«Ричарду минуло тридцать шесть лет, – думал аптекарь, – Бог подверг его испытаниям, как Иова, и все же Ричард не сломался, не пытался обмануть или оскорбить Всевышнего. За последний год он потерял жену и единственного ребенка, все свое состояние, репутацию, родных – таких, как его эгоистичный братец. Но себя Ричард не потерял. Как плохо мы знаем тех, кого считаем знакомыми как свои пять пальцев, кто провел рядом с нами всю жизнь!»

Ричард вдруг ослепительно улыбнулся, его глаза блеснули.

– Не тревожься за меня, кузен Джеймс. Тюрьма не в силах погубить меня. Я просто должен пережить это испытание.


Поскольку из Бристоля в Глостер предстояло перевезти лишь нескольких заключенных, Ричарда и Уилли известили о поездке за два дня, в первую же неделю января.

– Можете взять с собой то, что сумеете унести в руках, – разрешил тюремщик Уолтер, когда узников привели к нему, – но ни на йоту больше. Никаких тележек и тачек!

Он не намекнул, как их повезут, и Ричард воздержался от вопросов. Уилли открыл было рот, но тут же поморщился от боли – Ричард вовремя наступил ему на ногу.

Сказать по правде, Уолтер весьма сожалел о том, что Ричард Морган, который за три месяца пребывания в тюрьме помог ему нажить кругленькую сумму, покидает Бристоль. Родные кормили Ричарда и Инселла, а это означало, что каждый день у Уолтера прибавлялось по два пенса; отец Ричарда раз в неделю присылал Уолтеру галлонную бочку хорошего рома, а аптекарь каждый раз совал ему в руку целую крону. Если бы не эти подарки, Уолтер счел бы Ричарда Моргана буйнопомешанным и продержал бы его в больнице Святого Петра, пока его не увезли бы в Глостер. Морган и вправду спятил!

Каждый день он мылся мылом и ледяной водой из трубы; справив большую нужду, вытирался тряпкой, а потом стирал ее, остерегался садиться на грязное ведро, стриг волосы, ни разу не побывал в тюремном погребке, почти все свободное время читал книги, присланные священником церкви Святого Иакова, и самое странное – каждый день наполнял огромную каменную чашу водой из трубы и пил только ту воду, которая стекала в подставленное под нее медное блюдо! Когда Уолтер полюбопытствовал, что делает Ричард, тот ответил, что превращает воду в вино, как на свадебном пиру. Безумец! До него далеко даже мартовскому зайцу!

Заранее узнав о предстоящей поездке в Глостер, Ричард успел подготовиться к ней.

Кузен Джеймс-священник принес ему новое пальто.

– Как видишь, твоя кузина Элизабет пришила к пальто толстую шерстяную подкладку, – кузина Элизабет приходилась Джеймсу женой, – и приготовила две пары перчаток – кожаные без пальцев и вязаные с пальцами. А то, что лежит в карманах, – это от меня.

Неудивительно, что пальто показалось Ричарду невероятно тяжелым: в обоих карманах лежали книги.

– Я выписал их из Лондона через Сендолла, – объяснил кузен Джеймс-священник. – Эти книги напечатаны на тончайшей бумаге, я решил не забивать тебе голову религией. Здесь только Библия и молитвенник. – Он сделал паузу. – Беньян – приверженец баптизма, если его можно назвать религией, но его «Путь паломника» – великая книга, поэтому я дарю ее тебе. И вот еще Мильтон.

В карманах нашлись еще трагедии Шекспира, одна из его комедий и «Жизнеописания» Плутарха в переводе Джона Донна.

Ричард взял ладонь преподобного Джеймса и приложил ее к щеке, закрыв глаза. Целых семь книг небольшого формата, на тонкой бумаге, в мягком переплете!

– Ты не просто подарил мне пальто, перчатки, Библию, Беньяна, Шекспира и Плутарха – ты сумел позаботиться о моем теле, душе и разуме. Не знаю, как благодарить тебя.

Кузена Джеймса-аптекаря тревожило прежде всего здоровье Ричарда.

– Вот новый каменный фильтр, хотя менять его еще рано, – посмотри, камень немногим тяжелее пемзы! Вот деготь и новое твердое мыло – ты расходуешь мыло слишком быстро, Ричард, чересчур быстро! Моя особая битумная мазь исцеляет все – от язв до чешуйчатого лишая. Чернила и бумага – я обвязал пробку проволокой, чтобы чернила не вылились. А вот еще кое-что – ты только взгляни, Ричард! – воодушевился он, как всегда, довольный возможностью опробовать новое изобретение. – Это вставки, которые заменяют отточенные перья, в них вставляют деревянные ручки. Я выписываю их из Италии, хотя придуманы они в Аравии, где гусиные перья – большая редкость. Еще одна бритва – на всякий случай. Коробочка солода – он предотвращает цингу и пригодится тебе, если ты не сможешь покупать свежие фрукты и овощи. И целая куча тряпок. Моя жена и твоя мать нарезали их из старых простыней. Корпия и квасцы, останавливающие кровотечение. Бутылка моего патентованного тонизирующего средства, в которое я добавил драхму золота – на случай, если у тебя появятся нарывы. Если же средство кончится, а нарывы или чирьи пойдут снова, пожуй кусочек свинца. Остальное место занимает одежда. – Деловито уложив вещи в сундук, он нахмурился. – Боюсь, кое-что тебе придется разложить по карманам пальто.

– Они уже набиты, – отозвался Ричард. – Преподобный Джеймс принес мне книги, я не могу оставить их здесь. Если будет сломлен мой дух, кузен Джеймс, физическое здоровье мне ни к чему. За эти три месяца я не сошел с ума только потому, что постоянно читал. В тюрьме сильнее всего тяготит безделье. Отсутствие какого-нибудь занятия. Во времена Беньяна – да, Джеймс подарил мне «Путь паломника» – узники могли выполнять полезную работу и даже продавать свои изделия, чтобы прокормить жен и детей, как делал сам Беньян двенадцать долгих лет. А здесь тюремщики не выводят нас даже на прогулки. Без книг я наверняка лишусь рассудка. Поэтому я должен взять их с собой.

– Понимаю.

Общими усилиями им удалось разместить в сундуке все драгоценное имущество. Два крепких замка закрылись только после того, как Уилли сел на крышку; ключ на веревке Ричард повесил себе на шею. Когда он поднял сундук, оказалось, что тот весит не меньше пятидесяти фунтов.

Сундук, приготовленный для Уилли, был поменьше и полегче.

– В нашем языке не найдется слов, чтобы выразить мою благодарность, – произнес Ричард, глаза которого наполнились любовью.

– И я благодарю вас, – подхватил Уилли и расплакался, несмотря на строгий взгляд Ричарда.

И они расстались, чтобы встретиться в Глостере во время Великого поста.


На рассвете шестого января Ричард и Уилли сложили вещи в сундуки и проковыляли в коридор, где ждал Уолтер вместе с незнакомцем, вооруженным дубинкой. Узников втолкнули в помещение, где три месяца назад их заковали в кандалы; Ричард решил, что с них снимут оковы на время поездки, и вздохнул с облегчением. Нести сундук было тяжело и без цепей. Но не тут-то было. Печальный кузнец, хозяин этой камеры ужасов, взял полосу железа шириной в два дюйма и закрепил ее на талии Ричарда. Его запястья тоже охватили наручники, а двухфутовые цепи пропустили через замок на животе. Только после этого цепь между щиколотками убрали и заменили ее двумя цепями: одна тянулась к замку на поясе от левой щиколотки, а вторая – от правой. Ричард обрел возможность передвигаться с обычной скоростью, но ему не хватило бы проворства, чтобы сбежать.

Четыре цепи сошлись чуть выше его пупка, там, где висел замок.

Изловчившись, Ричард поднял сундук и с радостью обнаружил, что цепи на запястьях поддерживают его, а вес равномерно распределяется по ним.

– Возьми сундук, как я, Уилли, – посоветовал он другу. – Так будет лучше.

– Придержи язык! – рявкнул Уолтер.

Пронизывающе-холодный воздух улицы показался Ричарду божественным нектаром. Раздув ноздри и широко раскрыв глаза, Ричард двигался, слыша за спиной шаги сопровождающего, который до сих пор не проронил ни слова. Кто он – судебный пристав из Бристоля?

Выход из зловонного подземелья стал для Ричарда настоящим праздником. Он знал, что Глостер – небольшой городок, следовательно, условия в тамошней тюрьме должны быть более сносными, чем в бристольском Ньюгейте. Разумеется, и в сельской местности случались преступления, но все газеты писали, что преступников манят крупные города. Кроме того, Ричард утешался мыслью, что большая часть срока заключения осталась уже позади: выездную сессию суда в Глостере назначили на конец марта.

О, свежий воздух! Низкое темное небо предвещало снегопад, ветер холодил уши Ричарда, не прикрытые волосами. Шляпа-треуголка надежно защищала его темя, но ее поля были загнуты вверх и потому не могли согреть уши. Впрочем, какая разница? Ричард с радостной улыбкой шагал по Нэрроу-Уайн-стрит, громыхая цепями.

Хотя было еще совсем темно, жители Бристоля обычно вставали рано; люди принимались за работу вскоре после рассвета, рабочий день продолжался восемь часов зимой, десять часов весной и осенью и двенадцать часов летом. Двум узникам, сопровождаемым хмурым незнакомцем, попадалось немало прохожих. С гримасами ужаса горожане спешили перейти на другую сторону, не желая даже приближаться к преступникам.

Двери медеплавильного завода Уосборо были открыты, изнутри вырывался рев и жар пламени. Очевидно, здесь по-прежнему ковали плоские цепи для новых корабельных помп. С тех пор как Ричард потерял все свои деньги, он не заглядывал на завод.

– На Долфин-стрит, – коротко приказал пристав, дойдя до угла. Значит, придется свернуть не к «Гербу бочара», а на север, к Фруму. Ричард понял, куда они направляются – к Глостерской заставе.

Эта догадка вызвала у него новый вопрос: кто оплачивает поездку? Их с Уилли перевозят из одного графства в другое, кто-то должен возместить дорожные расходы. Неужели власти Глостершира сочли его и Уилли настолько опасными преступниками, что согласились пожертвовать несколько фунтов на поездку за сорок миль и на оплату услуг пристава? Может, за все платит Сили? Разумеется, он. Наверное, Сили сейчас злорадно усмехается, подумал Ричард.

С Долфин-стрит они свернули на Бродмид, к заведению Майкла Хеншоу, откуда грузовые повозки отправлялись в Глостер, Монмут, Уэльс, Оксфорд, Бирмингем и даже в Ливерпуль. Здесь узников втолкнули в загон, заваленный конским навозом, и разрешили поставить сундуки на землю. Уилли пыхтел и отдувался.