А потом провожала взглядом с балкона.


… — Как папа? — Леся чмокнула маму в щечку, заглянула в комнату, стягивая сапоги.

— Да как, — Вера Петровна огорченно махнула рукой. — Новый Год. Сама знаешь.

Отец хандрил. Сидел на кровати в несвежей, растянутой майке, опустив лохматую голову. В комнате пахло сердечными каплями. У Леси все внутри болезненно сжалось. Неужели старость всегда такова: неожиданная, полная разочарований и ограничений? На Новый Год Осип Сергеевич всегда впадал в депрессию, непритворно и глубоко. В той, прошлой жизни, где он был востребован, праздники сопровождались изнуряющим, но денежным и благодарным трудом. В этой хорошо, если кто-то из профсоюза филармонии вспоминал и звонил с поздравлениями.

— Что, Лесенька? — отец поднял голову. — Как провели время с Андреем?

— Отлично, папуль. А вы с мамой?

— Салаты ели. Телевизор смотрели. Глупый телевизор. Сейчас говорят «зомби-ящик». Да, согласен. Зомби, паноптикум. Разве раньше было такое? Где душа? Где мысль? Голые тела, одни и те же лица, изрезанные скальпелем пластического хирурга. Один и тот же ритм, одна мелодия, все те же слова, они даже не особо их рифмуют, зачем затрудняться? Вместо рифмы а-а-а-а да о-о-о… И в наше время были ремесленники, не творящие, а больше создающие себе популярность разговорами и связями, но ныне… — Осип Сергеевич говорил все тише и замолчал. Встряхнулся и задал все тот же вопрос, повторяемый из раза в раз: — Как они поют, Леся? Они же совершенно безголосы!

— Пап, сейчас есть специальные компьютерные программы, — смущенно объяснила Леся, — для обработки голоса.

— Вот, — Осип Сергеевич горько усмехнулся, — программы. А эти программы умеют делать живым мертвое?

— Нет, — выдохнула Леся, садясь перед отцом на колени и обнимая его. — И незачем. Пусть это они… рубят свое бабло. Кесарю кесарево. Они просто не знают, что теряют. Всегда будут люди, ценящие настоящее. Да, их мало, они не приносят славы и денег, но ведь ты и не ради этого жил, верно?

Отец посмотрел на нее слезящимися глазами:

— Лесенька…

— Мы были у Татьяны Денисовны, мамы Андрея. Знаешь, как она слушала ту запись, твою, с «Голубого Огонька», на ю-тьюбе?! Помнишь, я тебе показывала? Знаешь, как они слушали, Татьяна Денисовна и ее подруги? Вот ради кого стоило петь и … жить, так, как ты!

Она положила голову на колени отца, он погладил ее по волосам.

— Может быть, доченька, может быть. А ты? А Алеша? Какое время вам досталось! Вы это понимаете?

— Я всем довольна, ты же знаешь.

— Знаю. И мне грустно. Ты, Алексей… За какие мои грехи? Знаю, за гордыню.

— Если знаешь, помирись с Лешкой, — тихо сказала Леся, замерев и ожидая взрыва негодования.

Но взрыва не последовало, Осип Сергеевич с тоской сказал:

— Он сам не хочет. Не звонит, не приходит. Ты говорила, придет.

— Он занят, играет в кофейне у Андрея. Идея! Вы с мамой зайдете, как бы случайно, похвалите его, скажете, что он умница. Он хорошо играет, но опять вылезла старая проблема с осанкой и глубиной аккорда. Ему нужен педагог.

— Не слишком ли поздно? — отец покачал головой.

— Нет! — Леся вскинулась и поникла: — Я не знаю. Пожалуйста, пап, сумей победить это твое… пренебрежение. Ты всегда говоришь с ним, словно требуешь, осуждаешь.

— Я никогда этого не замечал, но… думаю, ты права. Я постараюсь.


… Она пришла на свидание, красивая, загадочная, неприступная. Было рано, Леся покружила по бульвару, высматривая глазами высокую фигуру Андрея. Посидела в кафе. Сдалась, позвонила. Андрей не брал трубку. Обиделась. Пошла домой, придумывая, что ему написать, гневное, чтобы… навсегда, потом вспомнила, как он нес ее на руках, вернулась. Растерянно потопталась у памятника. Лешка тоже не отвечал, но с ним бывало, что он ставил телефон на беззвучный режим и забывал. Постояв еще несколько минут, Леся услышала вибрацию телефона в кармане, торопясь выхватила мобильный, чуть не уронив замерзшими пальцами — увидела номер Лешки, ответила, содрогнулась и побежала к набережной.

* * *

Андрей поглядывал на часы и стремительно ходил по залу, стараясь перед уходом помочь невыспавшимся официантам. Если бы не заторможенность тех, кто накануне зажигал в кофейне у ринга, можно было бы и не помогать: посетителей было катастрофически мало. То ли народ еще не проснулся после встречи Нового Года, то ли ролики на ю-тьюбе уже не могли спасти кофейню от разорения. Андрей даже как-то и не удивился, увидев на пороге кафе Марка, только чертыхнулся — говорят ведь, беда не приходит одна. Он сразу узнал красавчика-рокера и, стоя у входа в подсобку, начал рвать на талии сзади завязки фартука. За спиной молча появился Алексей, помог развязать пояс, положил руку на плечо:

— Может, ну его? Взвинченный ты какой-то сегодня. Не лезь только на рожон. Этот на ринг с тобой не выйдет.

— Значит, без ринга разберемся. Ты тоже не лезь.

— Знаю, это твоя битва. И Лесе я обещал, что с ним не заговорю.

Марк уселся за столик у окна, к нему подошел Данил, принял заказ.

— Капучино, — услышал Андрей, подойдя ближе.

Он сел напротив Марка, скрестив руки. Музыкант вскинул на него голубые глаза, рассмотрел, узнал, слегка улыбнулся. Они сидели и смотрели друг на друга. Данил, уходя, недоуменно на них оглядывался. Андрей краем глаза видел, как парень подошел к стойке, передавая заказ Антону, кивнул на них двоих, и Антон нахмурился, разглядывая Марка. Андрей постарался выровнять дыхание.

— Сразу к делу? — мягко поинтересовался Марк, играя ключами с брелоком.

— А у нас с тобой есть дела?

— Смотря как договоримся.

Андрей не выдержал, хмыкнул, закатив глаза, словно призывая небеса подивиться вместе с ним эдакому хамству.

— Что, ворованные песни плохо продаются? Решил срубить бабла? Я тебе лавэ, а ты от Леси отстаешь?

— Наоборот, — кинул Марк, продолжая усмехаться. — Я тебе лавэ, а ты оставляешь Лесенку в покое.

— Даже так? — Андрей поднял брови. — А насчет того, что песни у нее украл, даже не споришь?

— Не лезь в наши дела, кофе-мастер.

Прозвище, такое милое в устах Леси, резануло слух, на губах Марка змеилась улыбка.

— Это наши дела, — продолжил музыкант, — нам в них и разбираться.

— Ошибаешься. Это теперь и меня касается. Показать, где выход?

— Слушай, кофе-мастер, — Марк лениво провел взглядом по пустующим столикам, приняв от Данила чашку, — я же знаю, что ты в жопе. Пацана за пианино посадить — это, конечно, шаг отчаянный, но безнадежный. Значит так. Я привожу парней, даю рекламу, эксклюзив-интервью, и мы три дня по вечерам раскручиваем твое заведение. Пригласительные на свой выбор, бабла нам не надо, я со своими парнями сам разойдусь. Если будет мало, на каждом сучьем углу стану говорить, какая уютная и очаровательная у тебя кофейня. Что еще? Радио, блог. Но потом чтобы ты к Лесенке на километр не подходил.

— Почему «лесенка»? — в упор спросил Андрей. — Что за…?

Марк немного растерялся, запустил пятерню в блестящие кудри:

— Она моя лестница, в небо, прямо в облака. И в жизни, и в музыке, и в постели, особенно в постели. Понял?

Андрей дернулся, даже оторвался от стула, но сел:

— А тем девчонкам, что ты тр. хаешь после концерта, тоже клички даешь?

Марк начал заметно злиться:

— Кого я тр. хаю, и когда, и как зову — не твое собачье дело! Пока ты не появился, у нас было все хорошо, и я был Олесе верен…

— Да ладно!

— Как ты ответишь на мое предложение? Решайся. Леся все равно ко мне вернется. Я свое обещание выполнил — стал свободным. Наша любовь проверена годами, а ты — однодневка. Такие, как ты, долго на одном месте не столуются, я подожду. Думаешь, будешь таким гордым, когда разоришься?

— Ты что, очумел, недоумок? Ты думаешь, я сейчас брошусь рекламки на столбах клеить? Ты же Лесю, как батарейку… Она же после каждого твоего звонка часами в себя приходила!

— Значит, любит! — Марк победно оскалился.

— Знаешь что… — медленно начал Андрей, — а ну-ка пойдем, пообщаемся на другой волне, познакомимся… поближе. Тут недалеко.

Марк вырвался из его захвата, пошел за ним с независимым видом. По дороге бросил что-то в трубку. Во дворике между кирпичных стен Андрей молча врезал музыканту в челюсть. И ведь не сразу врезал, дал чуток форы, чтобы красавчик закрылся, но тот не воспользовался — огреб, влетел в стену, прижимая руку к губам. В переулок уже вбегали двое парней, очень солидного, накачанного вида. Андрей чертыхнулся вслух: глупо было ожидать, что трус придет на разборки один. Он прикусил губу и поднял кулаки, оценивая противников, боковым зрением контролируя Марка, который вышел из-за его спины и, матерясь и плюясь, двинулся под защиту «братков». У Андрея от «предвкушения» заныла челюсть, хорошо приложенная Костиком во время боя. Кажется, праздник кулака продолжался.

За спиной оглушительно хлопнула дверь, один раз, второй, третий. Андрей бросил взгляд через плечо. Поперек переулка, кто с чем, от ломика до ржавого прута из механизма для обжарки кофе, стоял персонал кофейни в составе Антона, Лехи, Данила, Толика и почему-то Лиды и Вари. У девушек в руках были металлические подносы. Братки стопорнулись, оценивая расклад сил, задержав взгляд на Антоне и Толике, повернулись, пошли прочь. Марк, уходя, показал Андрею неприличный жест.

Впервые за долгое время персонал кафе «В переулке» порадовался тому, что в зале мало клиентов. То есть, вообще никого нет. Официанты, возбужденно переговариваясь и поглядывая на дверь, втайне радуясь неожиданному перерыву, сели перекусить прямо за столиками, а не в подсобке. Антон устроился напротив Андрея и протянул:

— Вот эт романтика. Ты, Андрюха, небось не думал не гадал, что на старости лет огребешь романтизму.