— Просыпайся, соня.

Голос врывается в мой сон, и я хмурюсь от досады. Мне снится самый удивительный сон. Я раскрыла дело об убийстве, и Даллас сказал, что любит меня.

— Не буди ее. Она придет в ярость, когда узнает, что госпиталь выбросил ее туфли от Джимми Чу, поскольку они были в крови.

Я кряхчу и пытаюсь перевернуться на другой бог, чтобы опять погрузиться в сон, но не могу двигаться и что-то щекочет мне в носу, а руки, словно опутаны веревкой.

— Я уже поняла, что на госпиталь ты уже излила достаточно своей ярости. Не могу поверить, что ты обвинила санитара, что он пустое место, из-за того, что не знает, что такое стоящая обувь, хотя и совершенно убитая.

Мне хочется рассмеяться над этим разговором, но чувствую, что будет очень больно смеяться.

— Он сказал мне, что туфли были совершенно некрасивые и все в крови. Ему повезло, что я не дала ему под зад. Джимми Чу не может быть не красивым, в любом своем проявлении.

Я прихожу к мнению, что пора прекратить этот разговор, поэтому медленно моргаю, открываю глаза и вздрагиваю от яркого света. Повернув голову в сторону, вижу Кеннеди и Пейдж, сидящих на стульях рядом с моей кроватью. Что они делают в моей комнате? И почему в моей спальне такой яркий свет?

— Где я?

Мой голос слышится каким-то хриплым и тихим, я откашливаюсь, пытаясь прочистить горло.

Пейдж тут же вскакивает со стула и бросается к моей кровати.

— Я знала, что разговоры про обувь заставят тебя проснуться. Как ты себя чувствуешь?

Я вдыхаю, опираюсь на руки, пытаясь подтолкнуть себя вверх, и взвизгиваю от боли, как только прикладываю силу на левую руку.

Кеннеди поднимается и спешит ко мне, нежно толкает меня обратно в лежачее положение.

— Нет, не поднимайся, так сказал врач. Тебе больно?

Закрыв глаза и пытаясь поудобнее устроиться на кровати, я пытаюсь прочувствовать все свое тело. У меня болит все, каждая мышца, особенно левое плечо, словно его пропустили через мясорубку.

— Плечо. Что не так с моим плечом?

Я опускаю глаза, заметив толстый бинт вокруг плеча и поперек грудной клетки. Дальше я замечаю капельницу, установленную к руке.

— Подруга, тебя ранили. Ты что-нибудь помнишь из вчерашнего? — спрашивает Кеннеди, хватая стакан воды с трубочкой и поднося к моим губам.

Ранили? Она, должно быть, шутит.

Я делаю несколько длинных глотков через соломинку, прохладная вода мгновенно успокаивает першение у меня в горле.

Оглянувшись, понимаю, что Далласа здесь нет. Я помню его слова, и то, что Тед говорил в полицейском управлении ему. Помню, как мое сердце разбилось на миллион мелких осколков.

— Помню, как видела двух целующихся женщин, — бормочу я, опуская голову обратно на подушку.

— Странно, — со смехом отвечает Кеннеди. — Что-то мне подсказывает, что Стефани Ковингтон и Мелинда Банкс, были вместе, и ты наблюдала за отношениями девушка-девушка.

Пейдж хлопает ее по руке.

— Ты помнишь, как пошла к Стефани, чтобы обвинить ее в убийстве Ричарда?

Я хмурюсь, стараясь что-либо вспомнить, возникает смутные воспоминания, как я стою в гостиной Стефани, спорю с Далласом… и пистолет, направленный в его сторону.

Воспоминания пролистываются с такой скоростью, словно кто-то листает страницы книги, потом вспышка.

— Я действительно загородила Далласа от выстрела? — спрашиваю я.

— Да, накрыла собой. Ты спасла мою задницу.

Переведя глаза к двери, я вижу изможденного и измученного Далласа с двумя стаканчиками кофе.

Кеннеди и Пейдж забирают у него стаканчики.

— Мы оставим вас одних. Я позову медсестру, чтобы она вколола тебе обезболивающее, — говорит Пейдж, прежде чем покинуть палату.

Даллас засовывает руки в карманы и смотрит на меня. Я вспоминаю, как сказала ему, что люблю, после того, как меня подстрелили. Он что испугался? Я сама не могу поверить, что такое могла сказать. Я смутно вспоминаю, что вроде бы он тоже мне говорил, что любит меня, но сейчас мне кажется, что это были мои галлюцинации или нет.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает он, приближаясь к кровати.

— Словно меня застрелили, — отвечаю я.

Он усмехается, пододвигая пустой стул поближе к кровати. Я наблюдаю, как он упирается руками в кровать. Мне хочется, чтобы он дотронулся до меня. Меня смущает, что вчера мы признавались в любви друг другу, а потом случился полный хаос, но мне холодно в этой яркой палате одной. Он так близко сидит ко мне, и так далеко.

— Ты помнишь, что случилось? — спрашивает он после нескольких минут молчания.

Я пожимаю плечами, но это движение причиняет мне боль. Я стараюсь не показывать, что мне больно, но это бесполезно. Даллас тут же протягивает руку и убирает волосы у меня со лба. Чувствуя его теплое прикосновение к моей коже, боль уходит.

— Я помню все какими-то отрывками. Немного рассказали Пейдж и Кеннеди, — отвечаю я, прижимаясь к его ладони и вздыхая.

— Ты прочитала отчет судмед экспертов в полицейском участке и сразу же сложила два плюс два — следы частиц тахебо на одежде Ричарда. Я бы никогда не додумался, — признается он. — Мелинда, травник Стефани, боялась, что Ричард всем расскажет о них, поэтому убила его.

— А разве у Ричарда и Майлса не было отношений? Это оказалось не правдой? — спрашиваю я.

— Всего лишь слухами. Предполагается, что Стефани ничего не знала о плане Мелинды, но в этом еще стоит разобраться следствию.

Я киваю, тяжелая тишина зависает в комнате.

Даллас откашливается, прикусив губу, видно нервничая.

— Знаю, что вчера уже говорил об этом, но хочу, чтобы ты точно уснила. Я очень сожалею о том, что ты услышала в полицейском участке. Клянусь, ложь все до единого слова. Ты лучше справилась с этой чертовой задачей, чем я. У тебя имеется интуиция, которой научить нельзя. Единственная причина, из-за которой ты не должна работать одна, поскольку одна только мысль убивает меня напрочь, чтобы не повторилось такое с тобой никогда, — признается Даллас. — Когда ты разгромила меня в пух и прах в доме Стефани, а потом повалила на пол, ты просто ох*ительно восхитительная.

Я вспоминаю, как пристально смотрела на пистолет, направленный Мелиндой в сторону Далласа, и даже не осмысливала, что делала.

— Я поняла, что она сейчас выстрелит в тебя. И единственное, о чем подумала, что нужно тебя спасти, — говорю я ему.

— Господи, когда ты сказала, что у меня кровь на плече, а я опустил глаза и увидел пулевое отверстие у тебя в плече, я не мог дышать.

Он убирает руку с моего лица и проводит по своим волосам. Его короткие волосы торчат и находятся в таком беспорядке, видно, он неоднократно тормошил их за последнее время.

— Ты закрыла глаза и единственное, что мне оставалось делать — прикрыть рукой пулевое ранение, чтобы как-то остановиться кровь… я чувствовал себя полностью беспомощным. Пообещай мне, что ты больше никогда не бросишься под пули. Мое сердце это просто не выдержит.

Говоря о его сердце…

— Ты правда сказал, что любишь меня, или нет? — шепотом спрашиваю я.

Он улыбается, схватив меня за свободную руку, и подносит к губам, закрывает глаза и медленно целуя.

Прижимает мою руку к своей щеке и открывает глаза, улыбаясь.

— Ты даже не представляешь, как я тебя люблю.

Я улыбаюсь ему в ответ и инстинктивно понимаю, что он говорит правду. Он говорит мне чистую правду — и о разговоре с Тедом, и о своем отношении ко мне.

— А ты на полном серьезе говорила, что любишь меня, или это было связано с потерей крови?

Сомнение в его голосе меня удивляет. Даллас всегда казался таким сильным, уверенным в собственной правоте, но увидев его сейчас уязвимым, заставляет мое сердце трепыхаться.

— Не волнуйся, потеря крови придала мне мужество, чтобы сказать эти слова вслух, — говорю я ему с улыбкой.

Он встает со стула и наклоняется, прижимаясь губами к моим.

— Ты сделала это, детка. Ты раскрыла убийство, — довольно говорит он, отстраняясь.

Я раскрыла дело, не так ли? И меня это так радует, первый раз в жизни я приняла правильное решение. Я рискнула, и это окупилось сполна. Конечно, я получила пулю, но нашла убийцу Ричарда и влюбилась.

— Ой, твоя мать ранее приходила сюда. Она еще раз извинилась, что вела себя на ужине, как последняя сука. Что с ней происходит? Она кажется мне совершенно другим человеком. Меня это немного пугает, — говорит Даллас.

Медсестра заходит в палату и втыкает иглу капельницу мне в вену, говоря, что боль поутихнет, и если мне что-нибудь понадобиться, я тут же могу обратиться к ней.

— Моя мать переживает определенный период, — отвечаю я ему с улыбкой, когда медсестра выходит из комнаты, вспоминая почему-то слова матери, когда она выражалась о моих волосах.

— Мне кажется, что у нее этот период будет затяжным. Она поинтересовалась, имеются ли у меня такие же милые друзья, как я, — со смехом говорит Даллас, покачивая головой.

Я чувствую, как лекарство начинает действовать, вызывая приятное чувство заторможенности, голова тяжелеет, глаза начинают слипаться.

— Спи, детка. Я буду здесь, когда ты проснешься. Я люблю тебя, — слышу шепот Далласа из полудремы.

Я не могу открыть глаза, чувствую его губы у себя на щеке, и проваливаюсь от обезболивающего средства в сон, откуда-то издалека слышится приглушенный голос Далласа:

— Не сердись, но теперь я никогда не спущу с тебя глаз.

Пусть ему будет стыдно, если он думает, что я сержусь.

Эпилог

Прошло три месяца. . .

— Можете вы, идиоты, заткнуться хоть на минуту? Я хочу сказать речь, — громко вещает Кеннеди на всю комнату.

Все замолкают и смотрят на нее. Она поднимает бокал, и мы все также поднимаем бокалы. Как обычно, здесь в офисе частного агентства «Единожды солгав» собрались все наши друзья и родственники, чтобы отметить окончание еще одного дела.