— Да, женат, но никто его жену не видел. Может быть, он держит ее взаперти. Или мумифицировал и хранит мумию в подвале.

— Ну и шуточки! — поежилась Орелия. В глубине души она считала, что грубый, как носорог, Джек Квигли способен даже на убийство, и поэтому легкий тон Лайэма, который обычно ей нравился, сейчас покоробил ее.

Он понял это и заметил:

— Знаете, наверное, наши представления о Квигли преувеличены. Он своей грубостью и бестактностью сам как бы подставляет себя под удар.

— И вы уверены — что преувеличены?

Даже в тусклом свете масляной лампы она увидела на его лице глубокое раздумье.

— Квигли нелегко понять. Может, он такой, каким себя выставляет, а может, лучше. Но в одном я уверен— на убийство он не способен.

Орелии очень хотелось, чтобы Лайэм оказался прав. Она сделала еще глоток шампанского, и перед ее глазами все поплыло. В этот миг Лайэм наклонился к самому ее уху, и она почувствовала себя в облаке аромата цветущего дерева, под которым он ее поцеловал. Но мгновенно все растаяло, и она услышала его тихий голос:

— Пожалуйста, не говорите никому, что в одной из мумий — скелет.

— Почему?

— Посетители будут пугаться.

— Никому не скажу, конечно. Пускай не пугаются, — сказала она с беспечным смехом; пузырьки выпитого ею шампанского как будто кружились и лопались теперь в ее голове.

К ним подошла Федра.

— Добрый вечер, Лайэм. Кто делал эти саркофаги?

— Доктор Росситер, доктор Кэннингхэм, Мэнсфилд и Квигли. Превосходная работа, не правда ли?

— Женские лица на крышках саркофагов просто изумительны. Как живые. И кого-то смутно напоминают— вот на этом, например.

Федра перевела взгляд с крышки саркофага на Орелию.

Лайэм нахмурился:

— Что вы имеете в виду?

— О, наверное, мне просто показалось, — небрежно отмахнулась Федра.

— Да, обстановка этого храма подстегивает воображение, — согласился Лайэм.

— Сколько любителей чудес набегут сюда завтра! — засмеялась Федра. Она осталась стоять около племянницы; вновь наполнили бокалы, и Росситер, выйдя на середину комнаты, поднял свой бокал и зычно провозгласил:

— За О'Рурка и О'Рурка, создателей египетского храма!

— А я хочу выпить за всех вас и других членов Общества, оказавших бесценную помощь в создании этого храма! — поднял бокал Лайэм.

Кэннингхэм не удержался и тут же ввернул шутку:

— И за древних египтян, которые оставили для наших научных изысканий столько сокровищ искусства и даже своих покойников!

Все зааплодировали, и сияющий Лайэм охотно стал отвечать на вопросы, давая разъяснения по проекту и отделке храма.

Орелия наклонилась к Федре:

— Как ты себя чувствуешь? Син сюда не придет.

Орелия боялась, что тетка надеется на встречу.

— К сожалению, у Сина О'Рурка оказались слабые нервы, — апатично заметила Федра. Она выглядела сегодня на свой возраст, да еще надела платье из черной тафты с воротником до ушей.

— Ты с ним не говорила?

— Нет, но я отправила телеграмму в Калифорнию. Ты должна мною гордиться.

— Я и горжусь, тетя. И надеюсь, что мы получим хорошие известия.

— Так выпьем за это! — подняла свой бокал Федра. Она осушила его, поставила на стол и спросила Орелию: — Когда ты собираешься уходить?

— Да хоть сейчас…

Орелия задержала взгляд на Лайэме, но подумала, что он, наверное, не сможет провести с ней вечер. Правда, он предлагал проводить ее, но шутливым тоном. Нет, лучше пойти с тетей Федрой, которую сегодня надо отвлечь от печальных раздумий.

— Помоги мне, пожалуйста, — попросила ее Федра.-Файона хочет поручить мне сделать несколько рисунков для какого-то благотворительного базара. Она приедет к нам сегодня обсудить это.

— Ты будешь помогать Файоне! — изумилась Орелия.

— Мне кажется, что надо как-то уживаться с людьми. Непримиримость — свойство, присущее молодости, а я старею.

— Но она же тебя всегда оскорбляла!

— Может быть, она сумеет понять мое лучшее «я». У Файоны нелегкий характер, но поладить с ней все-таки можно.

— Ты очень добра, тетя, если так считаешь.

— Прошу тебя, прояви и ты доброту. Если мы возьмемся за Файону вдвоем, то ее одолеем.

— Но я не хочу, — вздохнула Орелия. — Если, конечно, Файона извинится…

— Ты же знаешь, что она не извинится. Файона считает, что она всегда права.

— Ну а я считаю, что иногда права я. И в данном случае извиняться должна она.

— Но тогда мне придется ехать домой без тебя! А где же ты проведешь время, пока я буду принимать Файону?

— Не беспокойся, тетя. — Орелия погладила Федру по плечу. — Поезжай с Тео, а я найму карету и через час приеду. И проскользну к себе через вход для слуг и кухню.

— Орелия. — засмеялась Федра, — ты бесподобна.

— Ну а если тебе не нравится этот вариант, предлагаю другой: вхожу в парадный вход и подымаюсь к себе по главной лестнице, гордо задрав нос и не обращая внимания на Файону.

Федра снова засмеялась.

— Нет, ты неисправима.

— Неисправима? — подняв брови, повторил подошедший в эту минуту Лайэм.

— Моя племянница отказывается ехать со мной, — сказала ему Федра. — Вот на что я жалуюсь.

— Вы хотите уехать так рано?! — воскликнул Лайэм. — Но за мисс Орелию не беспокойтесь, я провожу ее, если вы разрешите.

Федра бросила на Орелию понимающий взгляд и мило улыбнулась.

— Это разрешит наши проблемы, вы очень добры, мистер О'Рурк.

— Зовите меня Лайэмом, пожалуйста!

«Что за перемена!» — подумала Орелия. — При первой их встрече он жаловался, что Федра плохо влияет на его отца.

— Ведь вы позволите мне отвезти вас домой? — обратился Лайэм к Орелии. Она согласилась. Попрощавшись с Федрой, она выпила с Лайэмом последний бокал шампанского. Гости быстро разъезжались.

— А не хотите ли прогуляться по ярмарке?-спросил Лайэм Орелию.

— Ночью?!

— Будьте смелее.

— Я и так смелая, — вызывающе ответила она.

— Ах, да, я и забыл о вашей отваге во время прогулки в Дубовом парке, — засмеялся он.

Орелия вздернула подбородок.

— Я знаю, вы хотите сказать, то была не отвага, а глупость. Но все равно, я считаю, что женщины имеют право ходить где хотят и как хотят. Просто случайность, что за мной увязался этот нелепый преследователь.

И тут она вспомнила другой, недавний эпизод, о котором не рассказывала Лайэму.

— Я вовсе не хотел вас обидеть, — извинился он. — Давайте не будем ссориться. Признаю, что я заядлый спорщик и наслаждаюсь ссорами, но сегодня я хотел бы быть с вами в добрых отношениях.

«В добрых отношениях? Почему именно сегодня?»— недоумевала Орелия. Она набросила пелерину на низко вырезанное платье и вышла из храма, опираясь на руку Лайэма. «Остается только надеяться, что об этой прогулке не пожалею».

* * *

Ярмарочная центральная дорога ночью была еще оживленней, чем днем. Крепко держа Орелию за локоть, Лайэм провел ее мимо компании подвыпивших парней и женщин с подведенными глазами.

— Вы шокированы? — спросил он Орелию, когда одна из накрашенных женщин подмигнула ему и стала зазывно вертеть ягодицами.

— Я ведь жила в Европе, — ответила она.

«Это же не ответ, — подумал он. — Вряд ли она так искушена, что это ее не смущает. Не думаю, что она согласна с идеей необходимости проституции».

— Европейцы более терпимо относятся к моральной неустойчивости, — заметил он, имея в виду потребности пола.

Около павильона под названием «Маленькая Египтянка» посетители выставки катались на верблюде, покрытом яркой, красным с золотом, попоной. Вставая на ноги, животное издавало громкий неприятный крик.

— Хотите покататься? — спросил Лайэм.

— Лучше не надо. — Она туже завязала пелерину, закрывающую красивые плечи и декольте.

— Где же ваша отвага? — насмешливо спросил Лайэм.

Она бросила на него лукавый взгляд.

— Я бы лучше посмотрела танцы «Маленькой Египтянки».

— Вот это да! — протянул он. — Здесь действительно нужна отвага. Знаете, неустрашимую феминистку миссис Берту Пальмер чуть не хватил удар, когда про нее распустили слух, будто она смотрела танец живота и одобрила его.

— Я не миссис Пальмер.

Уж в этом его не надо было убеждать. Он знал, что она — единственная в своем роде. Он купил билеты, и они встали в очередь. Стоя за ее спиной, он вдыхал нежный аромат ее кожи и любовался блестящими волосами. Как он мог подумать, что она — обычная светская девица, которая охотится за богатым женихом? Нет, она необыкновенная, он никогда не встречал такой женщины.

В театре они заняли свои места. Поднялся занавес, и зрители, шумные и бесцеремонные, притихли. Сцена была пуста, декорация на заднем плане изображала грубо намалеванный экзотический пейзаж. Музыканты, темнокожие мужчины в кафтанах и фесках, сидевшие в ряд на скамье, заиграли унылую восточную мелодию.

Зрители зааплодировали: на сцене появилась Маленькая Египтянка в блестящей юбке и просторной накидке, надетых на облегающее платье. Мелодия постепенно нарастала, извиваясь, словно змея во власти заклинателя, а Маленькая Египтянка вращалась и двигалась по спирали, и поначалу медленные, волнообразные движения ее тела все убыстрялись.

Во вращающемся вихре слетали на пол одежды и обнажалось смуглое тело с соблазнительными формами. Зачарованные зрители очнулись только тогда, когда на сцену вылетели в буйной пляске танцоры — мужчины и женщины, а Маленькая Египтянка незаметно удалилась.

Орелия не нашла зрелище столь уж шокирующим, как его разрекламировали.

— Я не думала, что на Маленькой Египтянке будет столько одежд, — заметила она, когда они вышли из павильона.

— Что ж вы думали, что она будет танцевать обнаженной? — засмеялся Лайэм.

— Не совсем, конечно. Но все же, если соблюдать историческую достоверность. Ведь танец живота родился в гареме, где на женщинах обычно были только прозрачные покрывала.