— Потерпи, — сказал он. — Начало в семь.

Леся углубилась в чтение программки, отпечатанной на обычном принтере. В назначенное время на сцену в рамках джема начали подниматься самые разные исполнители, в основном кул-джаза, бибопа и фьюжн. Леся пришла в восторг. Со многими музыкантами она сама была знакома, ее узнавали, ей кивали со сцены. Андрей признался, что немного ревнует, и Леся почувствовала, что ей это немного… приятно. В зале было тесно и душно. Удивительно было, как официантки умудрялись курсировать между столиками.

— Когда-то бар собирались закрыть, — сказал Андрей, перекрикивая музыку, — мы всем миром деньги собирали. Сейчас я чувствую себя почти коллегой моих знакомых! Хочу, чтобы и у меня в заведении было так же!

— Нет! — выкрикнула Леся. — У тебя… у тебя свое! Пусть все будет по-разному!

Андрей смотрел на нее и между выступлениями, и во время выступлений.

— Ты очень хорошенькая, когда… ну… — он показал на щеки.

Леся и сама чувствовала, что раскраснелась. Они вышли из бара и поцеловались у машины.

— Сколько там дней осталось? — с тоской спросила Леся.

— Три, — сказал Андрей.

— Найти тебе учителя по сольфеджио?

— Купить тебе эротическое белье?

— Пока ничья, — вздохнула Леся.

— Но напряжение нарастает, — с лукавым прищуром уточнил Андрей, открывая ей дверцу машины.

— Увези меня поскорее подальше от отеля.

— Как скажешь. Три дня.

Предпоследний день их спора пришелся на концерт в кофейне. Леся призналась Андрею, что волнуется больше, чем на своих выступлениях. Как ни старался персонал, времени на четкую организацию флэшмоба не хватило. От хаоса сотрудников кофейни спасало только то, что их было одиннадцать человек и что все они были заинтересованы в спасении кафе.

Из зала убрали книжные полки и диваны. Места освободилось много, но недостаточно. Пекарня не справлялась, но Андрей на свой страх и риск заранее заказал готовую выпечку в булочной неподалеку и подключил своего приятеля, который с превеликой радостью расположил у входа «В переулке» свои фургончики для продажи кофе. В конце концов, решил Андрей, пусть этот вечер немного проиграет в качестве еды и напитков, но выиграет в плане развлечений.

Дело усугублялось тем, что ему пришлось съездить к маме (Татьяна Денисовна плохо чувствовала себя уже второй день) и пустить все на самотек. Хаос разрастался, но к началу мероприятия контроль над ним был все же худо-бедно установлен. Сайт гудел, ребята-админы подключили прямую трансляцию и принимали заказы. Перед входом в кафе выстроилась очередь из желающих попасть вовнутрь, но Толик пускал лишь тех, у кого был заранее зарезервирован столик. Андрей думал, что при таком хорошем раскладе у него вполне получилось бы перенести кофейню в более просторное помещение. Для бизнес-плана пригодился бы Максим, это как раз было его сферой деятельности, — насколько Андрей знал, друг еще не улетел в Прагу. Макс звонил несколько раз, пытался выяснить, где Таня. Андрей не любил ничего утаивать: сразу признался, что знает местонахождение своего бухгалтера, но другу ничего не скажет.

Таня жила в квартире Кости. Квартира была новой, даже Андрей знал только район, но не точный адрес. Петровский сразу вложил все деньги, полученные за патент, в недвижимость. Как ни любил он свой старый дом, с которым было связано столько воспоминаний, каждый день добираться на работу из поселка для него, человека со сложным, неспокойным графиком, было расточительностью. В квартире пока шел мелкий остаточный ремонт. Таня в благодарность за возможность «отсидеться» присматривала за рабочими. На флэшмоб она не пришла. Денис и Максим тоже, понятное дело, не появились. Таня прислала Андрею несколько сообщений. Во всех красной нитью проходила одна мысль: она чувствует себя виноватой за то, что развалила компанию друзей.

— Поговори с ней, — попросил Лесю Андрей. — Успокой, как женщина женщину. Мы с Костей устали повторять одно и то же: проблема не в ней, а в двух дуралеях. Один поздно спохватился, а второй молчал до последнего, ждал у моря погоды.

— Я не знаю, что ей сказать? — растерянно сказала Леся, поправляя Андрею галстук. — Она должна сама принять решение.

— Дело не в решении. Дело в чувстве вины. Никогда на чувстве вины ничего хорошего не построить. Я ей это говорил. Убеждал: отпусти себя на свободу, сделай так, как хочется тебе. Но она уже ничего не хочет, только спрятаться головой в песке.

Леся вздохнула:

— Чуть позже, хорошо? Я сейчас сама в раздрае. Тут сегодня папа и Лешка. Кто-нибудь из них двоих когда-нибудь сделает первый шаг?!

— Ставлю на Лешку.

— Как ни странно, я тоже.


… — Не спорь с ним, соглашайся. Вот зубы сожми и терпи, понял? — услышал Андрей чуть позже.

У Лешки галстука не было, поэтому Леся теребила на нем воротник рубашки.

— Ты же знаешь, какой он. Будет ругать твою игру — ради бога, терпи! Скажет, что ты во всем виноват — тоже молчи и кивай! Я с ним говорила, он все понимает, но в открытую никогда не признается. Старенький маленький ребенок! Лешка, будь дипломатичным!

Алексей строил гримасы, но Андрей видел, что парень волнуется. Всем надоело состояние холодной войны отца и сына, в котором Леся и Вера Петровна, как миротворцы, постоянно рисковали своими головами и душевным спокойствием.

В начале вечера разговор между Осипом Сергеевичем и Алексеем Осиповичем все же состоялся. Видно было, что Лешке тяжело, а Осип Сергеевич не удержался и съехал-таки на путь упреков и порицания. К удивлению Андрея, сам он оказался прав: парень выдержал. И Леся, подбежав к стойке, выпалила:

— Андрюш, Лешка очень изменился! К лучшему! Он будет аккомпанировать отцу. Все слишком хорошо, слишком!

Осип Сергеевич исполнил «В кругу страстей…» и «Отговорила роща золотая». Андрей немного нервничал — уж очень эклектичным получался вечер. Но волшебство Рождества сгладило все неровности, а благодаря талантам выступающих на маленькой сцене исполнителей, кофейне были прощены почти все недочеты. Андрей с трепетом следил за лентами в нескольких социалках — пока все шло отлично. Почему он раньше до такого не додумался? Он сам себе отвечал: потому что раньше рядом не было Леси.

Костик пришел с высоким мужчиной, очень немногословным и со скепсисом во взгляде. Это был Руслан Низовцев, продюсер и бывший пациент Петровского. Руслан Олегович дождался выступления Леси (она исполнила одну из своих новых композиций, в которой Андрею чудились тиканье часов и бег времени), а после него ушел почти сразу, поглядывая на экран мобильника. Костик развел руками: Низовцев — капризный дядька, не факт, что вообще озвучит свое впечатление, но если ему понравилось, они об этом скоро узнают. К своему стыду, Андрей почувствовал облегчение и надежду на то, что Низовцев не перезвонит — ему не хотелось, чтобы к Лесе приближались такие… представительные, интересные, хорошо одетые мужчины, находящиеся с ней на одной волне. Хотя умом он понимал, что Леся достойна большего, чем частное преподавание капризным детям и ангажемент урывками.

Трио Лешки превратилось в квартет — к нему добавились ударные. Посреди их номера, когда на нескольких столиках сменились посетители, у Андрея зазвенел телефон. Звонила Маня, с бабушкиного номера.

— Папа! — закричала она в трубку, плача. — Мама ко мне не пррришла! Я ее ждала, а она не пррришла!

— Маня! Маняша! — заволновался Андрей, не понимая, почему дочь так расстроена: Лара часто забывала о своих обещаниях позвонить по видео. — Ты о чем? Мама не позвонила?

— Нет, папа! Мама не пришла! Я весь день ждала! Я…!

Андрей услышал строгий, невнятный голос Виктории Семеновны. Звонок прервался. Андрей попытался набрать Маню заново. От тещи пришло сообщение: «Мы заняты. Перезвоню».

Андрей позвонил маме и включил громкую связь. Татьяна Денисовна бодрым голосом отрапортовала, что следила за трансляцией по телефону внука Дарьи Семеновны, которая в этот раз организовала посиделки у себя дома. Андрей обещал, что привезет на Рождество Лесю и Маню и свозит маму в храм. Маня не перезвонила. Андрей помянул свою бывшую не лучшими словами, и Леся поспешила его успокоить: ребёнок мог что-то перепутать. Андрей настаивал: ну что Лара за человек! Не хочешь общаться — не дразни мелкую, она ведь ждет каждого звонка, как праздника!

Он проводил Лесю до подъезда, обнял и не спешил отпускать. С надеждой прошептал:

— Все, сдаюсь. Не могу больше. Может, лучше на гитаре?

— Да, лучше, — тихо сказала Леся ему на ухо. — Я тоже сдаюсь. Ничья. Тебе нравится черное кружево?

— Очень, — хрипло ответил ей Андрей.

Она повела его по лестнице, оглядываясь. Он сжимал ее пальцы так, словно боялся отпустить и потерять. Они вошли в прихожую, жарко целуясь, стягивая друг с друга шарфы, пальто и все эти ненужные, ставшие неудобными и лишними зимние вещи.

У Андрея зазвенел телефон.

— Ответь, — сказала Леся, с трудом отрываясь от требовательных губ. — Вдруг Маня.

— Не буду. Спит уже Маня, время позднее.

Телефон затих. Андрей стянул с Леси тонкую верхнюю кофточку и, чертыхаясь, занялся мелкими пуговичками на блузке. Леся смеялась, подставляя шею под поцелуи. Телефон зазвонил вновь. Андрей достал его из кармана одной рукой, взглянул на экран, нахмурился, ответил, прижимая к себе Лесю. Она начала развязывать на нем галстук. Андрей молчал — в трубке говорили, голос был женским, ровным, словно служба уведомления. Леся понадеялась, что это и есть автоматический звонок из банка, но почувствовала, как деревенеют под ее пальцами плечи Андрея, и услышала его холодный вопрос:

— Почему сейчас? Это не может подождать до утра?

Ровный женский голос бросил несколько фраз. Андрей опустил мобильный и коснулся губами Лесиной макушки. Он думал, Леся молчала.