Отец встретил их в прихожей, в любимом концертном костюме с галстуком-бабочкой. С гордым разворотом плеч и пристальным, орлиным взором. Рядом с Андреем он казался подростком, но пожал руку предполагаемого зятя с достоинством, которым сразу же обозначил строгие границы между собой и гостем. Леся кольнуло в сердце: папа совсем сдал. Кто узнает теперь в лысеющем старике довольно известного тенора, предмета страстных воздыханий многочисленных поклонниц?

К радости Леси, Андрей быстро подстроился под манеру общения отца. Он говорил с будущим тестем с уважением, но без льстивости. Лебезение и заискивание были теми чертами, которые Осип Сергеевич категорически не одобрял. В свое время распространенные в музыкальной среде подхалимство и угодливость стали для него непреодолимым препятствием, через которое он не смог переступить и из-за которых он так и не добился тех высот, что были доступны его таланту.

Осип Сергеевич пригласил будущего зятя в гостиную. Там они сели, отец, скрестив руки на груди, и тихо заговорили. Леся с Верой Петровной накрывали на стол и носили с кухни тарелки, нервно прислушиваясь к разговору. В коридоре мама стиснула локоть Леси и шепнула:

— Не трясись. Я отца подготовила.

После достаточно долгого разговора папа поманил Лесю за собой. Андрей остался в гостиной, подскочил, напросился помогать Вере Петровне. Та разрешила ему заняться мужским делом — нарезать запеченное мясо.

— Вы, Андрей, свинину кушаете? — услышала Леся, входя в кабинет отца.

— Прикрой дверь поплотнее. Лесенька, доченька, — несмотря на ласковые слова, тон Осипа Сергеевича звучал сурово, — ты уверена, что он не альфонс?

— Пап, — сказала Леся, честно глядя в глаза отца, — ну какой альфонс?! Что с меня взять?

— Он сказал, что ты ему очень нужна. Признаюсь, меня это тронуло сильнее, чем если бы он начал распространяться о своих пылких чувствах.

— Это так, — Леся не отвела взгляд. — Мне он тоже очень нужен. Я тоже… не то чтобы пылко.

— Что ж, — отец побарабанил по столу, — вы не настолько молодые люди, чтобы сгорать в любовном пламени, — Осип Сергеевич, сам не замечая того, частенько использовал в разговоре высокопарные, старомодные фразы. — Он обеспечен, хорош собой, вежлив. И все же…

Леся замерла, нервно проговорила:

— Заботлив. Он мне помогает, во всем. У него хорошая мама. Она очень простая женщина, но Андрей ее любит… очень.

— Прежде, чем выйти замуж за мужчину, посмотри, какой он сын. Велика вероятность, что свое отношение к матери он перенесет и на жену.

— Конфуций? — робко поинтересовалась Леся.

— Осип Сергеевич Коваленко, — усмехнулся отец, смягчаясь — ему было приятно. — Опыт и наблюдение за человеческой природой, девочка моя. И все же… — повторил отец, хмуря кустистые брови, которые казались немного смешными под сияющей плешью. — Такой короткий срок знакомства — это неприемлемо для брака. Андрей говорил, вы собрались подавать заявление в ближайшие дни?

— Да… Пап!

— Нет, Лесенька, этого я одобрить не могу. Я понимаю, что велика опасность того, что этот… мерзавец опять начнет морочить тебе голову, твоя мать мне все рассказала об их с женой… несчастье… но нет.

— Пап, я хочу побыстрее выйти за Андрея! Мы любим друг друга!

— Нет на это моего благословения. Минимум еще три месяца. Если не разбежитесь — пожалуйста!

— Два!


— Леся?! — отец с удивлением на нее уставился. — Ты со мной торгуешься? А Андрей ведь согласился.

— Что? — Леся тоже вытаращила глаза. — Андрей согласился ждать три месяца?

— Вы подождете два, потом подадите заявление. Это еще месяц ожидания — на мой взгляд, достаточно, чтобы проверить чувства на прочность.

Леся поняла, что не добьется от отца поблажки. Его решения всегда были твердыми, как гранит. Она вышла в гостиную, виновато посмотрела на Андрея, но тот весело пожал плечами. За столом они с отцом общались очень непринужденно. Леся и подумать не могла, что у них найдется общая тема для разговора, но она нашлась — музыка прошлых лет, Андрей неплохо в ней разбирался, а отец даже напел несколько строк из Вертинского. Оба согласились, что нынче «голоса не те, а о чувствах и говорит нечего».

— Лесь, ну что вы так расстраиваетесь? — спросил Андрей в машине. — Какая нам разница, месяц, три? Я с Маней, вы отца успокоили.

— Да, — признала Леся. — Папе вы очень понравились. Вы были с ним… честны.

— Именно. Никуда я от вас уже не денусь, — Андрей шутливо поднял руки кверху. — Я так ему и сказал.

— И я… — сказала Леся, кашлянув, — не денусь.

Андрей завез ее домой и поехал к себе, его друг уже вернулся в отремонтированный дом. В квартире стало пусто. Леся еще какое-то время ходила осторожно, словно кот еще был там и мог в любой момент ввернуться под ноги. Наверное, нужно было попросить Андрея оставить ей Маркиза. Лесе было одиноко. Она пила чай и смотрела в окно. На дождь.

* * *

Андрей привез маму к самому началу концерта, не боясь опоздать. Леся сказала, что такие мероприятие у них в школе никогда вовремя не начинаются. Так и было. Андрей под руку с мамой уже заходили в вестибюль, а обильная публика еще даже не начала рассаживаться. Мама надела свое любимое платье. Андрей с удовольствием вдыхал аромат духов, которые когда-то привез ей из Испании. Татьяна Денисовна волновалась — она уже несколько лет не была ни на каких публичных мероприятиях. Она тяжело шла и немного задыхалась. В минуты волнения приступы кашля становились сильнее. Именно это и случилось — Андрей сразу же пожалел, что поддался на уговоры Леси. Он отвел маму в угол вестибюля, за колонны, на них уже начали оборачиваться.

— Поедем домой? — озабоченно спросил Андрей.

— Нет, Андрюшенька, — твердо сказала мама, прокашлявшись. — Лесенька расстроится. Это я так, с холоду в тепло. Дай мне пшикалку.

Андрей подал ей небулайзер. Он увидел в толпе Костика. Тот тоже заметил их, подошел, озабоченно глядя на Татьяну Денисовну. Бросил несколько вопросов о состоянии ее здоровья, напомнил пройти обследование у него в клинике. Маме стало легче, у нее блестели глаза, она с восторгом оглядывалась вокруг. В вестибюле дореволюционного здания, когда принадлежавшего мужской гимназии, и впрямь было на что посмотреть, его украшали чудом сохранившаяся лепнина, мозаика на одной из стен, гипсовые бюсты композиторов по углам.

— Пойдемте, — сказал Костик. — Зал открыли.

Они начали подниматься по широкой лестнице. Андрей пропускал вперед большую часть зрителей, зная, что Леся заняла им места.

Она стояла на зеркальной площадке, от которой лестница расходилась затем к двум входам в зал. Только то, что рядом медленными трудными шажками шла мама, помешало Андрею застыть и… стоять с ошеломленным видом, впитывая увиденное. На Лесе было графитно-черное длинное платье, узкое до колен, а потом расходящееся лепестками к ступням и открывающее стройные щиколотки. Платье обтекало ее, струилось вниз, играло складками, когда она нервно поправляла юбку, вглядываясь в текущую к ней толпу. Андрей увидел сразу все: мраморную шею, фигурные ключицы, песочные часы талии, бутон бедер. Мама остановилась, прерывисто задышав, и Андрей смог несколько бесконечных минут любоваться девушкой на лестнице. Леся увидела их и радостно замахала. Кто-то подошел к ней и заговорил. Она повернулась спиной. Волосы локонами лежали у нее в вырезе платья, прикрывая обнаженные лопатки. Значит, вот, что видел Марк, когда они оставались вдвоем, вот от чего он не мог оторваться: от всех этих изгибов тела, и сочных губ, и вееров ресниц, подчеркнутых темной тушью, от плавных очертаний рук и груди.

Костик, ушедший вперед, вернулся, проследил за взглядом друга. У Андрея нашлись силы, чтобы кивнуть в сторону Леси, выговорить:

— Понял теперь? Вот так мы и познакомились.

Петровский внимательно посмотрел на Лесю. Она уже спускалась, подхватив складки платья:

— Все в порядке? Я волновалась!

— Красавица! Царица медной горы! — всплеснула руками Татьяна Денисовна.

Леся засмущалась, бросила косой взгляд на Андрея.

— Костику меня отдай, Андрюша, Костику, — сказала мама. — Возьми Лесеньку под руку.

Дальше маму повел Петровский. Леся что-то говорила Андрею о том, где посадит Татьяну Денисовну. Он смотрел на нее и досадовал, что не заехал к ней домой и не забрал свою оптику. Маме захочется пополнить впечатлениями свой старомодный фотоальбом. Впрочем, есть камера на телефоне.

— Ой, боюсь, долго не высижу, — виновато сказала Татьяна Денисовна, покашливая.

— Ничего, — улыбнулась Леся, — я в третьем номере аккомпанирую. И в четвертом. И первые два номера тоже хорошие.

— Андрюшу жалко, — сказала ей мама. — Он ведь дальше представление не посмотрит.

— Я тебя отвезу и вернусь. Если по объездной, то, может, еще что-нибудь увижу, — успокаивающе сказал Андрей. — Главное, не волнуйся. Чтобы плохо тебе не стало.

Леся показала им места и увела маму. Начался концерт. Первым номером выступал струнный квартет учащихся школы, вторым — пианист, выпускник прошлых лет. Музыка Андрею понравилась, но он ждал Лесю. Вот они вышли на сцену: Леся и высокая юная скрипачка. Произведение было одной из тех знакомых всем мелодий, что сопровождают рекламные ролики и телевизионные заставки. Скрипачка выразительно водила смычком и дергала головой. Через несколько минут Андрей недовольно шепнул Костику:


— Одна скрипка! Лесю и не слышно ни черта!

— Это чардаш Монти, — сообщил Костик со вздохом. — Там основная партия — венгерская скрипка.

Андрей, который из всех Монти слышал только о «Монти Пайтоне*» (*известная британская комик-группа), пожал плечами. Четвертый номер, тоже со скрипкой, был получше — Лесины руки порхали над клавишами, словно крылья птиц. Андрей заглянул в программку: Дебюсси, соната для скрипки и фортепьяно. Это произведение было ему близко и понятно. Он сел и смежил веки.