– Все в порядке, – шепнул он, придвигаясь ближе, пытаясь заглянуть ей в лицо.

– Я хотела ее освободить, – ответила она сквозь слезы.

– Кого освободить? – нахмурился он.

– Птицу. – Она подняла наконец глаза. – Я слышала птицу. Это меня разбудило. Она хочет на волю. Я пыталась ее освободить, но ее тут нет…

Так вот что она хотела сделать!

– Ох, Лора! – Он обнял ее, прижал к себе, крепко прижал, почувствовал прикосновение обнаженной кожи там, где топ высоко задрался на ее талии. Поцеловал Лору в макушку, вдохнул аромат ее волос. Так бы и стоял вечность. Она прижималась к нему с тем же отчаянием, с каким он обнимал ее. Всем своим существом он отдался этим объятиям, растворился в этой минуте.

Она оторвала мокрое лицо от его груди и заглянула ему в глаза. При этом движении ее лоб скользнул по его обнаженной груди – его кожу кололо иголками, от ее кожи исходил жар. Сердца их стучали в унисон. Она задрала подбородок, чтобы смотреть ему прямо в глаза, их губы оказались так близко, что дыхание смешивалось. В его глазах она нашла тот ответ, который был ей нужен. Увидела желание в его расширенных зрачках. Улыбнулась ему.

И тут к двери подошла Кася. Младенец все еще рыдал у нее на руках.

– Пошли, – шепнул он.

Никуда идти ему не хотелось, но надо выбираться, пока не явился муж. Лора покорно двинулась следом, их руки сами нащупали друг друга, сцепились. В этот момент, распрямившись, Соломон увидел фигуру на соседнем балконе. На балконе своей квартиры. Бо. Наблюдала за ними.


– Ох, простите! – шмыгала носом Лора, свернувшись в кресле, поджимая под себя ноги. Даже укрывшись одеялом, она все еще дрожала. И не могла смотреть в глаза ни Соломону, ни Бо.

Они оба смотрели на нее с дивана. И хотя они снова образовали треугольник, позиции в нем сместились – Бо как можно дальше отодвинулась от Соломона, на самый край дивана.

– У меня был кошмар. Я проснулась и почувствовала, что я в клетке, и я услышала птицу.

– Что именно услышала? – уточнила Бо в надежде вызвать у нее звук.

Лора подумала и покачала головой – ни звука.

– Наверное, я схожу с ума. – Она устало потерла глаза. – О чем я только думала!

– Нет, ты совершенно нормальная, – тихо ответила ей Бо. Соломон от нее такого не ожидал.

Не обращая внимания на Соломона, Бо принесла из кухни стул и пододвинула его вплотную к креслу, села напротив Лоры. То ли нарочно загородила от него женщину, которую он с первой встречи пожирал глазами, то ли не хотела смотреть на него, чтобы не сбиться, – этого Соломон не знал.

– Вокруг тебя творилось безумие – вот в чем дело. Как можно было ожидать, что ты с этим справишься? Вот ты и нашла выход. Стала по балконам лазить.

Лора изумленно вытаращилась на Бо, и обе они расхохотались, дав выход нервному напряжению.

– Это канарейка. У меня такая в детстве была. Они живут в клетках. А по ночам их уносят в дом, в тепло, – пояснила Бо.

– Ох! – в очередной раз хлюпнула носом Лора. – Мне следовало это знать.

– Думаю, дело не столько в желании выпустить канарейку, сколько в твоих ощущениях – ты попала в ловушку, ты хочешь освободиться, – подсказала Бо.

Соломон был ошеломлен этим разговором. Сидел тихо, впервые поверив, что Бо может справиться и с этой проблемой – с Лорой.

– Все были так добры, – сказала Лора. – У меня ни единой причины не было сходить с ума. И ты, и Соломон были так добры ко мне, внимательны, гостеприимны. – Она быстро глянула на Соломона и тут же отвела взгляд, не желая предавать Бо, которая так хорошо все понимала. – Я не хотела вам все портить. Не хотела подводить, ставить в неловкое положение.

– Ничего такого и не было! – Бо сердилась не на Лору, на саму себя. – Мы… Нет, я вправе говорить только за себя. Я обязана была тебя защитить, а я бросила тебя на съедение. Я видела, что происходит, но сказала себе, что это для твоей же пользы. Это была неправда.

Лора и Соломон слушали ее с изумлением.

– Нет, наоборот, ты меня спасла, – возразила Лора. – Я очень благодарна за все.

– Не за что благодарить, – негромко ответила Бо. – Прошу, пойми: мы все были в таком восторге, какая ты замечательная, уникальная, невероятная, – мы потеряли голову. Твой талант…

– Нет у меня никакого таланта, – перебила Лора. – Вот у Алана – талант. Он репетирует ночами, каждую ночь, отрабатывает свой номер. Сначала пишет сценарий, потом разыгрывает его и сам чинит свою куклу, когда она обтреплется. Пятнадцать лет путешествует по всей стране, готов выступать всюду, куда позовут. Его освистывают, над ним смеются, платят гроши – он идет на все, лишь бы оттачивать свое искусство.

При слове «оттачивать» она снова увидела Гагу с ножом, но ни звука – ни в голове, ни вслух. Эта внутренняя немота еще больше побуждала ее говорить о других:

– Элис, какая бы она ни была противная, по четыре часа в день проводит в спортзале. Каждый день. В рот не возьмет ничего вредного. Складывается, словно на тысяче шарниров, всю жизнь посвятила своему искусству. Спаркс – он занимается карточными фокусами с семи лет. С семи! И репетирует по шесть часов ежедневно. Селена поет словно ангел, а еще у нас есть двенадцатилетняя девочка, прыгающая сквозь огонь. Вот это талант. А я что? Странное существо, разевает рот и подражает всяким звукам. Ничего оригинального. Вроде попугая или… или мартышки. Какой-то каприз природы. Урод, годный для цирка, а не в шоу талантов. Я – подделка, фальшивка. Меня правильно назвали лгуньей. Ничего подлинного, уникального, оригинального – я воспроизвожу чужие звуки и зачастую даже сама этого не замечаю. Мне тут не место, я прекрасно это понимаю. Нельзя мне было вторгаться в вашу жизнь, в ваши отношения – я же вижу, что я натворила, я прошу за это прощения… – Слезы все лились. – Но я не видела другого выхода. Не знала, куда еще пойти. Некуда больше – и вернуться нельзя. Я стараюсь, все время стараюсь двигаться дальше, но за что бы ни схватилась – не нахожу опоры… – Голос ее сник, заглушенный слезами.

Соломон сам едва не плакал. Если бы не Бо, он бы уже вскочил, подошел к ней, обнял, он бы ее целовал, каждый сантиметр ее тела, говорил бы ей, какая она красивая, какая талантливая, совершенство во всем. Самая талантливая, самая уникальная, самый подлинный человек, какого он видел. Сказал бы, что она околдовала его сразу, ей достаточно для этого просто быть самой собой. Но он не вправе: здесь, в одной комнате с ними, Бо, и любым словом, любым движением он выдаст себя – предаст Бо. И он сидел молча, пленник, заточенный в собственном теле, смотрел, как женщина, которую он полюбил, разваливается на куски и рыдает перед той женщиной, которую он пытался любить.

И вдруг женщина, которую он пытался, но не сумел полюбить, сказала все за него – лучше, чем он, – и он всегда будет ей за это благодарен.

– Позволь я объясню тебе про твой талант, Лора. – Бо говорила с большой убежденностью. – Часть его заключается в умении передать красоту мира. Ты подмечаешь мельчайшие детали в людях, животных, вещах – во всем. Ты слышишь то, чего мы не слышим вообще или давно перестали слышать. Ты подхватываешь все это и предъявляешь нам. Напоминаешь нам о забытой красоте.

Говорят, я то же самое делаю в моих фильмах. Показываю людям характеры, судьбы, которые оставались невидимыми. Нахожу сюжет, человека и помогаю ему раскрыться всему миру. Ты делаешь это с помощью звуков. Иногда достаточно мгновенно ускользающего запаха, чтобы перенестись в прошлое, – так, вдохнув аромат маминых духов, я снова попадаю в детство. Но ты одним звуком переносишь всех зрителей в другое время и место. Ни одно сердце не остается равнодушным. Пойми же это, Лора!

Соломон рассказывал мне, как ты повторила песню его матери на семейном празднике, и Мари сказала, что ничего прекраснее в жизни своей не слышала. Она играет на арфе уже пятьдесят лет, но впервые услышала свою мелодию по-настоящему – от тебя. Понимаешь ли ты, как это важно? Помнишь Кэролайн? Ты увидела ее впервые, а через минуту она уже со слезами на глазах вспоминала, как маленькой девочкой сидела под столом, когда ее мама строчила на машинке. Ты видишь, что ты делаешь с людьми? Раскрываешь всю красоту мира, печаль повседневности, чудо обыденного. Лора, тебя взяли в шоу после того, как ты шестьдесят секунд подряд изображала кофемашину.

Они засмеялись – все трое.

– Ты необходима людям. Ты очень важна. Ты уникальна – и заслуживаешь показаться на этой сцене больше, чем многие другие. Что с того, что тебе не пришлось репетировать, – из этого никак не следует, что ты чем-то хуже. Разве подлинный гений непременно требует жутких усилий? Если тебе твой талант достался даром, от этого он не перестал быть талантом. Скорее это еще большее чудо. Наверное, в этом и заключается главный урок, который ты преподала всем: твой дар идет изнутри. Он природный, редчайший. Богом данный.

– Он пропал, – шепнула Лора.

– Просто затаился. Как икота – пропадает, если человека напугать. Ты сильно испугалась, и звуки исчезли, но они живут в тебе. Надо их вернуть.

– Как?

– Может быть, они вернутся, если ты вспомнишь, с чего все началось. Сейчас ты утратила любознательность, любовь ко всему вокруг. Верни это – и вернется вдохновение.

Бо оглянулась на Соломона, словно передавая эстафету. Неужели она в самом деле хотела сказать то, что ему послышалось? Смущенный взгляд, печальный, но решительный тон. Бо встала:

– До завтрашнего вечера еще есть время. Сегодня я поработала с Джеком, мы пытались придумать сцену, в которой ты почувствуешь себя естественно. Без дурацкого кордебалета и секси-медведей. Чтобы все было как дома. Ну… Я, пожалуй, пойду, а вы все обсудите, ребята.

Снова она глянула смущенно и на глазах у Соломона принялась собирать вещи. Он попытался что-то сказать, но слова не шли с языка. Да и правильно ли он понял? Бо зашла в спальню, Соломон услышал, как она расстегивает чемодан.

Он оглянулся на Лору: осознает ли она значение этой минуты? Но Лора пребывала в своем собственном мире, перебирая все то, что сказала ей Бо.