К сожалению, вынужден сообщить тебе, что на судах, стоящих у берега Темзы, содержат только узников-мужчин. Тебе придется забыть о женской ласке и облагораживающем влиянии. Эти суда – плавучий ад, в чем я абсолютно убежден. Знаю, я плохой утешитель, но зато ты – настоящий Иов, Ричард. А Иову лучше заранее знать, что его ждет. Береги себя».


– У меня есть новости, – сообщил Ричард, откладывая письмо.

– Вот как? – рассеянно отозвалась Лиззи, продолжая шить. Лицо Ричарда оставалось непроницаемым – значит, вести не так уж плохи.

Она оторвалась от своего занятия и устремила ласковый взгляд на «милого Ричарда» – прозвище давно прилипло к нему. О Ричарде Лиззи ничего не знала – он предпочитал рассказывать только о том, за что попал в тюрьму. Само собой, Лиззи любила его, но ни разу не была с ним близка. Плотская любовь предвещала боль, которую Лиззи не сумела бы вынести, – рождение ребенка и его скорую смерть.

Новая шляпка, шедевр портновского искусства из черного шелка и алых страусовых перьев, лихо сидела у нее на голове. Ричард подарил Лиззи эту шляпку на Рождество, объяснив, что это подарок не от него, а от его лондонского знакомого, мистера Джеймса Тислтуэйта. Ричард добавил, что Тислтуэйт – памфлетист, способный мощью своего слова выставить на посмешище мерзких политиканов, прелатов и представителей власти. Лиззи сразу поверила ему; не умея ни читать, ни писать, она считала грамотных людей полубогами.

Задумчиво продолжая обметывать края прорехи в одном из чулок матушки Хаббард, Лиззи полюбопытствовала:

– Так что там за новости?

– Мой лондонский друг пишет, что всех приговоренных к высылке в Африку вскоре перевезут из окружных тюрем на суда, стоящие у берега Темзы. Но это касается только мужчин. Что будет с женщинами, он не знает.

В тюрьме стало просторнее, притом настолько, что выездная сессия суда, приуроченная к Михайлову дню, в этом году не проводилась. Слишком много жизней унесла скарлатина. Следующая сессия суда была назначена на канун Крещения, январь тысяча семьсот восемьдесят шестого года, – разумеется, если к тому времени в тюрьме наберется достаточно обвиняемых.

Двадцать человек, услышавших слова Ричарда, застыли неподвижно. Те, кто лишь ждал суда, опомнились первыми. Старожилы тюрьмы приходили в себя гораздо медленнее. Широко раскрыв глаза, они не сводили взгляда с «милого Ричарда».

– Рассказывай, – попросил Билл Уайтинг.

– Где-то в мире – точно не знаю где – есть место под названием Ботани-Бей. Нас отправляют туда, и, полагаю, мы отплывем из Лондона, поскольку сначала попадем на суда, стоящие у берега Темзы, а не в портах Портсмута или Плимута. Туда повезут лишь мужчин. Но похоже, и женщин вскоре начнут отправлять в Ботани-Бей.

Бесс Паркер прижалась к побледневшему Неду Пу и расплакалась.

– Нед, нас разлучат! Что же нам делать?

Никто не знал, чем ее утешить; лучше было промолчать.

– А этот Ботани-Бей находится в Африке? – нарушил тягостную паузу Джимми Прайс.

– Кажется, нет, – подумав, ответил Ричард. – Гораздо дальше, чем Африка или Америка. Где-то в Восточном океане.

– В Ост-Индии, – поморщился Айк Роджерс. – Там, где язычники!

– Нет, не в Ост-Индии, хотя где-то неподалеку от нее. Ботани-Бей расположен на юге, его недавно открыл капитан Кук. Джимми пишет, что эти земли истекают молоком и медом, значит, жить там будет не так уж плохо. – Он вспомнил еще одно географическое название. – Поскольку Кук открыл Ботани-Бей по пути в Отахейт, значит, они расположены где-то рядом.

– Отахейт? Где это? – спросила Бетти Мейсон, безутешная, как и Бесс. Бетти понимала, что надзиратель Джонни вряд ли отправится за ней в Ботани-Бей.

– Не знаю, – признался Ричард.


Назавтра, в первый день нового, тысяча семьсот восемьдесят шестого года, осужденных мужчин и женщин собрали в тюремной часовне, где уже ждали начальник тюрьмы Хаббард, Эванс и еще трое мужчин, сопровождавших таинственного ревизора из Лондона, наблюдавшего за строительством новой тюрьмы. Этими тремя были глостерский шериф Джон Ниббет и его помощники – Джон Джеффрис и Чарлз Коул.

К заключенным обратился Ниббет.

– Город Глостер, графство Глостершир, извещен министерством внутренних дел и министром лордом Сиднеем о том, что заключенные, приговоренные к отправке в Африку, будут отправлены в другое место! – громогласно начал он.

– Он ни разу не перевел дух, – пробормотал Уайтинг.

– Не мешай, Билл, дай послушать, – шепотом попросил Джимми.

А Ниббет на одном дыхании продолжал:

– В связи с этим город Глостер в графстве Глостершир извещен вышеупомянутым министерством внутренних дел о том, что здесь предстоит собрать мужчин-каторжников из Бристоля, Монмута и Уилтшира. Когда все заключенные будут в сборе, к ним присоединятся следующие узники глостерской тюрьмы: Джозеф Лонг, Ричард Морган, Джеймс Прайс, Эдвард Пу, Айзек Роджерс и Уильям Уайтинг. Их перевезут в Лондон и Вулвич, где им предстоит дождаться дальнейших распоряжений его величества.

Речь шерифа прервал жалобный вопль. Волоча за собой цепь, Бесс Паркер выбежала вперед и бросилась к ногам Ниббета, ломая руки и захлебываясь рыданиями.

– Сэр, сэр, достопочтенный сэр, прошу вас, умоляю! Нед Пу – мой муж! Видите мой живот? У меня будет ребенок, сэр! Прошу вас, не отнимайте у меня Неда!

– Прекрати вопить, женщина! – Нахмурившись, Ниббет обернулся к начальнику тюрьмы. – Заключенный Пу и вправду поддерживает близкие отношения с этой плаксой? – спросил он.

– Да, мистер Ниббет, уже несколько лет. У них уже был ребенок, но он умер.

– Согласно распоряжениям секретаря министерства Нэпина, в Вулвич следует отправлять только неженатых заключенных или же заключенных, не состоящих в гражданском браке. Следовательно, Эдвард Пу останется в глостерской тюрьме вместе с заключенными женского пола, – объявил Ниббет.

– Редкостная предусмотрительность, – заметил помощник шерифа Чарлз Коул. – Но я не вижу в ней необходимости.

Хаббард что-то зашептал на ухо Ниббету.

– Заключенный Морган, вы поддерживаете близкие отношения с Элизабет Лок? – рявкнул шериф.

Ричард был готов дать утвердительный ответ, но вспомнил, что, согласно документам, он уже женат – на Аннемари Латур.

– Да, поддерживаю, сэр, но мы не состоим даже в гражданском браке. Я уже женат, – объяснил Ричард.

Лиззи Лок ахнула.

– Тогда вам предстоит отправиться в Вулвич, Морган.

Преподобный мистер Эванс прочел молитву, собрание завершилось. Обрадованный надзиратель Джонни препроводил заключенных в общую камеру. Не теряя времени, Лиззи Лок увлекла Ричарда в дальний угол.

– Почему ты не сказал мне, что женат? – возмущенно спросила она, тряхнув головой так, что перья на шляпке задрожали.

– Потому что я не женат.

– Тогда почему же ты заявил шерифу, что у тебя есть жена?

– Потому что так написано в моих бумагах.

– Но разве так бывает?

– Да.

Схватив Ричарда за плечи, Лиззи с силой встряхнула его.

– Будь ты проклят, Ричард! Почему же ты до сих пор молчал? Зачем сблизился со мной?

– Это вышло само собой, Лиззи.

– Как бы не так! И ты ничего мне не объяснил!

– Но ты же не спрашивала, – удивился он.

Лиззи вновь встряхнула его.

– Тогда я спрашиваю сейчас! Расскажи мне о себе, Ричард Морган. Расскажи все. Я хочу знать, как можно быть и женатым, и неженатым, черт побери!

– В таком случае пусть меня слушают все.

Заключенные собрались за столом и выслушали дополненный и исправленный вариант истории Ричарда, в которой упоминались только Аннемари Латур, Сили Тревильян и винокуренный завод. О Пег, маленькой Мэри, Уильяме Генри и остальных членах семьи Ричард умолчал – рассказывать о них было невыносимо.

– Плакса Уилли был разговорчивее, – хмуро заметила Лиззи.

– Больше мне нечего добавить. – С озабоченным видом Ричард сменил тему: – Похоже, скоро мы покинем Глостер. Надеюсь, кузен Джеймс подоспеет вовремя.

К четвертому января количество узников в общей камере глостерской тюрьмы возросло. Четырех мужчин привезли из Бристоля, двоих – из Уилтшира. Двое бристольцев были совсем молодыми, а еще двое, лет тридцати с лишним, дружили с детства.

– Однажды ночью мы с Недди перебрали рома в «Лебеде» на Темпл-стрит, – рассказывал Уильям Коннелли, дружески похлопывая по плечу Эдварда Перрота. – Не знаю, что случилось потом, но очнулись мы в бристольском Ньюгейте, а в прошлом феврале нас приговорили к семи годам каторги в Африке. Похоже, мы украли чью-то одежду.

– За год, проведенный в тюрьме, вы почти не отощали. Я сам всего несколько месяцев назад сидел в Ньюгейте, – заметил Ричард.

– Так ты из Бристоля?

– Да, но судили меня здесь. Преступление я совершил в Клифтоне.

Судя по густым пепельным волосам, короткому носу и живым синим глазам, в жилах Уильяма Коннелли текла ирландская кровь. Крупный толстый нос неразговорчивого Эдварда Перрота, выдающийся вперед подбородок и бесцветные волосы свидетельствовали об истинно английском происхождении.

Двум заключенным из Уилтшира, Уильяму Эрлу и Джону Кроссу, было на вид не более двадцати лет, они успели подружиться с двумя бристольскими юношами – Джобом Холлистером и Уильямом Уилтоном. Само собой, простодушный Джо Лонг потянулся к молодым заключенным, едва их втолкнули в общую камеру, и как ни странно, к этим пятерым примкнул Айзек Роджерс. Но, поразмыслив, Ричард решил, что в этом нет ничего удивительного. Благодаря зрелому возрасту и мрачной славе грабителя с большой дороги Айзек пользовался среди молодежи уважением, которого не мог добиться от остальных обитателей глостерской тюрьмы с тех пор, как его приговорили к виселице.

А потом привезли заключенного из Монмута, которому тоже предстояло отправиться в Вулвич, и он сообщил, что его зовут Уильям Эдмундс.

– О Боже! – воскликнул Билл Уайтинг. – Из двенадцати человек пятеро носят имя Уильям! Значит, так: меня вы будете звать Биллом. Уилтон из Бристоля напоминает мне плаксу Уилли – пусть и зовется Уилли. Коннелли из Бристоля будет у нас Уиллом. Эрл из Уилтшира – Билли. Но как же нам звать пятого? За что ты угодил сюда, Эдмундс?