Все пошло под откос, на фильм он уже и не рассчитывал, думал только об одном: увидеться с Лорой. Словно наркоман, он чувствовал потребность видеть ее, и чем дольше ее не видел, чем чаще ему повторяли «нет», захлопывали перед ним дверь и вешали трубку, тем отчаяннее он рвался к ней. Поскольку сезон «Уродских тел» закончился, ему нечем было больше заняться. Не мог он сидеть в квартире вместе с Бо, неизвестно чего дожидаясь. Жизнь замерла – теперь они оба видели, что их жизнь, их отношения полностью зависели от этого проекта. Проект лопнул, и они остались ни с чем. Говорить они могли только о Лоре. Сначала о том, какая она замечательная, потом о том, как ее вернуть. Словно у них отняли единственного ребенка. А все жадность Бо – и ее наивность, и его глупость привели к такому итогу. Пока Лора была рядом, она вбивала между ними клин, но, утратив ее, они ею оказались соединены. Без нее или разговоров о ней у них не оставалось ничего общего. Жизнь зашла в тупик.

Главным его занятием в ту неделю стали попытки связаться с Лорой – то он пытался пробиться через охрану дома для финалистов, то обращался к Бьянке, а Бьянка передавала Лоре просьбу позвонить ему – но впустую. Он не знал, можно ли верить Бьянке, что она сообщила Лоре его телефон. Когда и последняя такая попытка не дала результата, он не мог больше оставаться с Бо в квартире. Какое-то преддверие ада, а не жизнь. И их работа, и их отношения – все в подвешенном состоянии. Лучше бросить все это и смотаться в Голуэй, выбить дерьмо из Рори. Он с самого начала об этом мечтал, со вторника, когда газеты заполонили фотографии Лоры – и прохиндейской рожи его младшего брата. Он тщательно обдумывал, смаковал расправу – и теперь был готов.

За три часа дороги его гнев ничуть не смягчился, скорее возрос. Было достаточно времени, чтобы мысленно перебрать все фотографии, всплывавшие на мутной поверхности таблоидов при каждом упоминании имени Лоры. Как она падает. Как лежит на земле. А Рори хохочет. Хохочет!

Суббота. Он позвонил Мари, выяснить исподволь, дома ли Рори. Рори работает с отцом, и оба возвращаются домой на обед. Он говорил очень спокойно, просто задал вопрос. Не может же она заподозрить, что он надумал приехать, что он уже в пути. Но мать слишком хорошо его знает. Когда он добрался в Голуэй, застал дома и родителей, и старших братьев Кормака и Донала, и сестру. Целый родственный комитет поджидал его за кухонным столом.

– Чего собрались? – гневно приветствовал он их.

Мари опустила глаза, потом и вовсе отвела – чувствовала себя виноватой. Наконец вскочила и отошла к плите, поставила чайник. Правильно, выпить чаю. Снять напряжение.

– Соломон нашел новый способ управлять гневом, – попытался шутить Донал.

Но Соломон не в том настроении, чтобы смеяться. Пора пустить в ход кулаки, слова ни к чему. Он так давно этого ждал, столько дней, и после нескольких часов за рулем его распирала энергия. Не стоило тратить ее зря.

– Где он? – спросил Соломон, не собираясь маскировать цель своего приезда.

– Сначала поговорим, – предложил отец.

– Где этот засранец? – прорычал он. – Вы на себя посмотрите, собрались тут его спасать, вечно его защищаете. Трусливого паршивца ни разу за всю жизнь не ткнули носом в то, что он натворил. А много ему пользы от вашего заступничества? Так и сидит дома с мамочкой и папочкой, так и ходит каждый день на работу с бутербродами. Ты уж прости, мама, но он – балованный засранец, и больше ничего. И всегда таким был.

Мари все-таки обиделась.

– Он очень жалеет обо всем, милый. Ты бы видел…

– Жалеет? – сердито усмехнулся Соломон. – Прекрасно. Так скажи, где он, и предоставь мне самому судить, достаточно ли он об этом жалеет или еще добавить.

Мари непроизвольно вздрогнула.

– Хватит! – сурово сказал отец.

– Он идиот, Соломон, – дипломатично вмешался Донал. – Мы все это понимаем. Натворил дел, но он же этого не хотел. Сам не понимал, к чему это ведет.

– Ребята! – Соломон попытался взять себя в руки и говорить спокойно, чтобы они наконец поняли. – Он загубил ее жизнь. Уничтожил ее репутацию. У нее ничего не было, она жила на своей горе, никого не знала, никто не знал о ее существовании – и вдруг она стала знаменитостью. У нее появился шанс… – Гнев снова завладел им, но Соломон изо всех сил боролся с ним. – Она никогда прежде спиртного в рот не брала. Ни капли.

Мари грустно поглядела на него.

– А он потащил ее в паб. Оттуда – в ночной клуб, где знаменитости тусуются. Использовал ее, чтобы попасть туда. Плевать, что ей нужно, чего она хотела, – все только под себя. Прикатил на выходной в Дублин поразвлечься. Ни разу не догадался позвонить мне. Я бы выручил. Их окружили фотографы, она уже на ногах не стояла, – как он поступил? Потащил ее дальше, на гребаную вечеринку. Позволил, чтобы ее фотографировали, когда она блевала, валилась с ног, когда она вырубилась. Где он был, на хрен? Он обязан был присмотреть за ней. В тот вечер он за нее отвечал.

Но это же Соломон мог бы сказать самому себе. Он за нее отвечал, он сам сознавал это. Он позволил ей уйти и виноват во всем, что произошло. И он хочет избить Рори до полусмерти – за собственное упущение.

– Какого черта я должен это слушать? – раздался вдруг голос Рори, и Соломон, резко обернувшись, оказался лицом к лицу с младшим братом. – Мы в каком веке живем? Она взрослая женщина, Сол, и никто не обязан за ней присматривать.

Соломон сжал кулаки. Выбрал подходящее место на смазливой физиономии Рори – куда нанести первый удар. Не торопился, растягивал удовольствие. Слышал, как проехались по кухонному кафелю ножки стульев – братья и Кара поднялись, тоже приготовились. Встали у него за спиной.

– Рори, – заговорил отец, – ты поступил дурно, и сам это понимаешь. Признай это, извинись перед Соломоном, и покончим с этим. Поступите оба как мужчины.

– Почему вдруг извиняться перед Соломоном? Какое отношение он имеет к Лоре? С ней я готов объясниться.

– Ты к ней и близко не подойдешь, – прорычал Соломон.

– Похоже, и тебе не судьба, – ухмыльнулся Рори.

Они мерили друг друга взглядами.

Рори покосился на сжатый кулак брата.

– Что, надумал меня поколотить? – хмыкнул он, издеваясь.

Соломон припомнил, как мальчишкой младший брат передразнивал дефекты его речи, картавость и заикание. Его обуял уже неконтролируемый гнев, такая ненависть, что он испугался самого себя. Очень хотелось врезать Рори покрепче, только бы не искалечить.

– Немедленно извинись перед Соломоном, Рори! – твердо велела сыну Мари, а ребенком вновь почувствовал себя Соломон.

– Мне правда жаль, – сказал наконец Рори. – Честное слово. Я и думать не думал, что она так напьется. А тебе я не позвонил, потому что она была против.

Сердце резко забилось. Каждым словом Рори умышленно дразнил брата, нарываясь на драку. Но ударь он его сейчас – и все кинутся спасать Рори, а Соломон выйдет обидчиком младшего.

– У нее есть имя.

– Лирохвост, – закатил глаза Рори. – Лирохвост сказала, чтобы я тебе не звонил.

– Ее зовут Лора, – сквозь стиснутые зубы проскрежетал Соломон. – Ты даже имени ее не знаешь, черт тебя дери!

– Я не знал, куда ее везти, – продолжал Рори свое псевдоизвинение. – Она не хотела возвращаться в гостиницу, не могла поехать и в твою квартиру, поскольку вы поссорились и ей пришлось уйти, вот я и подумал, раз добрые люди предлагают помочь, зачем отказываться. На той вечеринке девушки присматривали за ней. Я подумал: с ними она будет в безопасности. Не мог же я предвидеть…

Выражение лица Рори не соответствовало тону его голоса. Братья плотно стояли у Соломона за спиной, он слышал их дыхание.

– Разумеется, никакой проблемы тут и вовсе не было бы, мы же все это понимаем, если бы Соломон не приревновал только из-за того, что я пригласил Лору выпить.

– Остановись, – велела Мари.

– Пожмите друг другу руки, – велел отец.

Рори протянул руку, и Соломон ее принял. Ему хотелось рвануть его на себя и ударить головой в лицо. Разбить подонку нос. Для такого мелкаша рукопожатие у Рори было сильным и крепким. Он давно разработал собственную тактику выживания в большой семье – как привлечь к себе внимание, как оказаться на виду. Но такого, чтобы все на него ополчились, не случалось никогда. И, хотя Рори прикидывался, будто ему все равно, хотя изображал полнейшее хладнокровие, Соломон понимал, что ничего страшнее для Рори быть не может: вся семья выступила против него и заставила извиниться, причем он и сам понимал, что виноват. И вдруг Соломон ощутил прилив радости: пусть Рори думает, будто и на этот раз всех перехитрил, на этот раз всем стала ясна слабость Рори и его неправота. Напряжение чуть-чуть уменьшилось, плечи Соломона слегка распрямились.

Вероятно, Рори почуял, как Соломона отпускает гнев. Понял, что Соломон выиграл эту схватку, – и не выдержал.

– Но в постели она – что надо, – заявил он.

Мари передернуло, отец сердито прикрикнул на Рори. Тот выпустил руку Соломона. Соломон облизал пересохшие губы, сердце сильно билось, атавистические барабаны звали к бою.

И вдруг кулак просвистел в воздухе и врезался в лицо Рори. Рори пошатнулся. И это был кулак не Соломона. Кормака. Старшего брата, самого из них ответственного. Все в изумлении уставились на него, никто не сообразил помочь Рори, который в итоге рухнул наземь, но тут Кормак пронзительно завопил, и все словно очнулись.

– Я палец сломал! – кричал Кормак.

Рори приподнялся, схватился за голову:

– Кто меня треснул в лоб?

Кара умирала со смеху. Подняла фотоаппарат и принялась фотографировать всех участников свары.

Вечером братья и сестра устроились во дворе за круглым садовым столом с изрядным запасом пива. Мать в их сторону и не глядела, наказывая за дурное поведение молчанием, и отец вынужденно солидаризировался с ней, хотя пива ему, конечно, тоже хотелось.