Ольга Резниченко - Пустоцвет

- Из-за... "цирка", - виновато прячу очи.

- Какого еще цирка? - еще больше оторопел. Голос дрогнул, рождая в себе нотки раздражения.

- Скандала...

- А! - вмиг взмахнул рукой и поморщился, наливаясь душевным облегчением. Колкие секунды, шарахая мысли по туманной от проблем голове. И снова глаза в глаза: - Но ты же всё поняла?

- Да! - торопливо, лихорадочно, счастливо закивала я головой.

- Ну и иди!

***

Оставался еще Науменко...

Несмело постучать в дверь и зайти в кабинет к своим.

И вот он... высверком уничтожающий взгляд.

- У тебя только одно оправдание, - резко встал со стула и прошелся в сторону Сальникова - кинул какие-то документы тому на стол. Разворот ко мне. Руки в боки: - Ты сдохла... а потому не явилась на работу.

- Но я же здесь, - дерзко, с вызовом. Пронзая в ответ не менее колким взглядом: - Так что вариант... "слабоват".

- Усилить?! - выстрелом, циничное. Пробивая взором стекло моих глаз, тотчас взорвал сознание.

***

И даже если до меня Серега еще долго докапывался, грызя словами, едва не переходя на мат... мне уже было все равно. В голове - другие мысли.

Он орет - а я о своем думаю. О Косте...

О том, что этот человек для меня значит... и что я - значу для него...

Дурдом...

И как я отважилась на этот поход? На такую... откровенную перепалку, обличая все свои чувства. Чувства, которые... тоже уже странным образом успели во мне зародиться.

Вот дурёха!

Какая-то странная тяга, предвзятое доверие... увлечение им.

Омут - тихий, пляса бесов, омут... манящий, утягивающий в себя с головой. И не хочется сопротивляться. Не хочется обратно... Напротив - всеми силами гребешь, дабы ускорить сей процесс, ход. Где он давит - не сопротивляюсь. Где робеет - сама пру.

И вообще... Буранов и Пахомов - совсем... разные явления, вселенные.

Если Антон - все время стремился подавить меня, сдержать, сковать... уничтожить, в конце концов: не только мой бунт, но и суть заодно, то Костя - он... жаждет раскрыть меня. Играет, будоражит. Не пытается насадить свою модель поведения - а легким щекотанием пробуждает целый вулкан чувств. Приятных чувств. И хочется ими делиться, дарить... радость и смех взамен.

Не знаю... с таким человеком, наверно, вообще нереально поссориться: даже если захочешь - не даст. Переждет бурю - и подарит радость взамен. Порождая свою собственную цепочку настроения, а не ведясь... на невольную, неосознанную... глупую провокацию.

Мудрость. В нем мудрость, познать которую мне доселе так и не было дано. Познать, обучиться ей и следовать. И многих дров, наверно, я бы не наломала... следуя такому завету. Более того - не была бы в плену той трагедии, который отныне живу...

Ведь запущенная злость Антоном во мне множилась, как снежный ком - и в ответ сходила лавина... руша, уничтожая все вокруг. Однажды... так уничтожив и нашего ребенка, и меня саму заодно.

А сдержалась бы, наплевала, не отреагировала на его унижения, давление, стремление истребить, испепелить... (причем даже за несущественные прорехи) - всё было бы иным. Иным - и не столь горьким.

И, возможно, я бы для Пахомова... стала кем-то, чем-то большим... чем просто развлечением. Стала его будущим. Но а теперь? Что? Слепо пользуюсь, обманываю его, сея надежды... но и отказаться не могу. Не хочу. Он играет - и я поддаюсь. А что будет потом... как узнает, правду мою постигнет - страшно думать, да и не хочу. Безответственно, эгоистично, подло? Да. Но и не могу. Уже не могу. Не могу отказаться от счастья, всепоглощающего, оживляющего, что так внезапно и на меня свалилось в, казалось, самый жуткий, темный час, в период моего глупого, глухого, бессмысленного существования...

Пиликнул мобильный.

- Цветкова, я тебя четвертую, - грозное, но сдержанное, рычанием. Не охота Науменко отрываться от своих бумаг, а потому даже взгляд на меня не метнул.

За что - без меры благодарна.

Коварно, хитро отвернуться, состроив непринужденный вид, и живо открыть сообщение:

"Свидание. В субботу. 10:00. Как штык. Если что, наручники я уже приготовил".

***

И если от меня требовалось "быть как штык", то и от этой "наглой рожи" - те же "ожидания".

Сидела, сверлила взглядом часы, погоняя мыслями стрелки. Вот-вот, еще чуток - и прозвенит будильник на телефоне.

Десять.

И вдруг стук... под пиликанье.

Хохочу невольно, отпирая замок.

Взгляды встретились:

- Готова? - жадно скользнул, измерил меня своим взором.

Ухмыляюсь:

- А как иначе? Голой по улице и в наручниках? - смеюсь. - Нет, спасибо. Уж лучше добровольно - и в штанах.

***

И опять за город. Почти все время молча - интрига накаляла меня всю изнутри, словно лампочку. Но молчала. Терпела я... выжидала. Да и не сознается. Толк?

Столько стараний, такая затея... - а потому покорно мерить взором километры, что пролетали мимо нас в виде меток на деревьях и столбах...

***

Мелькнул очередной знак начала населенного пункта. Вот только уже не вчитывалась. А зря: ведь еще несколько метров кружились по поселку - и вырулили к старому, заброшенному, практически полностью разваленному, разграбленному, разрушенному дому... рядом с высокой цилиндрической, на удивление и в контраст, хорошо сохранившейся башней: из красного кирпича, временем, ветром и влагой... побитой, потрескавшейся... но все еще живой...

- Что это? - пристыжено смеюсь, не понимая толком до сих пор, куда завез меня мой Костя.

- Маяк.

- В смысле? - обмерла я. Но еще миг - и выныривает на улицу из авто мой гид. Покорно следую за ним.

Захлопнуть дверь - и едва ли не бегом, быстро приближаюсь к Пахомову. Взор то на него, то на строение:

- Я думала... маяков у нас два: там, где мы были, и еще на мысе, что при военной части.

Ухмыльнулся, добро, снисходительно Костя. Движение - и тотчас обнял меня за плечи, прижал к себе.

Взгляд около:

- О-о! - протянул задумчиво. - Их много... по всей области. Вот только этот - один из трех сохранившихся еще довоенной постройки. XIX век. И, увы, уже не действующий, причем, говорят, лет двадцать как... Хотя с виду - живой, и все еще... прекрасен.

- Да ты прям... ценитель истории, - шутливо, добро язвлю, устремив взор ему в очи.

Поддается, отвечает ухмылкой:

- Есть немного... Ну, что... пошли? - кивнул в сторону дома.

В пустой маяк, в лазурь оконных впадин,

Осенний ветер дует - и, звеня,

Гудит вверху. Он влажен и прохладен,

Он опьяняет свежестью меня.

Остановясь на лестнице отвесной,

Гляжу в окно. Внизу шумит прибой

И зыбь бежит. А выше - свод небесный

И океан туманно-голубой.

Внизу - шум волн, а наверху, как струны,

Звенит-поёт решётка маяка.

И всё плывёт: маяк, залив, буруны,

И я, и небеса, и облака.

Иван Алексеевич Бунин,"На Маяке". 1903-1904гг.

***

Пройтись немного, отыскав вход через ограждение из колючей проволоки, натянутой на столбах, и ступить во двор.

Двухэтажное, полуразрушенное здание из красных кирпичей - дом смотрителя.

Шифер с крыши местами осыпался, али просто... "исчез". Стены - пробиты... являя рваными ранами нарушенную идиллию готической кладки. Оконные проемы, как и дверные, пусты... Лутки выдраны с корнем: и снаружи, и внутри... Потолок деревянный, и тоже лишь островами - в остальном же голые стопила виднеются. Межкомнатная перегородка снесена почти под ноль. Синяя краска, как и штукатурка, на прочих стенах осыпалась... лишь кое-где являя намеки на былой вид... сей "хижины", чьей-то обители, оплота... и твердого тыла.

Немного пройтись вперед-назад, осмотреться - и к башне. Замереть у серпантина - шумный вздох невольно для смелости - и, переступив целую кучу мусора, что бесчеловечно свален здесь вандалами, взойти на крутую, витую... каменную тропу.

Шаги по кругу, в полумраке, целясь за трубчатые перила, - лишь только маленькие окна (с видом на двор и на залив) кое-где дают проникнуть сюда свету - замереть у строгой вертикали лестницы. Рывок - и стремительно вверх, через люк - пока и вовсе не выбрались на смотровую площадку. Штормовая и оконная решетки - безжалостно спилены на металлолом... Из всей уютной комнаты - круглая крыша над головой, металлическая стена-ограждение, борт перил по самому краю, и в центре - высотой по пояс, столб, постамент... тот самый, на котором когда-то и хранилось, билось сердце Старого Маяка...