Рослин Гриффит - Птицелов

— Тетя Федра не сказала, когда вернется…

— Думаю, что она не вернется сегодня ночью, — уверенно возразил Лайэм. — Когда я подъехал к дому, то видел, как они отправились в дом моего отца и говорили, что проведут вместе всю ночь. Я услышал это случайно.

У Орелии прервалось дыхание.

— Вы полагаете?..

— Я думаю, что ваш дом свободен, и я могу исследовать его.

Она едва удержалась от счастливого смеха. Так скоро они снова будут вдвоем, она и Лайэм. Благословение Сину, который оставил их с Лайэмом наедине. Конечно, у него были свои интересы: он хотел побыть наедине с Федрой.

Когда они доехали до Прери-авеню, Орелия уже изнемогала от страсти. Лайэм подвел ее ко входу в дом и громко сказал:

— От души благодарю вас за приятный вечер, мисс Кинсэйд!

Она взглянула на него изумленно, но он приложил палец к ее губам и прошептал:

— Не будем рисковать вашей репутацией! Через пять минут встречайте меня у заднего входа в дом.

Прежде чем она успела возразить, он вскочил в свою карету. «Где он ее укроет? Как привяжет лошадь?»

Орелия заперла передний вход, зажгла фонарь и прошла в холл, освещенный тусклым светом газовой лампы. Взглянув на лестницу, ведущую в спальни, вспомнила слова Федры, что мужчину нельзя томить ожиданием. Она засмеялась, зажгла в гостиной настольную лампу, быстро поставила два бокала и графин с жидкостью темно-янтарного цвета. Бросив взгляд в зеркало, она нахмурилась. Проклятый белый воротник, как он ей не нравится! А переодеться в черное с розовым платье она так и не успела!

Охваченная нервным возбуждением, она задернула занавеси, прошла через кухню, включив там свет, и подошла к двери как раз вовремя — вскоре послышалось легкое поскребывание.

— Лайэм! Это вы? — спросила она. Узнав его голос, отодвинула щеколду, но когда он нетерпеливо рванул дверь, она вскрикнула.

— Что с вами, Орелия?

— Ничего, все еще немного нервничаю, — ответила она Лайэму. — Скорее.

Но его не надо было торопить — едва она задвинула запор, он схватил ее в объятия и понес, то и дело склоняясь к ней. Поцелуй… ласка… нежный укус…

Она попыталась отсрочить неизбежное, прошептав:

— Я угощу вас любимым бренди тети Федры. Вы не откажетесь?

— Ни от чего не откажусь сегодня ночью! И никогда не откажусь от вас, моя красавица!

Но он не выпустил ее из объятий, ведя к столу, и пока она разливала бренди по бокалам, он расстегивал пуговицы ее платья. «Да, тетя Федра знает, — подумала Орелия, — они и в самом деле весьма нетерпеливы». — Она изогнулась в его объятиях и протянула ему бокал.

— За самую желанную из всех женщин на свете! — поднял он свой и чокнулся с ней; она тоже отпила глоток, не отводя глаз от Лайэма, — да, он тоже для нее самый желанный мужчина на свете!

Лайэм поставил свой бокал на стол и сказал:

— Днем, в мастерской, ты великолепный работник. А ночью мне надо давать тебе уроки. Искусство любви— непростое дело. — И попросил: — Раздень меня!

Орелия ошеломленно моргнула и опустила глаза, она поняла — это вызов на битву, и она должна его принять. Протянув руки к Лайэму, она расстегнула его жакет, сняла его и бросила на кресло. Он в это время расстегивал оставшиеся пуговицы на ее платье. Она вынула из манжет его рубашки запонки с изумрудами и положила их на стол возле графина с бренди..

Через минуту их одежды разлетелись по всей комнате. Лайэм увлек ее к софе; Орелия следовала за ним словно околдованная.

— Распусти свои волосы!

Орелия вынула шпильки, и водопад черных волос упал на спину и плечи.

Лайэм обхватил ее за ягодицы и притянул к себе, лаская языком напрягшиеся груди. Она стояла перед ним на коленях, готовая подчиниться. Она чувствовала, что он переполнен желанием… И сама, казалось, умирала от страсти. Все вокруг как будто исчезло.

Вдруг состояние блаженной расслабленности неожиданно сменилось тревогой. Она ощутила на себе чей-то пристальный взгляд. Чей? И кто мог сюда проникнуть? Ведь входная дверь заперта, и занавеси опущены.

— Орелия, у тебя самое прекрасное тело на свете, — жарко прошептал он, теснее прижимая ее к себе, и она забыла о своей тревоге.

Лайэм гладил ее нежную кожу, поднимаясь от бедер к животу, к грудям. Потом сжал ее руки. Орелия испуганно нахмурила брови, не понимая, чего же он хочет.

— Коснись себя, гладь себя, — прошептал он хрипло. Она медлила, она никогда этого не делала… да еще в присутствии мужчины. Она попробовала отдернуть руки, но он удержал их и тихо настаивал: — Пожалуйста. Сделай это ради меня. Я хочу посмотреть, как ты ласкаешь свое прекрасное тело.

Пальцы ее дрожали, но она повиновалась. Она обхватила ладонями свои груди и гладила кончиками пальцев соски, а они набухали, и Орелия чувствовала, что это зрелище все больше и больше возбуждает Лайэма.

Он протянул руку и стал медленно опускать ее все ниже и ниже, пока не коснулся кудрявого облачка волос. Пальцы ощутили влагу и горячую призывность плоти. Она любила его, хотела отдаться ему. Чтобы возбудить его, она начала волнообразными движениями извиваться, чувствуя, что он в такт этому ритму массирует свой член. Она изнемогала от желания, ее движения все ускорялись и вот, наконец, она почувствовала, что он входит в нее.

— О Лайэм! — простонала она. — Скорее.

И он обрушился на нее, входя в самую глубь ее тела.

Она со стоном прошептала:

— Я люблю тебя.

— И я тебя люблю.

Обхватив рукой ее затылок, он вонзился в ее губы с такой же силой, как вонзился в нее внизу, и сладостная дрожь сотрясла их обоих.

О, какое это было отвратительное зрелище! Как они рвались друг к другу, как этот негодяй осквернил ее священную красоту…

Он прокрался в дом через задний вход, запасной ключ от которого украл когда-то у Фреда, — старик решил, что потерял его по рассеянности, и не сообщил хозяйке. Потом он осторожно прошел неосвещенным коридором из кухни в гостиную и там, через потайное отверстие при свете настольной лампы, увидел все, что происходило на софе. Его била дрожь отвращения, к горлу подступала тошнота. Страстные любовники в своем неистовстве не слышали звука его шагов.

Он видел их, обнаженных, разгоряченных, покрытых потом… Она нежно улыбалась — она, которая должна была стать его царицей! Она предала его…

Он чувствовал ярость и бессилие, словно животное, попавшее в ловушку. Он должен был немедленно удовлетворить свое желание… Но сирота еще не готова…

Да, он будет мстить, но не ей — ее ждет та же участь, что и других красавиц… Он отомстит ему, и немедленно — план уже созрел в его голове.

Он увидел, как Лайэм, взяв обнаженную Орелию на руки, понес ее по лестнице в спальню.

Дверь за ними закрылась. Он вошел в пустую полутемную гостиную. Запах страсти, разбросанные одежды. Представив, как они проведут остаток ночи, скорчился, его замутило. На полу он увидел ее чулочек, поднял, вдохнул запах, прижал к груди.

Да, он устранит соперника, она останется без защиты, и тогда он завладеет ею.

Орелия в шелковой ночной рубашке, томная и разнеженная после ночи любви, босиком ходила по ковру гостиной, собирая свою одежду.

— Уже рассвет, — сказала она грустно. Как шекспировская Джульетта, она хотела бы уверить возлюбленного, что «не жаворонка пенье до слуха донеслося твоего//Поверь, любимый, это — соловей…».

— Не напоминай. Я хотел бы остаться в твоей спальне до следующего утра…

Но за эту бурную страстную ночь Лайэм ни разу не сказал ей, что хочет на ней жениться. Может быть, он решил, что она годится только в любовницы?

Все эти годы Орелия не думала о замужестве, потому что не хотела выходить замуж. В этом и была главная причина ее ссор с сестрами. Но выйти замуж за Лайэма… она хотела. Он сложный человек… но с ним ей хотелось быть рядом. Это будет не такое супружество, как у Мэриэль и Уэсли. Просмотрев собранную по всем углам комнаты одежду, она обнаружила, что одного чулка недостает.

— Я ухитрилась потерять чулок!

— Это что, обвинение? — пошутил Лайэм.

Она поддержала его тон:

— О, мистер О'Рурк, разве вы такой человек, который крадет предметы женского туалета?

— А почему бы и нет — на память о незабываемой ночи!

Оба переговаривались шутливым тоном, но на душе у Орелии становилось все тяжелее.

Лайэм и не думал делать предложений. Он одевался и вдруг вскрикнул:

— Черт! А куда задевались мои запонки!

Продолжая разыскивать свои вещи, Орелия увидела одну из них на полу:

— Вот! — показала она Лайэму.

— А где же вторая? Куда спряталась эта маленькая чертовка?

— Она такая крошечная, а здесь темно. Днем найдется, когда Мэри будет убирать комнату.

— Тогда мы будем разоблачены.

Он снова говорил ироническим, дразнящим тоном. Орелии так хотелось услышать на прощанье ласковые сердечные слова, а он лишь коснулся ее щеки легким поцелуем и бросил:.

— Увидимся на работе.

Ясно — он считает ее распущенной, доступной женщиной и не мыслит других отношений между ними, кроме случайной временной связи.

— Что еще надо сделать, сэр?

Лайэм был очень доволен, что мальчишка по имени Фрэнки явился по его адресу и все утро убирался во дворе нового дома Лайэма. Он даже пришел умытым — вернее, размазав по своему лицу грязь, которая покрывала его, словно маска.

— Иди теперь к старому Биллю. Он научит тебя ухаживать за деревьями, кустами, сажать цветы… Станешь садовником — неплохое ремесло.

Билль начал устраивать сад, когда в дом еще не было проведено электричество.

Фрэнки медлил уходить.

— Старый Билль сказал, что я ему — просто обуза. Если бы вы не велели…— Он едва ли не со слезами на глазах глядел на свои лохмотья и развалившуюся обувь.

— Иди себе и не валяй дурака, — прикрикнул на него Лайэм. — Если бы не я… Ерунда какая! Работай как следует, тогда и я, и старый Билль будем довольны, и все у тебя будет в порядке.