— Ей не надо ехать. Я сама буду смотреть за детьми. Для нее все равно нет места. Я хочу сказать, в коттедже нет лишней спальни… и детской тоже… и он находится далеко от города, так что ей тут не понравится.

— Ты хочешь сказать, что забираешь детей у няни?

— Да.

— Но она страшно расстроится.

— Да, наверное, так и будет, но…

— Вирджиния, — голос у свекрови был расстроенный, потрясенный. — Вирджиния, такие вещи не обсуждают по телефону.

Вирджиния представила, как няня стоит на лестнице, прислушиваясь к репликам леди Кейли.

— Это и не потребуется. Завтра я буду в Лондоне. Около пяти часов. Тогда мы сможем обо всем поговорить.

— Думаю, — сказала леди Кейли, — так всем будет лучше.

И она дала отбой.

На следующее утро Вирджиния на машине доехала до Пензанса, оставила автомобиль на стоянке и села в лондонский поезд. Утро опять выдалось жарким и безоблачным, зарезервировать место заранее она не успела, поэтому снабдила носильщика щедрыми чаевыми и попросила его отыскать для нее свободное купе. К сожалению, ему удалось найти лишь незанятый угол в отделении, битком набитом пассажирами. Ее попутчики возвращались домой после ежегодного отпуска, сварливые и раздражительные от мыслей о предстоящем выходе на работу; любому было бы жаль покидать море и пляжи в такой чудесный летний день.

С ней ехала семья: мать, отец и двое детей. Младший, разметавшись, спал на руках у матери, однако, по мере того как солнце карабкалось вверх по безоблачному небу, а поезд, громыхая по рельсам, продвигался на север, раскаляясь под полуденным солнцем, старший ребенок становился все более невыносимым: капризничал, ныл, сердился, ни секунды не мог усидеть на месте и лез к окну, пачкая грязными подошвами сандалий одежду Вирджинии. В какой-то момент отец, пытаясь успокоить мальчишку, купил ему оранжаду, но стоило открыть бутылку, как поезд тряхнуло и напиток пролился Вирджинии на платье.

Мальчик получил от матери увесистый шлепок и громко взвыл. Проснулся малыш и его плач добавился к вою брата. Отец сказал: «Посмотри, что ты наделал», — и как следует встряхнул старшего за плечи, пока Вирджиния, пытаясь промокнуть жидкость бумажными салфетками, бормотала, что ничего страшного не произошло, ребенок не виноват, что все это не имеет значения.

Устав от крика, старший начал натужно всхлипывать и икать. Мать извлекла откуда-то бутылочку и засунула ее в рот малышу. Он отпил немного молока, затем выплюнул соску, поерзал, усаживаясь, после чего его стошнило.

Вирджиния прикурила сигарету и отвернулась к окну, молясь про себя: «Боже, пусть Николас и Кара никогда не ведут себя так! Пусть наше путешествие в поезде пройдет спокойно, иначе я не выдержу, я просто сойду с ума!»

Лондонский воздух был спертым, душным, гигантскую пещеру Паддингтонского вокзала наполняли оглушительный шум и человеческие толпы, спешащие по своим, никому неведомым делам. В запятнанном, липком платье Вирджиния сошла с поезда и, прямо с чемоданом, направилась через всю платформу к кассе, где подобно секретному агенту, готовящему для себя пути к отступлению, купила билеты и забронировала три места на поезде «Ривьера» на следующее утро. После этого она отправилась на стоянку такси, выстояла длинную очередь и наконец уселась в машину, чтобы ехать домой.

— Будьте добры: тридцать второй дом, Мелтон-гарденз, Кенсингтон.

— Прекрасно. Поехали.

Они миновали Сассекс-гарденз, пересекли парк. На пожелтевших газонах тут и там сидели семьи, устроившиеся на пикник, играли полуголые ребятишки, в тени деревьев обнимались влюбленные парочки. На Бромптон-роуд пестрели цветочные киоски, в витринах были выставлены наряды «для морских круизов», первые ручейки людского потока, бурлившего здесь в час пик, стягивались к станции метро «Найтсбридж».

Такси попетляло по нескольким площадям, располагавшимся позади Кенсингтон-хай-стрит, протиснулось через узенькие улочки, заставленные припаркованными автомобилями, и наконец свернуло к Мелтон-гарденз.

— Вот тот дом, с почтовым ящиком.

Такси остановилось. Вирджиния вышла из машины, поставила чемодан на мостовую и полезла в сумочку за кошельком. Водитель сказал: «Большое спасибо», — и захлопнул форточку, а Вирджиния подхватила свой чемодан и повернулась к дому. В этот самый момент черная входная дверь распахнулась и на пороге показалась ее свекровь, приглашая Вирджинию войти.

Она была высокая, стройная, необычайно ухоженная. Даже в такой жаркий день она выглядела наглаженной и свежей: ни морщинки на льняном платье, ни один волосок не выбивается из прически.

Вирджиния поднялась по ступеням к входной двери.

— И как это вы узнали, что я уже здесь?

— Я стояла у окна в гостиной и видела, как подъехало такси.

Она держалась приветливо, улыбалась, но за этим ощущалась отстраненность, словно у старшей сестры в психиатрической лечебнице, принимающей нового пациента. Они наклонились друг к другу, соприкоснувшись щеками.

— Путешествие оказалось нелегким?

Свекровь закрыла дверь. В прохладной прихожей, выдержанной в светлых тонах, витали ароматы роз и пчелиного воска. На другом конце ступени спускались к раздвижным стеклянным дверям, за которыми были видны сад, старый каштан и детские качели.

— Да, невыносимым. Я вся грязная — мальчишка, ехавший со мной, облил меня апельсиновым соком. — В доме стояла тишина. — А где же дети?

Леди Кейли направилась к лестнице, чтобы подняться наверх, в гостиную.

— Пошли погулять с няней. Я подумала, что так будет лучше. Они скоро вернутся, думаю, где-то через полчаса. Так у нас будет время все утрясти.

Вирджиния молча последовала за ней. Леди Кейли поднялась по ступеням, миновала небольшую лестничную площадку и ступила в гостиную. Вирджиния шла позади; несмотря на одолевавшее ее беспокойство, она, как всегда, поразилась неизменной красоте этой комнаты, идеальным пропорциям вытянутых окон, выходящих на улицу. Окна были открыты, чуть шевелились легкие тюлевые занавески. Напротив висели длинные зеркала, наполнявшие гостиную отраженным светом, в них играли отражения отполированной до блеска старинной мебели, высоких витрин с сине-голубым мейсенским фарфором, и цветов, которыми леди Кейли в изобилии окружала себя.

Они стояли по разные стороны комнаты, от стены до стены покрытой светлым ковром. Леди Кейли сказала: «Почему бы нам не устроиться поудобнее», — и опустилась, не сгибая прямой как линейка спины, в просторное французское кресло.

Вирджиния присела на краешек дивана, стараясь не чувствовать себя служанкой в поисках места, явившейся на собеседование. Она сказала:

— Вообще-то, утрясать здесь нечего.

— Вчера, когда мы говорили по телефону, мне показалось, что я неправильно тебя поняла.

— Нет, вы все поняли правильно. Два дня назад я решила, что хочу, чтобы дети приехали ко мне. Я решила, что смешно одной сидеть в Корнуолле, оставив их в Лондоне, особенно в летние каникулы. Поэтому я пошла к адвокату, и он помог мне найти тот самый коттедж. Я заплатила за аренду и получила ключи. Мы можем переезжать туда хоть сегодня.

— А Элис Лингард об этом знает?

— Конечно. Она предложила пригласить детей в Уил-хаус, но к тому моменту я уже приняла решение и не хотела его менять.

— Но Вирджиния, конечно же, ты не повезешь их туда без няни?

— Повезу.

— Но тебе с ними не справиться!

— Придется постараться.

— То есть ты хочешь сказать, что сама будешь заниматься детьми?

— Именно так.

— А тебе не кажется, что это немного… эгоистично?

— Эгоистично?

— Да, эгоистично. Ты совсем не думаешь о детях. Ты думаешь только о себе.

— Возможно, я думаю о себе, но и о детях тоже.

— Думай ты о детях, ты не стала бы лишать их няни.

— Вы уже говорили с ней?

— Конечно, я с ней говорила. Мне нужно было поставить ее в известность о том, что ты собираешься сделать. Но я надеялась, что смогу тебя переубедить.

— Что ответила няня?

— Она была немногословна. Но, могу сказать, новость ее очень расстроила.

— Ничего не поделаешь.

— Ты не должна забывать о няне, Вирджиния. Эти дети — вся ее жизнь. Ты не можешь не считаться с ней.

— При всем желании я не могу понять, какое отношение это имеет к няне.

— Самое прямое. Ее касается все, что у нас происходит. Потому что она — член семьи, и была им с тех самых пор, как пришла к нам воспитывать Энтони. Вспомни, как она заботилась о твоих детях, полностью посвятила себя им, отдала вам свою жизнь. А теперь ты говоришь, что она не имеет к ним отношения.

— Но моей няней она не была, — сказала Вирджиния. — Не воспитывала меня, когда я была маленькой. Вы не можете требовать, чтобы я относилась к ней так же, как относитесь вы.

— Ты хочешь сказать, что не испытываешь к ней ни малейшей признательности? После того как она вырастила твоих детей? После восьми лет, которые прожила с вами в Кирктоне? Складывается ощущение, что все эти годы ты меня обманывала. Мне казалось, что у вас с ней полное взаимопонимание.

— Если вам так казалось, то только потому, что я шла у нее на поводу. Я уступала няне во всем, просто чтобы сохранить в семье мир. Потому что, если что-то делалось не по ее указке, она просто замолкала и могла молчать дни напролет, а я была не в силах это выносить.

— Ты хочешь сказать, что не была хозяйкой в собственном доме?

— Именно так. Не была. И если даже я бы набралась мужества, вступила с няней в спор и велела бы ей уйти, Энтони никогда бы этого не допустил. По-моему, он считал, что даже солнце встает и садится исключительно по ее приказу.

При упоминании имени сына леди Кейли слегка побледнела. Плечи ее напряглись, ладони, лежащие на коленях, сцепились еще сильнее. Ледяным тоном она произнесла: