Галина Лифшиц - Пуговица

Рыся решительно произнесла:

— Все! Мне это слушать невыносимо. Вы всё преодолели. Вы вместе. Вам хорошо. Но если тебе не дает покоя чужая зависть и глупость, выход есть! И очень простой! Ты возвращаешься в Москву. Подаешь на развод. Разводишься. И широковещательно заявляешь, что признаешь свои ошибки и во искупление их собираешься остаток дней провести в гордом одиночестве, лишь бы окружающее племя дикарей было довольно. Тебя простят, все уляжется. Заживешь — лучше всех. Годится?

— Нет. Я Деню не брошу. Он самый хороший человек, которого я знала. Я его люблю, — решительно отвечала мама.

— Так что ты душу рвешь самому хорошему человеку? Он тебе что сделал? Мне кажется, Денька заслужил за свою жизнь долю радости. Об этом надо думать, а не о том, что — да, нас часто окружают сволочи всех мастей и пород, готовые с удовольствием сказать гадость.

— Как же ты права, Рысенька! Какая ты мудрая! Я ведь сама обязана была до этого додуматься, — восхитилась Ляля дочерью.

После этого разговора тема разницы в возрасте на повестке дня больше не стояла.

Ляля открыто наслаждалась своим счастьем, бесстрашно веселилась, словно сбросив с плеч тяжелейший груз.

Через год у Давыдовых родилась девочка. Рожала Ляля в Швейцарии. Таким образом ребенку гарантировалось гражданство. Имя ей дали красивое: Паола. Паола Давидоф. Вполне по-европейски.

Рыся родила только через три года после замужества. Она поначалу детей совсем не хотела. Слишком устала в детстве от младенцев и забот, связанных с ними.

У нее тогда образовалось все, что нужно человеку для счастья: любимый муж, он же — самый главный друг ее жизни, которому она могла сказать все-все, любимая работа, которая постоянно радовала своими результатами. Рыся чувствовала себя спокойной за мать и сестер с братьями.

Что еще человеку надо?

Нельзя сказать, что она как-то особо тщательно предохранялась от беременности. Наверное, сама природа решила подарить ей пару лет относительно беззаботной жизни. Работа, путешествия, любовь… И самое главное — чувство полной свободы выбора, когда ни с чем не надо считаться, кроме своего желания. Удивительное ощущение для Рыси, вся предыдущая жизнь которой состояла из одних обязанностей и трудов.

Однако к концу второго года счастливой совместной жизни молодая женщина почему-то начала даже слегка беспокоиться: а вдруг с ней что-то не так? Вдруг она не сможет забеременеть?

Беспокойство нарастало. Зряшное никчемное беспокойство, одно из тех, которыми люди так любят травить сами себя вместо того, чтобы просто радоваться каждому дню существования — именно такому, каким он подарен.

Она стеснялась говорить о своих тревогах мужу, хотя обычно выкладывала все-все: и про своих пациенток, и про маму с Денисом, и про братиков, и про сестричек.

Единственной, с кем она поделилась переживаниями, была Птича, которая тоже уже вышла замуж и тоже не имела пока детей.

Сестра почему-то удивилась этому виду Рысиного страха. Оказалось, она детей иметь не хочет ни под каким видом. Сначала хотела, а теперь — нет, ни за что.

— А муж? Он тоже не хочет? — поинтересовалась Рыся.

— Он требует. И именно потому для меня это будет ловушкой, — туманно ответила Птича.

Надо было бы ее порасспросить поподробнее, что это за ловушку такую она себе придумала. Как это — ребенок может стать ловушкой? Но Рыся была поглощена своими страхами:

— А вдруг мы с тобой не сможем забеременеть вообще? Ты об этом не думала? Может быть, с нами что-то не то?

— Со мной все то, — вздохнула сестричка. — Я была у врача. Мой заставил. Со мной пошел. Врач говорит: все в порядке. Вопрос времени.

Почему-то результат обследования сестры придал Рысе уверенности. Она успокоилась. И действительно, через пару месяцев убедилась, что с ней все в полном порядке.

Началось время счастливого ожидания.

Сын Юрочка родился легко, осчастливив своим появлением всю многочисленную родню. Родственники наперебой предлагали свои услуги. Всем хотелось понянчить ясноглазого младенца.

Рыся с появлением сыночка испытала всю полноту любви, о которой, как ей прежде казалось, она знала все.

Десять лет с момента рождения сына прошли в том счастливом покое, о котором она даже мечтать не смела в ее собственном детстве и юности.

Но вот что странно. Отмечая тринадцатую годовщину свадьбы, пошли они вдвоем с Петром в ресторан. У них так было заведено: вдвоем праздновать эти даты. Они не то чтобы подводили итоги, но говорили о своей любви, о том, какое счастье им подарено… И в эту годовщину Рыся дала мужу послушать свое любимое: Шаляпин пел «Клубится волною…»:

…О, как радостно сердцу!

Душе моей светло…

о! если б навеки так было!..

о! Если б навеки так было…

Глаза мужа заблестели слезами.

— Ни о чем другом и не мечтаю, Ры! Только чтоб «навеки так было», — проговорил он растроганно.

И Рыся растрогалась до слез. А потом почему-то — совершенно непонятно, по какой причине — испуг кольнул ее сердце. Она запомнила собственную мысль, показавшуюся ей тогда предательской: «Слишком долго ты была счастлива. И «навеки» — это ты что-то слишком многого захотела».

От своих подопечных знала она столько историй, всегда случавшихся внезапно. Вот просто «среди долины ровныя»… Когда ну ничто не предвещало, а даже наоборот.

Вдруг приходит муж и говорит: «Мы должны расстаться…» Например…

Или вдруг не возвращается домой без всяких объяснений. Никаких несчастных случаев — жив, здоров, но…

Вариантов «вдруг» существовало великое множество. И это не говоря уже о тех неожиданностях, которые случались с самими женщинами. И их уносил вихрь любви…

Рыся прекрасно знала обо всех кризисных периодах брака, объясняла, растолковывала пациенткам смысл некоторых поведенческих моментов их партнеров. Она верила в то, что говорила. И при этом (в самой глубокой глубине души) удивлялась, что взрослые и очень неглупые люди не могут договориться, выбрать правильную линию поведения и следовать ей.

Вот у них же с Петром все получалось.

Она немного побаивалась «кризиса десяти лет». А вдруг и она возьмет и наскучит своему любимому?

Рыся тогда придумала уйму всяческих мелких сюрпризов: поменяла прическу, стиль одежды, прежде довольно строгий, деловой, отправила в отставку.

Они даже отправились в долгое путешествие по Южной Америке, побывали в Перу, на Амазонке, исполняя давнюю детскую мечту. Петр делал зарисовки, впечатления его переполняли. Любовь и не думала проходить, затухать, приедаться…

А вот почему-то временами выскакивала, как кукушка из маятника, дурацкая мысль. И ни о какой там измене не думалось — это все полная чепуха.

Но формулировался именно вопрос: «Неужели ты думаешь, что вся оставшаяся жизнь так по-хорошему и пройдет?»

На это Рыся самой себе отвечала так: «А что? Двадцати с лишним лет каторжного труда — это мало? Этих испытаний недостаточно? И почему это у меня нет права на счастье? Разве я его честно не заработала?»

Ответив таким образом собственной пустячной тревоге, она, как правило, успокаивалась. Правда, на всякий случай прокручивала в голове все пункты, составляющие ее счастье, будто по морю плыла на кораблике, от островка к островку:

Мама. У мамы и Деньки все хорошо. Паолочка растет чудесным умным благовоспитанным ребенком, уже превращается в девушку. Учится прекрасно. Никакие мрачные прогнозы «доброжелателей» не оправдались. Берегут друг друга. Живут в мире и радости. Здоровье у всех троих — тьфу-тьфу-тьфу…

Пик в Нью-Йорке, занимается театральной режиссурой…

Юрочка… Пусть всегда так и будет, как сейчас. Лучший ее друг, любимый сыночек…

Братья Ор и Дай… Их теперь так никто и не называет… Солидные люди. С карьерой все отлично… Устроены — позавидуешь. Но оба пока не собираются жениться. Хотя пора бы уже. Впрочем, это не повод для беспокойства и тоски. Это образуется, когда сами сочтут нужным.

Птича… Знаменитый дизайнер… Популярная личность… Муж — просто блеск. Задурила слегка: детей не хочет… А уж пора… Уж более чем пора… Но это опять же все в пределах нормы, тосковать не о чем…

Петр — дорогой любимый муж. Увлечен работой. Здоровье не подводит. Взаимопонимание между ними редкостное. Любовь их становится другой… Это уже не любовь, а прорастание… Каждой клеткой…

Ну, что еще?

Откуда можно ждать беды?

На каком островке притаилась печаль?

Вот… Она скучала в последнее время об отце. Не то чтобы даже скучала, но думала, вспоминала. Спрашивала себя о том, была ли она права, когда велела (именно велела, иначе и не скажешь) маме решаться на развод. Спрашивать-то она себя спрашивала, но ответа — прямого и четкого — дать не могла. Память человека устроена счастливо: плохое забывается. Взрослой Рысе помнился все больше добрый веселый папа, рассказывавший им сказки или певший смешные песенки собственного сочинения…

Переживания детства, связанные с отцовским пьянством, были настолько темными, тяжкими, глубокими, что и забились на самую глубину, откуда вытаскивать их нужды не было. Иногда только приходили ночами кошмарные сны, в которых фигурировало дуло пистолета, направленное ей в сердце. Она просыпалась от этого с криком, слезами. Муж утешал, баюкал ее, как маленькую. Хорошо, что поднималось это воспоминание из недр памяти нечасто…