Елена Чалова - Пустите меня в Рим

Вот опять я купила новенькую тетрадочку и строчу дневник. Последний кончился месяц назад, и я просто соскучилась без собственного жизнеописания. Ну, у каждого свои недостатки. Я, например, обожаю все записывать. У меня есть отдельные тетрадочки для цитат, для рецептов, для списков важных дел. Я даже сама себе поставила диагноз: графоман. Это, к сожалению, не звучит гордо. Более того, это звучит глупо, потому что я – женщина, а не знаю, как образовать женский род от слова «графоман». Графоманка? Кажется, так и есть, но мне совершенно не нравится, как это слово выглядит. Подозрительно смахивает на нимфоманку. А я, между прочим, не такая. Я, прошу заметить, довольно положительная девушка с почти законченным средним образованием, постоянным молодым человеком и без большого количества темных пятен на биографии. Ну, если мы не будем считать прегрешения типа кражи варенья у соседки во время учебы в младшей и средней школе. Варенье мы таскали у подслеповатой бабульки каждый год, оправдывая себя тем, что бесплатно гуляем с ее собачкой и в магазин бегаем безотказно, когда бабе Шуре неможется. Бабулька ворчала, охала, что совсем плохая стала, что и не помнит, сколько банок сварила. И только когда мы стали старше, классе в десятом уже, проходя мимо двери соседки с наклеенными печатями – баба Шура как раз померла на прошлой неделе, – я вдруг подумала, что бабка варенье-то варила для нас, дураков. Куда ей было по пять банок клубничного, яблочного, сливового да еще вишню?

Юность блаженна тем, что события, которые в зрелой жизни дают лишь эмоции, переживания, в юности заставляют человека думать, принимать какие-то решения. Я сидела на коврике у двери бабы Шуры и плакала, внезапно осознав значение слова «поздно». Как же это нечестно – уже не сказать «спасибо», не улыбнуться лишний раз, не сходить в магазин. Домой вернулась с опухшими глазами и на испуганный вопрос мамы, не обидел ли кто в школе, привычно уже огрызнулась. Мама вздохнула и, покачав головой, пошла разогревать обед. А я вдруг испугалась. Что же это я делаю? А если меня завтра машина переедет? Про то, что с мамой может что-то случиться, я даже мысленно представить боялась... И что, я опять буду плакать на коврике? Не поверите – мне этого хватило. Я пошла за мамой и сначала долго ревела, оправдываясь тем, что жаль вдруг стало бабу Шуру, а потом помогала ей с обедом. Не скажу, что стала паинькой, но слышала, как через пару месяцев мама разговаривала с Настей, матерью моей лучшей подружки Светки. Та не знала, что делать, – Светка хамила, курила в открытую и мать ни во что не ставила.

– А твоя как? – спросила тетя Настя, поднимая сумку и собираясь двинуться дальше к дому.

– Да моя как-то одумалась, – осторожно, наверное, чтобы не спугнуть удачу, ответила мама. – Видно, миновал переходный возраст.

– Ну, да она у тебя девочка разумная, не то что моя шалава. – И, повздыхав, Настасья пошла к дому.

Несмотря на некоторую разность в протекании переходного возраста, мы со Светкой подружки неразлейвода. Она заводила, которую побаиваются даже ребята во дворе, а я олицетворяю разумное начало, и порой мне удается удержать подругу от безрассудств.

Наша компания совсем обычная, такие есть в каждом дворе: вечерами мы сидим на лавочках или под грибочком детской площадки, если дождь. Покуриваем, пьем что-нибудь вкусненькое из банок. Или пиво. Наркотой не балуемся – придурков нет. Мой Андрей – самый крутой в нашей компашке. Внешность у него довольно заурядная, как выразилась Светка – среднерусская. Я тогда обиделась даже. Вообще-то, говорю, это возвышенность есть такая, Среднерусская, а про внешность так не говорят. А она мне: да хоть как – вот же он, средний русский: чуть широковаты скулы, твердый подбородок, русые волосы и серые глаза. Не урод, не красавец. В школе он нормально успевал, хоть та же Светка и гудела: это потому, что мама его на всех собраниях и во всех комитетах, а папа... папа у Андрюши крутой. Но он и сам не дурак – учился как мог, в институт поступил. Мне все девчонки завидуют, что бы там Светка ни говорила. Он такой накачанный – любо-дорого посмотреть. Хотя Стас, конечно, симпатичный – такой жгучий брюнет с голубыми глазами. Он безнадежно влюблен в Светку, которая позволяет себя провожать и целовать, но я-то, как лучшая подружка, знаю, что это просто временный, проходной вариант.

– Должен же быть кто-то, – говорит Светка. – Что я, чучело какое, без мужика быть?

Само собой, она не чучело. Светка, между прочим, натуральная блондинка, с пепельными волосами и голубыми глазами. Что еще женщине нужно для счастья? Нет, ее послушать, так ей много чего надо: чтобы грудь была на два размера больше, губы – полнее, зубы – белее, кошелек на пару кило тяжелее... А каждый день жизни должен начинаться с приключения. Приключения на свою голову она ищет с завидной регулярностью. Если летом яблоки воровать с чьей-то дачи – Светка первая. Школу ночью из баллончиков раскрашивать – ура! Пирсинг в бровь сделать – первая в школе тоже Светка. Ну а уж мелкие шалости типа швыряния тортов в местных политиков, чем-то не угодивших «Гринпис»! Долгое время Светка гуляла с Артуром – он был старше нас, имел свой бизнес и навороченный «мерседес», но потом что-то у них там не сложилось, и Светка от него быстро свалила. Особо она ничего не рассказывала, просто заявила, что Артур – козел и она с ним больше не общается. А потом за ней стал ухаживать Стасик.

Мы с Андреем давно вместе, уже целый год. Я пошла в десятый, а он поступил в институт. На следующий год ему в армию, а мне – в институт. Я уже решила – пойду в горный, буду химиком-технологом. А что? У меня с математикой и физикой неплохо, а уж химия – самый интересный предмет в школьной программе. Ну, еще мне легко дается английский, но с ним куда? В пед? Скучно там небось. Теперь надо экзамены в школе сдать – и привет, свобода!

Ура, экзамены школьные позади. Все получилось так забавно – смехота просто. Я переживала только за сочинение, но написала на четыре, слава богу. Прикольнее всего получилось с химией. Ха! Я вытянула билет, ответила, благо знала материал хорошо, могла бы и не готовиться, но все равно делать было нечего, пока наша отличница выпендрюшка прыгала первой у доски. Химичка, чтобы не длить экзамен, кивнула и говорит:

– Молодец, Танечка, иди.

Ну, я за дверь вывалилась, народу рассказала, как все было, и собралась уже пойти на улицу покурить, как вдруг набегает наша завуч – глаза выпученные, рюшечки на блузке дыбом стоят. Рявкнула, чтобы мы в коридоре не толпились, – и в кабинет. Ну, мы переползли к окну на лестнице, а тут химичка выскакивает из кабинета и верещит таким задушенным шепотом:

– Семина! Иди сюда.

Я иду. И она мне начинает объяснять, что по школе ходит комиссия роно и они решили зайти на химию, а в классе – как назло – остались только лирики и каково это будет: вызвать Степу Миркина, чтобы он позорился перед комиссией из роно? Степа, конечно, человек по-своему талантливый, стихи пишет прекрасные, и вообще он милый, но... Лохмы у него, как у Незнайки, торчат в разные стороны, выражение голубых глаз абсолютно младенческое, и в химии он ни черта не понимает. Оставшиеся трое стихов не пишут, но тоже не Менделеевы, а отличница наша уже ускакала на улицу маму радовать. Да и примелькалась она комиссиям.

– Танечка, я тебя прошу – вернись в класс, я тебя спрошу еще раз, а потом, если они не уйдут, я Соню вызову. Она готовилась и на четверочку вытянет.

Приговаривая и уговаривая, химичка потянула меня в класс. Я очумело плелась следом. Это немножко походило на дурной сон: вроде все уже кончилось, а потом бац – ты снова в начале пути. Делать было нечего, я села на место и уткнулась в листочки с написанным ответом.

Тут двери распахнулись и в класс, широко улыбаясь, влетела наша Ракета Иванна. Вообще-то директрису зовут Раиса, но прическа в стиле «боеголовка ракеты «земля—воздух» и стремительность движений вызвали незлобивое прозвище. За ней вплыли два дядечки и одна одышливая тетка.

– Надежда Николаевна, вы не возражаете, мы немного у вас поприсутствуем? – сладким голосом спросила директриса, пропихивая крупногабаритных дядечек к задним партам.

– Пожалуйста-пожалуйста. – Химичка заулыбалась, словно была невероятно рада. Остальные члены экзаменационной комиссии – математик и физичка – закивали как болванчики. – Мы как раз собрались слушать Таню Семину. Итак, Танечка, ты готова?

Я кивнула и выползла к доске. Бросила быстрый взгляд в ту сторону, где скопились взрослые. Дядечки смотрели на меня сочувственно, тетка – хмуро, а директриса – с надеждой. Я старалась как могла, исписала полдоски, комиссия прям заслушалась. Когда по билету рассказывать было уже определенно нечего, химичка, вопросительно взглянув в сторону директрисы, пробормотала:

– Ну хорошо, Таня, иди... Теперь Соня. Прошу к доске.

Дядечки шумно завозились. Им явно было некомфортно в узком пространстве за партами и наверняка хотелось перейти непосредственно к «чаепитию» в директорском кабинете. Покидая кабинет, я видела, как они выдирались из-за парт, а тетка бубнила что-то про необходимость успеть как можно больше и «мы не будем вам мешать, продолжайте...».

Надо отдать должное родной школе – мне дали грамоту за успехи в химии, на физике ответ мой был встречен дружескими улыбками педсостава, и пятерка торжественно была объявлена чуть ли не сразу, как только я открыла рот.

Даже историчка сделала вид, что не заметила моих метаний в поисках места на карте, где мы разбирались со шведами в Северной войне.

Выпускной мы отгуляли как положено – с дискотекой и встречей рассвета, а потом уж и вступительные экзамены подкрались.

У нас с Андреем все нормально – он служит, я ему письма пишу и никого к себе не подпускаю, типа жду. Уж и его родители воспринимают меня как будущую жену. Хотя матушка Андрея от меня, по-моему, не в восторге. Ну, ее дело. В постели Андрей очень даже. Хотя, честно, сравнить не с чем. Светка нос морщит и все пристает: вот скажи, ты хочешь петь, когда с ним? Я говорю: ты рехнулась? Я если только рот открою – он сбежит моментально: у меня слуха нет, даже «В лесу родилась елочка» правильно воспроизвести не могу. Она мне – дура, я не про то. Мол, она где-то вычитала, что замуж надо выходить за такого мужчину, от которого у тебя внутри все поет и трепещет. И от всего этого хочется то ли петь, то ли плакать. Ну, я сначала вроде даже расстроилась: как-то ни петь, ни плакать Андрей у меня желания не вызывает. А потом, наоборот, думаю – оно и к лучшему, когда спокойно. А то вон у нас тетя Сима с мужем всю жизнь то поют, то плачут, то он ее бьет, то она его так завернула – Камасутру они осваивали, – что мужика потом скорая развязывала. Лучше уж чтобы как у нормальных людей, без особых эмоций. Моя мама к Андрюхе ровно относится – без восторга, но и не зудит. Сказала: тебе жить, ты сама смотри. Я и смотрю. Только не знаю куда. Он замуж зовет, а я тяну, хотя не знаю чего. Сказала – вот институт закончу, тогда. Так что время погулять еще есть.