«Вот потому я и одна, что мне не нужен обычный, — думала Катя. — В последнее время только и слышу — терпи, терпи. Как будто смысл жизни только в терпении и несении всяческих нош». Вот какой виделась ей нормальная женщина, не нарушающая предназначения: в двадцать лет — восторженные, ясные глаза, зеркало души, в которых сияет только один вопрос — кого полюбить, кому отдаться? После сорока — дети, работа, муж, уж какого судьба пошлет, и… терпение, терпение. Наташа смеялась над этим портретом, но была чуть задета: это камешек и в ее огород.

На работе Кате приходилось тяжко, дома — еще хуже. Она старалась вернуться как можно позднее. Часами лежала в темноте, тупо глядя в потолок. Думы все те же — о прошлом. Прошлое казалось раем, настоящее — отвратительным, будущее тонуло в густом мраке. Всю жизнь ее тянуло к ярким, блестящим, знаменитым людям. Судьба над ней посмеялась. С таким человеком она прожила пять лет и даже не заметила, что он выдающийся, замечательный, высший образец человеческой породы. Проглядела, проморгала, прошляпила… Теперь все знаменитости, перед которыми она еще недавно преклонялась, казались ей жалкими пигмеями в сравнении с Колесниковым.

Да, у нее бойкое перо, но не более. Хорошим журналистом ее сделал муж. Что греха таить: первое время он вечерами писал за нее материалы или полностью переделывал ее легкие, но неглубокие «шедевры». В газете ей не понравилось: настоящая каторга. Тогда Сережа пристроил ее на телевидение, тщательно готовил с ней каждую передачу, даже вопросы диктовал для интервью. Нет, она не обольщалась: без мужа была бы она сейчас поденщицей в газете.

«Почему он это сделал?» — в который раз спрашивала себя Катя. Щеки ее были мокры от слез. Стоило вспомнить Колесникова и их счастливое, как теперь казалось, прошлое — набегали непрошеные слезы, и она их не удерживала. Да, она совершила ужасную ошибку, лгала, жила двойной жизнью. Иначе как минутной слабостью это не объяснить. Он не был слабаком, нет! Его все считали стойким, сильным человеком. И очень великодушным к чужим грехам.

Он мог вовремя остановить ее, вразумить, а потом — простить. Она бы сладко рыдала у него на груди. Какие у них бывали незабываемые минуты примирения после ссор! После каждого такого примирения словно переворачивалась новая страница в их жизни и начиналась еще одна счастливая глава. Катя представила, как он страдал в те дни, не в силах вынести ее предательства.

И вдруг поняла его, поняла ту черную безысходность, заставившую его спустить курок. И никого не случилось рядом из друзей, близких, кто бы помог пережить эти черные мгновения. Она зарыдала в голос, зная, что никто ее не услышит. Квартира была пуста, черна, только в окошко на нее с любопытством глядела добродушная, круглолицая луна.


«Кто это может звонить так поздно?» — встревожилась Наташа, спеша к телефону.

— Наташа, прости, но мне нужно было услышать твой голос, мне очень плохо, — тихо говорил в трубку Николай Николаевич.

У Наташи учащенно забилось сердце. Все эти дни ее мучило какое-то тяжелое предчувствие. Они давно не встречались и не звонили друг другу. Значит, случилось что-то страшное, раз Коля решился нарушить ее запрет.

— Рая в реанимации. Врачи говорят, она не доживет до утра, — сдавленно произнес Николай Николаевич.

— Что случилось, Коля? Она снова уходила? Говори же, не молчи!

Но Николай Николаевич словно переводил дыхание, потом с трудом собрался с силами и продолжил:

— Два дня назад она пропала, старики не устерегли. Мы метались по всему городу, звонили во все больницы…

Наташа чувствовала, что должна как-то его утешить, ободрить, но у нее не было ни сил, ни нужных слов. Он сейчас терзался сознанием своей вины. Сколько раз ему говорили, что бедную женщину необходимо отправить в специальную больницу или санаторий, где она будет в безопасности и под постоянным присмотром. А он поручил ее двум старикам, которые сами нуждались в заботе. Но Николай не мог отправить жену в психушку, тем более что последнее время она пребывала в ясном уме и памяти, с удовольствием занималась хозяйством и дачей, гуляла с сыном, читала. Новое затмение накатило неожиданно.

— Ты звони, звони мне всю ночь, — просила Наташа. — Я все равно не сплю, я с тобой. Ты где находишься, в приемном покое?

— Да, меня к ней не пускают.

Только к вечеру второго дня Раису нашли на подмосковной пристани, прохожие вызвали «скорую». Она лежала на ступенях лестницы, не подавая никаких признаков жизни. Врачи обнаружили у нее сильное повреждение черепа и множество ушибов. Вероятно, она оступилась и упала с лестницы.

— Ее всегда тянуло к воде. Она могла часами сидеть на берегу, ее это успокаивало, — с грустью вспоминал Николай Николаевич. — Но на беду, в этом месте очень высокий берег и крутая лестница…

Наташа так и не прилегла ни разу за всю ночь. Сидела на кухне, ждала его звонков. Он звонил каждый час. Она тоже чувствовала себя виноватой перед этой женщиной за то, что вторглась в их жизнь, отняла у нее Колю. Ей представлялась страшная картина: вот два дня назад Рая случайно узнала о ее существовании, обезумела от горя и обиды, снова «ушла» в ночь, в неизвестность.

Наташа понимала, что это просто плод ее воображения, что Рая не знала о ней и не могла узнать. Николай Николаевич не раз заверял, что никогда и словом о ней не обмолвился жене.

Он позвонил последний раз перед рассветом.

— Рая только что тихо отошла, — сообщил он.

— Она не мучилась? — сдавленным голосом спросила Наташа, сдерживая рыдания.

— Она так и не пришла в себя. Я поеду домой, Наташа, предстоят хлопоты с похоронами. Пока звонить не буду. Жалею, что обеспокоил тебя. Ты будешь плакать, терзаться, я знаю. А я как будто окаменел, ничего не чувствую.

Николай действительно больше не позвонил. Наташа лихорадочно набрала Катин номер, пальцы не слушались и соскальзывали с диска. Сейчас ей просто необходимо было с кем-то поговорить.

— Умерла? Царствие ей небесное! Как я ей завидую, бедняжке, — тусклым голосом сказала Катя. — Сейчас я плохой утешитель. Боюсь нагнать на тебя черную тоску, но все равно приеду.

Весь следующий день они были одни в квартире и ни о чем не говорили. Катя лежала с книгой на диване, а Наташа с остервенением мыла, скребла, стирала. Стоило ей присесть на минутку, как ее охватывало беспокойство. Она тут же вскакивала и искала какую-нибудь работу по дому. Без Катиного молчаливого присутствия она сошла бы с ума.

Прошло полгода. Катя только что вернулась из Смоленска, и они весь вечер просидели на кухне вдвоем, не могли наговориться. Они редко расставались так надолго, и им было что рассказать друг другу. Катя, склонив голову набок, вглядывалась в подругу, словно видела впервые.

— Я уже нарисовала мысленно твое будущее в самых лучезарных красках, — улыбнулась она.

— Каким же ты его представляешь? — спросила Наташа, вспомнив прежние безудержные фантазии Кати.

— Любящая жена, заботливая мать и добрая мачеха. Ты уже видела его сына?

— Да, хороший мальчик, весь в Колю, тихий, ласковый, грустный, — сказала Наташа с нежностью.

— Родишь еще одного или двоих. Вы уже решили когда? — осторожно расспрашивала Катя.

— Не раньше, чем через год, — твердо отвечала Наташа. — Все должно забыться.

Почему так долго? Ну и зря. Так вот: пятеро детей, потом две дюжины внуков. Ты превратишься в роскошную, пышнотелую блондинку, будешь играть Пульхерию Ивановну. Раньше бы я посмеялась над таким счастьем, а теперь рада за тебя. Мое будущее темно и беспросветно. Тем более я от всего сердца мечтаю о хорошей доле для тебя. Ты заслужила. Ты предназначена для счастливой семьи, детей. Это тебе на роду было написано. Но, боже мой, через сколько мытарств тебе до этого пришлось пройти, сколько горя пережить! И все-таки судьба справедлива.


Быстро пролетели годы без Колесникова. Они вспоминались теперь Кате как один бесконечный день. Все события, перемены переживала безучастно, как будто все это происходило не с ней.

С телевидения она сбежала сразу после похорон, потому что народ демонстративно отворачивался от нее в коридорах. И не только Сережины друзья, но и просто добрые знакомые. Другие разглядывали ее с жадным интересом, как экранную диву.

С отцом Катя давно помирилась и даже бывала у него в гостях с Колесниковым. После смерти мужа полгода она прожила у отца в Смоленске. Отец втайне надеялся, что она останется у него, хотя и с испугом наблюдал Катино растительное существование. Она днями лежала на диване, читала, иногда выходила побродить по городу. О журналистике даже думать было противно. Она так и решила: сдаст квартиру, переберется к отцу, а потом, может быть, попросится к сестрам в один только что открывшийся монастырь или будет работать в приюте для больных детей.

Она сообщила о своем решении только Наталье. Наташа слушала с сочувствием рассказы о монастыре, где Катя не раз бывала, помогала монашкам по хозяйству, даже в поле работала.

— Среди них есть совсем молоденькие девчонки, представляешь? Такие красивые, умные. Раньше бы я возмущалась и недоумевала: зачем они губят свою жизнь, как попали сюда? Но теперь понимаю. Некоторых людей, особенно женщин, тяжелые несчастья отвращают от жизни и переносят в другое измерение. Для этих девочек и для меня монастырь и станет этим другим измерением.

И все же Наталья не могла представить себе Катю монашкой.

Тяжелый шок, временная атрофия воли и чувств обязательно пройдут. Катин сильный характер и жизнелюбивая натура победят, хотя, конечно, она станет другой и жить будет иначе. Но пока Наташины надежды не оправдывались. Вот уже Катя вернулась с твердым намерением собрать вещи, завершить свои дела в Москве и проститься.

— Что, Катерина уходит в монастырь? Да в жизни не поверю, — захохотала Галя-беленькая, театрально откинув свою пышноволосую голову. — Скорее я надену рясу и клобук.

Посмеивался над таким поворотом судьбы и Николай.