— Не плачь, моя хорошая, — продолжала причитать Майра. — Все обойдется, все будет прекрасно, вот увидишь. — Она отстранила Мадди от себя. — Как только приедешь в Левенуэрт, иди прямо к тамошним законникам и заяви, что, пока они не зачтут тебе за полный тот срок, который ты уже отсидела, и не выпустят тебя из тюрьмы, ты в суде будешь вести себя как глухонемая. Пусть дадут тебе то, что ты хочешь, в обмен на то, чего они от тебя хотят. Ты меня слышишь?

Ривлин про себя проклинал все на свете. Только бы Мадди не поверила, что такое возможно.

— А когда ты станешь свободной, возвращайся сюда. Вели Ривлину привезти тебя обратно.

Мадди кивнула.

— Ну а теперь улыбнись мне, покажи, как ты умеешь постоять за себя.

— До свидания, Майра.

Майра поцеловала Мадди в щеку и направилась по проходу в конец вагона. Проходя мимо Ривлина, она бросила, не глядя на него:

— Выйдем.

Ривлин неохотно последовал за ней.

— Я скоро вернусь, а ты, Мадди, пока задерни занавески.

Едва он ступил на платформу, как Майра, воинственно упершись руками в бока, напустилась на него:

— Куда ты ее везешь?

— В Канзас-Сити, а оттуда в Левенуэрт.

Майра уставилась на него, словно не веря своим ушам.

— Ты и в самом деле намерен это сделать?

Ривлин, опустив голову, молча смотрел на рельсы. Когда ему удалось справиться со своим возмущением, он спокойно ответил:

— У меня нет иного выхода. Имеешь ли ты представление о том, сколько людей выслеживает нас? Передать Мадди в руки представителей закона кажется мне наилучшим способом сохранить ей жизнь.

— А что, если именно кто-то из этих самых представителей закона хочет ее уничтожить? — резко возразила Майра. — С таким же успехом ты можешь сам приставить револьвер к ее голове и нажать на спуск.

Ривлин увидел перед собой лицо Сета, и к горлу его подступила тошнота.

— Господи, да ты просто не понимаешь, что говоришь!

— Что ж, прости. — Майра пристально посмотрела на него. — Ты ведь помнишь — я не умею наносить слабые удары. Я хочу одного: чтобы Мадди была в безопасности, и стараюсь изо всех сил вбить это в твою тупую башку.

Ривлин сорвал с головы шляпу и запустил пальцы в волосы.

— Дьявол меня побери, если я знаю, как мне быть. Такое состояние противно до невозможности.

— Рив, чего бы тебе хотелось в глубине души?

Он хлопнул шляпой о колено и уставился неподвижным взглядом на реку, на Делано за рекой и дальше — на безграничную прерию.

— Забрать лошадей из конюшни и уехать на Запад. Увезти Мадди на край света, где никто ее не найдет.

— Так почему бы тебе это не сделать? — усмехнулась она. — Майк сказал, что ему нет дела до того, куда ты уедешь. И никому нет.

— Посадка закончена! — прокричал кондуктор; затем послышался долгий, тоскливый гудок паровоза.

— Потому, — сквозь зубы произнес Ривлин, нахлобучивая шляпу на лоб, — что тогда мне пришлось бы то и дело оглядываться через плечо и считать каждого встречного возможным убийцей Мадди.

— Стало быть, лучше, чтобы вас прикончили в Левенуэрте?

— Я что-нибудь придумаю, — сказал он, хватаясь за поручень и вскакивая на подножку. — Буду настороже и не передам ее никому до тех пор, пока не уверюсь окончательно, что она в безопасности. Обещаю тебе это, Майра.

— И привезешь ее сюда, когда ее отпустят?

— Боюсь, этого не будет, — ответил он, глядя ей в глаза. — У тебя есть высокопоставленные друзья, готовые взять тебя под защиту, а у Мадди их нет. Она может сколько угодно угрожать членам суда, но это приведет только к жестокому обращению с ней, когда ее вытащат на место для свидетелей. И если она последует твоему совету, то заработает обвинение в оскорблении суда вдобавок к тем восемнадцати годам, к которым ее уже приговорили.

Паровоз снова загудел; поезд тронулся и медленно покатил вперед. Майра побежала за ним, ускоряя шаги, глаза у нее были влажными.

— Ты собираешься позволить им снова засадить ее в тюрьму?

— Я добьюсь, чтобы у нее был хороший адвокат. Он подаст апелляцию с требованием нового суда.

— И сам ты останешься с ней или поцелуешь ее и уедешь, помахав на прощание шляпой и пожелав всего наилучшего?

Черт побери, у него не было ни времени, ни желания продолжать этот разговор.

— Майра…

— Ты сукин сын! — Она на ходу погрозила ему пальцем; волосы ее растрепались и свободно развевались на ветру. — Только попробуй бросить ее в Левенуэрте! Не смей тогда переступать порог моего дома — я пристрелю тебя собственными руками и буду считать это добрым делом! — Майра соскочила с платформы и остановилась, но еще продолжала топать ногами и грозить кулаком.

Ривлин повернулся и, войдя в вагон, подошел к бару и налил себе в стакан виски.

Мадди стояла в центре длинного раскачивающегося салона, стиснув руки и крепко закусив нижнюю губу.

— Дозволено ли мне узнать, о чем вы спорили с Майрой? — осторожно спросила она.

— Нет.

Мадди наблюдала за тем, как он проглотил порцию жидкого огня, и гадала, долго ли ей ждать, когда Ривлин взорвется, и сократит ли выпитое виски это ожидание или продлит его.

— Мадди, — наконец заговорил он, поворачиваясь к ней, — не важно, что я чувствую в связи с необходимостью примириться с твоим заключением в тюрьме. Иного выбора у меня нет — понимаешь ты это?

Сердце Мадди забилось чаще — теперь ей стало ясно, что так взвинтило Ривлина. Она глубоко вздохнула и улыбнулась ему.

— Думаю, Майра не в меру романтична, — сказала она спокойно. — Эта женщина верит в истинную любовь и во все, что с ней связано. Она просеивает мужчин, как старатель золотоносный песок — ищет золотой слиток и считает, что непременно найдет сто. Вера ее столь сильна, что она не в состоянии понять, как это другие не верят в конечное счастье.

Ривлин сделал еще один солидный глоток виски.

— Я тебя не спрашиваю о взглядах Майры на любовь.

Мадди кивнула.

— Зато ты спрашиваешь, почему Майра так старается заручиться твоим обещанием привезти меня обратно… — Она подошла к шкафчику с напитками и остановилась перед Ривлином. — Понимаешь, — заговорила она с ласковой твердостью, — у тебя есть чувство чести, и я не строю иллюзий насчет того, что ты от него откажешься. Ты передашь меня в руки членов суда, и все будет кончено. Я не заблуждаюсь по поводу наших чувств. Я не люблю тебя, Ривлин, а ты не любишь меня. Пока мы находились вместе, нам было хорошо друг с другом, но не более того.

— Ты говоришь это искренне, — Ривлин повернулся, чтобы напить себе еще виски, — или просто стараешься успокоить меня словами, которые мне хочется от тебя услышать?

— Зачем мне тебя успокаивать? Что я могла бы сказать или сделать, чтобы ты нарушил свой долг? — Она не дала ему возразить. — Таких доводов не существует, и незачем обольщаться мыслью, будто они есть.

— Будь все проклято! — Ривлин сделал два больших глотка один за другим, со стуком поставил стакан на стойку бара и секундой позже запустил свою шляпу через весь салон.

— Что с тобой? — негромко спросила Мадди. — Что на тебя нашло?

Он ухватился обеими руками за стойку и низко опустил голову.

— Не знаю.

— Зато я знаю, — все так же негромко произнесла Мадди, перебирая пальцами завитки волос у него на шее. — Ты утратил контроль над обстоятельствами, и это тебе очень не по душе. Перед тобой куча вопросов и ни одного ответа. Ты вынужден поступать так, как тебе не нравится, но у тебя нет выбора — вот ты и злишься, что ничего не в силах изменить.

— Как ты это поняла?

— Не важно. Обстоятельства связали тебя со мной, но не навсегда. Твой мир станет прежним, как только ты доставишь меня в суд…

— Зато твоя жизнь не изменится, — произнес он без всякого выражения.

— Не изменится, но я знаю, как выжить, как вытерпеть все и пройти через это, а ты нет. — Мадди легонько коснулась кончиком пальца его щеки. — Не будь таким угрюмым, Ривлин. Не в твоих силах изменить обстоятельства, ты за них не в ответе. Просто принимай их такими, какие они есть, и не надейся что-то удержать на более долгий срок, чем это возможно.

Ривлин пристально смотрел на нее; тревога и сожаление столь ясно читались у него во взгляде, что у Мадди защемило сердце.

— Как ты можешь жить без надежды? — спросил он хриплым шепотом. — Как можно просыпаться с этим каждое утро?

Она улыбнулась ему, понимая, что теряет его навсегда и что деньгами всего мира не купишь ни свободы для нее, ни совместной жизни для них обоих.

— Иногда, как гром среди ясного неба, на мою долю выпадает нечто прекрасное. Например, то, что сделал ты.

Ривлин выпрямился и взял лицо Мадди в ладони. Он ничего не говорил, просто глядел на нее, стараясь запомнить каждую черточку. Потом наклонился и поцеловал ее в губы нежно и бережно, как целуют на прощание.


Ривлин стоял у задней двери вагона и смотрел, как опускается за горизонт кроваво-красный огненный шар солнца. Примерно через час поезд прибудет в Канзас-Сити, и сколько ни думай, сколько ни ходи из угла в угол, ничего не придумаешь. Остается только сесть вместе с Мадди на поезд, идущий к северу по главной магистрали, и…

Добрый вечер, уважаемый господин. Я Ривлин Килпатрик, а эта прелестная женщина — та самая Маделайн Ратледж, узница, которую вы приказали доставить из Форт-Ларнеда. Полагаю, вам приятно узнать, что мы не пытались уклониться от явки в суд и в настоящее время находимся в городе. Если мы вам нужны, вы найдете нас в отеле; и не хлопочите о том, чтобы Мадди была вновь отправлена в тюрьму после того, как слушание дела будет закончено. Я нанимаю адвоката и предложу ему добиться пересмотра дела. Нет, я не люблю ее — просто случайная несправедливость нуждается в исправлении, и я считаю долгом чести проследить, как это будет сделано. Я придержу мисс Ратледж при себе, пока вся эта несуразица не будет устранена.

Ривлин закрыл глаза. Вот так все должно произойти, и он займется этим. Но что, если второй вердикт окажется таким же, как и первый? Восемнадцать лет — дьявольски долгий срок. Выдержит ли Мадди или в один прекрасный день решит, что нет никакого смысла просыпаться?