто среднее между лимонами и апельсинами. Каторжники без устали жевали фрукты и никак не могли насытиться. Обнаружив среди апельсинов зеленоватый, недозревший плод, Недди Перрот решил за время пребывания в Рио запастись впрок недозрелыми фруктами, его примеру последовали многие. А некоторые подобно Ричарду собирали семечки апельсинов и лимонов.

Каждый день узники получали свежую говядину, какие-нибудь свежие овощи и хлеб из кассавы. Едва морские пехотинцы узнали, что местный ром не отличается приятным вкусом, но стоит не дороже воды, каторжники остались почти без надзора. Два лейтенанта совсем перестали показываться на борту, как и Балмен, который отправился в экспедицию за огромными пестрыми бабочками и крупными, похожими на восковые цветами орхидей. Ко времени прибытия в Рио на борту судна осталось всего две собаки, а остальные, как и предсказывал Донован, стали пищей для акул. Соскучившись по своим любимцам, матросы и пехотинцы часто возвращались на корабль с ручными попугаями самых удивительных расцветок. Кот Родни, его подруга и потомство жили припеваючи: на «Александере» им с избытком хватало и крыс, и мышей.

Вскоре обнаружилось, что Рио кишит тараканами. Английские тараканы были маленькими и пугливыми, а местные великаны имели крылья, громко стрекотали и казались таким же порождением зла, как акулы. Агрессивные и смышленые, они не убегали от людей, а нападали на них. Война с тараканами вскоре довела почти до безумия всех пассажиров флотилии – от высокопоставленных особ с «Сириуса» до каторжников с «Александера».

Большинство обитателей судов спали полуобнаженными на палубах, хотя и не так крепко, как в море. А Рио, похоже, не ведал сна, в нем никогда не наступала полная темнота: церкви и другие строения бывали освещены даже по ночам. Казалось, португальцы и их многочисленные чернокожие рабы боятся ночных теней. Однажды ночью, услышав леденящий кровь вопль какого-то животного, нечто среднее между визгом и ревом, Ричард понял, почему жители Рио не любят тушить огни.

Не реже двух-трех раз в неделю в городе устраивали фейерверки в честь какого-нибудь святого, Девы Марии или события в жизни Иисуса Христа – религиозная жизнь Рио не отличалась строгостью и умеренностью. Это оскорбляло Балмена и Шарпа, считавших католицизм безнравственной, упаднической и сатанинской верой.

– Не понимаю, почему ты до сих пор не попытался сбежать, Джонни, – сказал Ричард как-то Джону Пауэру, любуясь разноцветными искрами и нитями фейерверка.

Пауэр усмехнулся:

– Здесь? Не зная ни слова по-португальски? Меня схватили бы в тот же день. Если не считать португальских галер да грузовых лодок, в этом порту стоит лишь одно китобойное английское судно, получившее пробоину. На нем доставят домой больных моряков с «Сириуса» и «Запаса». – Этот разговор причинял ему острую боль, и он переменил тему: – Вижу, Эсмеральда и не думает позаботиться о корабле. Он даже не приказал очистить обшивку.

– Разве мистер Боунз ничего не сказал тебе? Бока «Александера» обшиты медью. – Ричард потер ладонью грудь, липкую от апельсинового сока. – Мне поручено вымыть их.

– Ты умеешь плавать?

– Нет, поэтому мне придется держаться за веревочную лестницу. Надеюсь, рано или поздно я научусь плавать. Вчера я продержался на воде целых две секунды, а потом испугался. Сегодня я постараюсь взять себя в руки.

– А я умею плавать, но боюсь, – грустно отозвался Пауэр. Даже временная свобода не лишила его бдительности.


Ричард покачивался в воде возле спущенной с борта веревочной лестницы, когда на судно вернулся Стивен Донован в нанятой лодке. Держаться на плаву Ричард так и не научился: стоило ему отпустить лестницу, как он начинал тонуть. Заметив приближающуюся лодку, Ричард приготовился взобраться на палубу.

– Ричард, что ты делаешь! В гавани полным-полно акул! – воскликнул Донован, увидев его. – На твоем месте я бы отказался от купаний.

– Вряд ли акулы польстятся на мои кости – в гавани Рио с избытком хватает другой добычи, – усмехнулся Ричард. – Я пытаюсь научиться плавать, но пока безуспешно.

Донован хитро прищурился.

– Чтобы доплыть до берегов Африки, если «Александер» пойдет ко дну? Не бойся, «Александер» – прочная, хотя и старая посудина. Даже при сильном крене она не потонет.

– Может быть, но когда мы прибудем в Ботани-Бей и выяснится, что лишних ведер там нет, я смогу по крайней мере купаться в море. Возможно, на берегах залива есть озера и реки, но сэр Джозеф Бэнкс о них не упоминает. Он пишет, что там нет источников пресной воды, если не считать двух-трех неглубоких ручьев.

– Теперь мне все ясно. Понаблюдай за Уоллесом. – И он указал на скотч-терьера, принадлежащего лейтенанту Шарпу. Пес плыл вдоль борта корабля, подбадриваемый смехом хозяина.

– Зачем?

– Ты видишь, как он плывет? В следующий раз, когда вздумаешь подразнить акул, представь, что у тебя четыре ноги, а не две. Ложись на живот, подними голову над водой и загребай всеми конечностями, как утка лапами. – Донован бросил серебряную шестипенсовую монетку потному негру, который только что доставил на палубу кучу свертков. – И ты поплывешь, Ричард. Благодаря Уоллесу и его четырем лапам ты легко научишься держаться на воде и освоишь все тонкости плавания.