– А здесь уютно! – заметил Билл Уайтинг и ухмыльнулся. – Всю жизнь мечтал спать с тобой, милый Ричард.

– Заткнись, Билл! На палубе полно овец.

Шестеро человек втиснулись в пространство длиной десять футов, шириной шесть футов и высотой двадцать семь дюймов. В такой тесноте они могли только лежать или сидеть согнувшись, как гномы, и каждый из них боролся со свинцовым грузом отчаяния. Сундуки и мешки тоже занимали место, а его и без того недоставало. Джимми Прайс расплакался, Джо Лонг и Уилли Уилтон причитали, повторяя: «Господи, что же с нами будет?»

Середину помещения занимали три стола и шесть скамей, а вдоль правого борта располагались еще два яруса нар. На нижней палубе господствовала темнота, никому из каторжников не удавалось определить, насколько велико помещение и как оно выглядит. На стол один за другим спрыгивали скованные цепью каторжники, их выстраивали в проходе между столами и отправляли на нары. Когда шесть из одиннадцати отрядов заняли все нары по левому борту, сержант Найт начал отправлять прибывающих к правому и указывать им на отсеки между кормовой и носовой переборками.

Оправившись от первого потрясения, Ричард призвал на помощь силу воли. Если он не вмешается, вскоре все вокруг будут рыдать, а это недопустимо.

– Сначала разберемся с сундуками, – решительно заявил он. – Пока поставим их вертикально, прислонив к обшивке, – между ними хватит места, чтобы вытянуть ноги. Нам повезло, что все твердые предметы у нас в сундуках, а мешки набиты одеждой и тряпьем, – они и послужат нам подушками. – Пощупав жесткий тюфяк, на котором он сидел, Ричард передернулся. – Если одеял нам не дадут, будем греться, прижавшись друг к другу. Джимми, не плачь, прошу тебя. Слезами здесь не поможешь. – Ричард перевел взгляд на перегородку между его отсеком и отсеком Айка. – Если я сумею раздобыть отвертку и крючки, мы подвесим часть вещей к балке. Ну, выше нос! Мы выживем!

– Я хочу спать у стенки, – всхлипывая, заявил Джимми.

– Ни в коем случае! – поспешил возразить Уилл Коннелли. – Мы будем лежать головами к краю нар, чтобы свешиваться над полом. Не забывай: скоро мы выйдем в море, и всех одолеет морская болезнь.

Билл Уайтинг рассмеялся.

– Вы только подумайте, как нам повезло! Нас будет рвать на тех, кто лежит внизу, а над нами никого нет!

– Вот и славно, – подхватил Недди Перрот и свесился с нар. – Эй, Томми Краудер!

Краудер вскинул голову.

– Чего тебе?

– Мы будем блевать прямо на вас!

– Только попробуй, и я сам отделаю тебя!

– Кстати, – продолжал Ричард, прервав опасный разговор товарищей, – вся балка свободна – до самого правого борта. Попробуем превратить ее в полку для лишних вещей – для сундуков, мешков с книгами и запасных фильтров. Похоже, сержант Найт не откажется от лишней пинты рома, а мы попытаемся выменять на ром доски, скобы и веревки. Ничего, ребята, мы справимся!

– Ты прав, Ричард, – отозвался Айк, выглядывая из-за перегородки. – Мы справимся. Это лучше, чем воровать и мошенничать.

– Тем более что воров рано или поздно ждет петля. А нам еще улыбнется удача, – пообещал Ричард, радуясь, что его слышат Айк и его товарищи.


В новой тюрьме царил почти непроглядный мрак, свет сочился только в отверстие люка. В закрытом помещении с затхлым воздухом стояла чудовищная вонь пота, гнилой рыбы и испражнений. Никто из каторжников не знал, сколько времени они провели на нижней палубе. Наконец люк закрыли железной решеткой, пропускавшей свет, и открыли еще один люк в передней части помещения. Но даже дополнительное освещение не помогло заключенным определить, как выглядит их тюрьма. Каторжники негромко переговаривались, многие плакали, некоторые внезапно вскрикивали и тут же замолкали – Ричард не знал, кто и каким образом заставлял их умолкнуть. Тяжкая безысходность охватила всех новых обитателей нижней палубы.

– О Господи! – вдруг с отчаянием воскликнул Уилл Коннелли. – Я же не смогу читать! Я сойду с ума, я точно свихнусь!

– Вряд ли, – уверенно перебил его Ричард. – Когда мы устроимся на новом месте и разложим вещи, то сразу подумаем о том, как использовать единственное средство от безумия, которое у нас осталось, – наши голоса. Мы с Тэффи умеем петь, и я уверен, остальные нас поддержат. Будем петь хором, загадывать загадки, играть в шарады, рассказывать разные истории и шутить. – Он попросил своих товарищей поменяться местами, чтобы самому сесть возле отсека Айка. – Слушайте меня все, кто слышит! Мы научимся коротать время так, как сможем, и не сойдем с ума. Мы привыкнем к вони и к темноте. Если мы свихнемся, победа останется за нашими противниками, а этого я не хочу. Мы должны победить!

Некоторое время все молчали, но никто не плакал. «Слезы еще будут, – думал Ричард, – будут непременно».

Два моряка прошлись по камере от кормы к носу, собирая железные пояса и сковывавшие узников цепи. От кандалов их не освободили. Обретя свободу движений, Ричард подполз к краю нар, взглядом разыскивая ведра, заменяющие ночную посуду. Сколько их здесь будет? Часто ли их разрешат опорожнять?

– Ведра под нашими нарами, – сообщил Томас Краудер. – По одному на шестерых – здесь, под нарами, стоят два ведра. Нары! Удачное название для этого ложа, достойного Прокруста!

– Ты наверняка умеешь читать, – отметил Ричард, спускаясь на нижний ярус нар и со вздохом вытягивая ноги.

– Да, и Аарон тоже. Он из Бристоля, а я – нет. Но меня привезли в Бристоль после того, как я бежал с «Меркурия». Меня поймали с поличным. На нас с Аароном донес сообщник. Мы пытались подкупить полицейских – в Лондоне это сошло бы нам с рук, а в Бристоле дело не выгорело. Там слишком много квакеров и сплетников.

– Значит, ты родом из Лондона.

– А ты, судя по выговору, из Бристоля. Я знаком с Коннелли, Перротом, Уилтоном и Холлистером, но тебя в бристольском Ньюгейте не встречал.

– Я Ричард Морган из Бристоля, но меня судили в Глостере.

– Я слышал, что ты говорил о развлечениях. Мы присоединимся к вам, если света не хватит, чтобы играть в карты. – Краудер вздохнул. – А я считал «Меркурий» земным адом! На «Александере» всем нам придется несладко, Ричард.

– А чего еще ты ждал? Эти корабли были построены для перевозки рабов, но вряд ли они вмещали столько же рабов, сколько и каторжников. Нам еще повезло: судя по тому, что в камере есть столы, есть мы сможем сидя.

Краудер фыркнул:

– Знаем мы, как стряпают корабельные коки!

– А ты думал, тебе будет готовить пищу повар с постоялого двора «Куст»? – Ричард полез наверх, чтобы сообщить своим товарищам о том, где находятся ведра, и достать фильтр. – Теперь профильтрованная вода придется особенно кстати. Зато нам незачем опасаться, что кто-нибудь украдет у нас фильтры. – И он сверкнул зубами, усмехнувшись. – Насчет Краудера и Дэвиса ты был прав, Недди. Им палец в рот не клади.

Когда наступило время обеда, двое дюжих рядовых пехотинцев, явно недовольных своими новыми обязанностями, внесли в камеру фонари. Каждый стол имел длину около сорока футов, всего в камере поместилось шесть скамей, и хотя все они были заняты, сосчитав заключенных по головам, Ричард обнаружил, что шестого января тысяча семьсот восемьдесят седьмого года на «Александер» доставили только сто восемьдесят человек. А лейтенант Шарп сказал, что их будет больше двух сотен. Далеко не все обитатели камеры были привезены с «Цереры» – многих прежде держали на «Блюстителе» и «Юстиции». Каторжники с «Юстиции» едва сумели дотащиться до столов. Среди них свирепствовала какая-то болезнь, от которой поднимался жар и ломило кости, но на тюремную лихорадку она не походила. Впрочем, среди каторжников хватало и тех, кто страдал тюремной лихорадкой.

Каждому заключенному полагались деревянная миска, жестяная ложка и жестяной ковш, вмещающий две кварты[14].

Ричард сразу понял: обосновавшись рядом с кормовым люком камеры, он получил дополнительные преимущества. Поразмыслив, он решил рискнуть и предложить помощь двум пехотинцам, которые действовали на редкость неумело.

– Можно вам помочь? – спросил он, робко улыбаясь. – Дело в том, что я служил в таверне…

Мрачное лицо рядового удивленно вытянулось и вдруг просияло.

– Да, нам не помешает помощь. Двух человек явно недостаточно, чтобы накормить без малого две сотни каторжников, это уж точно.

Некоторое время Ричард молча передавал сокамерникам миски и ковши, быстро распределив обязанности между собой, молодым пехотинцем, к которому он обратился, и его товарищем.

– Вы чем-то недовольны? – неожиданно спросил он у пехотинцев, понизив голос.

– Нашим кубриком – там потолки еще ниже, чем здесь, помещение набито до отказа. И кормят нас не лучше, чем каторжников, – черствым хлебом да солониной. Правда, – честно добавил он, – нам еще дают муку и полпинты сносного рома.

– Но вы же не каторжники!

– На этом корабле, – раздраженно вмешался второй рядовой, – морских пехотинцев не отличают от каторжников. Матросов поселили там, где должны были жить мы. Свет и воздух попадают в наше помещение через люк в полу их каюты – она находится вон за той кормовой переборкой, а мы ютимся в трюме. Нам говорили, что «Александер» – двухпалубное судно, но никто не предупредил, что вторую палубу превратят в трюм, потому что груза много, а настоящего трюма на «Александере» нет.

– Это невольничье судно, – объяснил Ричард, – настоящий трюм ему ни к чему. Его капитан привык помещать грузы на нижнюю палубу, негров – там, где сейчас находимся мы, а экипаж – в кормовой отсек. Полубака для команды здесь нет. А ют – владения капитана. – Он искренне сочувствовал морякам. – Насколько я понимаю, ваши офицеры поселились на юте?

– Да, в кладовой, а питаются они вместе с нами: доступа к кладовой капитана у них нет, – объяснил рядовой, который раскладывал по мискам солонину и хлеб. – Их не пускают даже в большую каюту – ее занимают сам капитан и его первый помощник, настоящий франт. На такие корабли мне еще не доводилось попадать. Впрочем, обычно я бывал на боевых судах.