— Влад! Не горюй ни о чем. Я тебе добуду пятьдесят тысяч. Через несколько дней. Десять хоть завтра дам, они у меня лежат. Мне папа дал на шмотки. Я грустила, было дело. Ну, он и говорит: хороший, типа, шопинг — самое лучшее лекарство, иди что-нибудь купи. А мне не хотелось ничего. Вот так и лежат денежки, тебя ждут. Остальные сорок я раздобуду. Это ерунда. Не бери в голову, — пообещала девушка.

— Ты — ангел, Натка! — восхищенно промолвил Влад. — Но я у тебя не смогу взять ничего. Это идет вразрез с моими принципами. И потом, пойми: я же не смогу отдать. На мне еще четыреста тысяч висеть будут. Их где-то как-то добывать придется. Ну, как я у тебя возьму, сама же понимаешь!

— Ничего я не понимаю и понимать не хочу! Мне не надо эти деньги назад. Ты их возьмешь. Без отдачи. А потом начнем думать, где взять остальное, — счастливо улыбаясь, втолковывала Натка.

В общем, на следующий день они встретились, девушка вручила Владу пакет с десятью тысячами.

Боль в сердце исчезла. Да и времени не оставалось на то, чтобы позволить ему болеть. Человека надо было спасать. Любимого человека.

Двадцать тысяч дал отец, без разговоров. Поверил, что на очередные цацки-пецки. Обрадовался, увидев дочь энергичной, полной желаний.

Десять тысяч на то же самое (новые шмотки) с готовностью вручила мама.

Все-таки — какая у нее семья хорошая! Любят ее родители!

Натка, счастливая и сияющая, приволокла тридцать тысяч Владу. Тот ахнул: «Не может быть!»

— Подожди радоваться, я еще не все тебе принесла, что обещала. С меня десятка, — мужественно отвергла благодарность любимого девушка.

— Ты просто чудо! — улыбался Влад.

Как она была счастлива видеть его улыбку, кто бы только знал!

Десяточку она заняла на месяц у одной из подруг своего загородного детства. Та дала без лишних расспросов. Натка никогда ни у кого не одалживалась. Раз просит — значит, надо позарез.

После этой десятки Влад повез Натку в чей-то пустой деревенский дом в сотне километров от Москвы. Там они провели вечер, ночь и утро. И это время стало самым прекрасным воспоминанием Наткиной жизни. Влад ее там впервые поцеловал. И ночью было все… Так все было… Она невольно плакала от того, как хорошо то, что с ней сейчас происходит. Старалась только, чтоб он этого не заметил. Ему и так тяжко приходится! Она обязана помогать, подставлять плечо, радовать, а не добавлять лишних переживаний.

Они возвращались в Москву, и она молила судьбу, чтобы по пути оказалось много-много безнадежных пробок. Чтобы они сидели в этих пробках рядом… Ничего больше ей не хотелось. Но пробок не случилось. Влад довез ее до подъезда. Стали прощаться.

— Я ничего не могу тебе обещать, воробей, — честно объявил он. — Я женат, на мне дети… Да еще вот тебя в это все впутал. Ты живи на всю катушку. Обо мне не думай.

Натка знала, что он так и скажет. Он же порядочный человек! Порядочный не станет морочить голову. Честно скажет, что и как.

— Ты только давай о себе знать, — попросила она, через силу улыбнувшись.

— Как смогу, — отозвался Влад.

Дома она, конечно, наревелась от души. Но при этом радость гнездилась где-то под сердцем. Она же знала: Владу нужны деньги. А она сможет помочь. Она добудет! И поэтому они в любом случае встретятся… Она научится ждать. И потом — ей теперь есть что вспоминать. И этот первый бережный поцелуй, и все, что потом… Этого хватит надолго.

Он не пропал насовсем. Иногда звонил. Иногда они даже пересекались где-то: в кафешке или на какой-то светской тусовке. Натка еще пару раз в течение года доставала ему деньги. Уединяться с того раза у них не получалось. Не было у Влада такой возможности. Девушка относилась к этому с пониманием. Он-то, в отличие от нее, не любит. Ему эта сторона их отношений безразлична. Что ж ей делать? Смиряться, терпеть, ждать. А вдруг и он когда-нибудь поймет всю силу ее любви?

Наконец, через два года после той первой, роковой для Натки встречи отец почувствовал что-то неладное. Он захотел поговорить с дочерью. Что происходит? Не втянули ли ее в какую-то аферу? Она постоянно просит деньги. И в целом это складывается уже в довольно крупную сумму. Может быть, она играет и проигрывает? Или — что, если речь идет о наркотиках?

Папа выглядел очень озабоченным. Натка поняла, что надо сказать правду, потому что он боится реальных ужасных вещей. А она-то… Ну, скажем, всего-навсего благотворительностью занимается в особо крупных размерах.

Она рассказала. И о любви своей, и о проблемах любимого, и о муках ее души.

Отец, с одной стороны, явно обрадовался. С другой — вздохнул:

— Да, видно, планида наша такая, всем так и хочется обобрать… У меня вот тоже…

Он продолжать не стал, хотя и явно хотел поделиться.

— Маму надо поддержать, ей со всех сторон плохо, — подсказала Натка.

— Это точно. И ты, и я живем своими жизнями, а она не поймет ничего… Ладно… Разберемся. А Влада этого твоего я бы проверил. Что-то, мне сдается, тут не очень чисто.

— Ну да! Его ж на деньги поставили, — заученно повторила Натка.

— Или он тебя… На деньги поставил… Такое теперь бывает. Сплошь и рядом. Нам любить никого нельзя. Смертельно опасно.

— Ты думаешь, он просто за мой счет живет, да? — догадалась вдруг Натка.

— Есть такое опасение. Позволь мне людям поручить проверить кое-что.

Натка к этому моменту была настолько уже измучена и чувством своим, и состоянием вечной неопределенности, что согласилась на тайную проверку истинных обстоятельств жизни любимого.

И что же? Папа оказался прав.

Никаким бизнесом Влад никогда не занимался. Жил же на широкую ногу, отправлял жену с детьми отдыхать в самые достойные и популярные места на планете. Поступление денежных средств объяснял наследством, полученным от забытого родственника.

Такой расклад.

Вот, значит, как.

Находит он себе таких дур и доит их. Причем дуры уверены в его честности, прямоте и прочее.

Конечно, у него обаяние редкостное. Он подлинный мастер детали и тонкий психолог. Все хорошо. Все понятно.

Но что же делать Натке? Как жить? Чем жить?

Она понимала про себя все. И то, что ни за что не скажет Владу насчет его лжи. И то, что теперь не сможет подкидывать ему деньги. Папа же все знает. По крайней мере, в прежних количествах точно не получится.

А Влад, как назло, стал особенно нежен и внимателен. Они опять, второй раз за эти два года, съездили за город, на другую дачу. Опять сердце Наты переполнилось любовью и нежностью. И, прощаясь, она решилась заговорить с возлюбленным о ее собственном будущем.

Она сказала о любви. О том, что долго так больше не выдержит. Спросила, есть ли у нее шансы на то, что они когда-нибудь смогут быть вместе.

— У тебя есть отец? — спросил Влад.

— Есть, — подтвердила Натка.

— Тебе бы хотелось, чтобы отец твой развелся с матерью?

— Нет!

— Ну вот! А о чем же тогда ты спрашиваешь? Ты же сама понимаешь, что это невозможно. Отца им никто не заменит. А мужчину ты себе найдешь. И гораздо лучше меня.

— Я тебя люблю, — взмолилась Натка.

— Дальше тишина, — произнес Влад.

— Но почему? Почему я хотя бы сказать не могу?

Она разрыдалась при нем, чего себе никогда не позволяла.

Его не трогали ее слезы. Ната это чувствовала. Влад не был злой. Он просто ее не любил. И потому все казалось ему ненастоящим.

— Хочешь со мной общаться, ни слова о любви. Договорились?

Она кивнула и убежала. И снова дома отчаивалась, захлебывалась слезами…

Итак, денег она стала давать Владу значительно меньше. Бывало, пять тысяч, бывало даже всего-то две. Он заезжал, брал.

Он никогда больше не был нежен. И даже просто приветлив. Он обращался к ней с отвратительной язвительной иронией, никогда не называя по имени. Теперь она звалась только по отчеству: Ляксевна. Даже не Алексеевна, а именно так: Ляксевна.

— Ну что, Ляксевна, порадуешь чем-нибудь? Или «крикну, а вокруг тишина»?

За счастье увидеть его она была готова терпеть и это.

Так прошел еще год. Отец купил прекрасный дом в Альпах. Мама решила провести там лето. Попросила Натку приехать, помочь освоиться. Предлагала брать с собой любых друзей, места хватит всем. Натка позвала Влада. Девушка хотела провести с ним хотя бы три дня. Чтобы все было красиво, нежно, удивительно. В последний раз. Она не собиралась жить после того, как они расстанутся. Она просто надеялась хоть несколько дней (последних) своей жизни провести в покое, любви и красоте.

Естественно, Влада она в свои планы относительно добровольного ухода из жизни не посвящала. Он вообще не стал бы с ней разговаривать после этого.

Напротив. Натка позвонила, он, к ее величайшему удивлению, к телефону подошел и вполне нормально, конструктивно поговорил с ней. Она сообщила, что улетает в Швейцарию на все лето. Там у нее есть некоторые средства, предназначенные для него. Хорошо бы он прилетел и забрал. Билет она оплатит. Речь идет о тридцати тысячах долларов.

— А как же я их провезу-то? — деловито спросил Влад.

— Задекларируешь… Я не знаю. Это не мое дело. Я тебе их дам, а дальше — думай сам.

— Ладно, спасибо.

Натка взяла у него паспортные данные, чтобы оформить электронный билет.

Никаких тридцати тысяч у нее не имелось. Плевать ей будет на его чувства, когда все обнаружится. Она хотела несколько дней быть счастливой.

И только.

Девушка отчетливо понимала, насколько никчемна ее жизнь. Университет забросила. Характера никакого. Делать ничего не может. И даже любви недостойна. Других вон как любят. Влад над своей женой трясется, деньги ей любой ценой добывает. А Нату, получается, и любить не за что. Родителям, хоть их и жаль, в общем-то, все равно, что с ней и как она страдает. А ей больно невыносимо. Нестерпимо. И другого выхода нет.