Лора лежала на заднем сиденье. Голова разламывалась, мигрень началась за глазами, разливалась по лобным пазухам, словно боль умирающего животного передалась ей, вошла в нее через те органы, которыми она наблюдала его смерть. Избавиться от боли нет никакой возможности, остается лишь прикрыть глаза и укрыться в темноте.

В темноте мелькали образы матери, Гаги, Тома. Все, что она могла сказать им, что, вероятно, должна была им сказать. Поначалу, когда она перебралась в коттедж, отношения с Томом складывались непросто. Он еще меньше был приучен к человеческому общению, чем она. Лора была с ним деликатна, присматривалась к его манерам, устраивалась почитать, когда он хотел дольше посидеть с ней, но не был в настроении болтать. С годами он все чаще задерживался у нее в гостях и даже соглашался пообедать. По четвергам она готовила специально для Тома, в надежде, что у него найдется время поесть. Часто они сидели в полном молчании, он размышлял о чем-то, она пыталась распознать в отце свои черты. А в другой раз они говорили не умолкая – о природе и спорте, о чем-то, что она прочла в журнале или слышала по радио. Хотя вроде бы скрывалась она, но именно от Лоры Том получал новую информацию о мире. Его собственный мир сводился к ферме, а ее – еще более тесный – к дальнему коттеджу на этой ферме, но она слушала радио и читала, а потому всегда была подключена к внешним событиям. Лишь бы Том не забывал покупать батарейки. И она замечала, что к ее болтовне он прислушивается с удовольствием. Может быть, тоже присматривался и находил в ней свое. Том редко смеялся, но он был простодушен и добр, умел слушать, еще лучше умел наблюдать. В этом они были схожи. Она стала вспоминать, как он в последний раз попрощался и ушел, махнул ей рукой, перед тем как скрыться за деревьями, по пятам за ним бежал Мосси. Обещал вскоре зайти починить окно в коттедже. Он часто бродил по дому, что-то чиня или намечая в ремонт, отпихивая с дороги то, что ему мешало. Поначалу Лоре это казалось невежливым, мог бы уделить больше внимания ей самой, но потом она поняла, что таким образом он старается помочь и даже проявить заботу. Он был ее единственным другом на протяжении этих десяти лет, и она полюбила его.

Мосси, Рори, залихватская усмешка на красивом лице – парень поднимает ружье и стреляет в зайца. Вскрик раненого зайца. Заяц был далеко, а ружье выпалило прямо у нее над ухом, но Лора отчетливо слышала этот вскрик. Прощание с жизнью.

Жестокий мир.

Зачем она решилась выйти в этот мир? Куда пойдет?

Она понимала, что впереди куда более длинный путь, она прошла лишь малую часть. И пока еще можно вернуться. Мост качается, веревочный непрочный мост, его шаткие подпоры рухнут, если возрастет вес. И Джо, до того похожий на Тома, что сначала она подумала, это и есть Том. Его сердитые крики, совершенно непривычная для нее интонация. Глаза Лоры сами собой распахнулись. Она почувствовала близость Соломона – представила себе, как он смотрит на нее, как прижимает ее к себе на стрельбище, пытается увести в безопасное место. Сильные руки обхватили ее. И даже когда он не дотрагивался до нее, она ощущала его присутствие. Чувствовала руку, обнявшую ее и уводящую от опасности.

Куда ведет ее путь, она пока не знает. Но назад не вернется, это она твердо решила.

Глава семнадцатая

В Дублин они добрались вечером. За всю дорогу Лора не обмолвилась ни словом, хотя Соломон несколько раз окликал ее, хотел знать, как она себя чувствует, не нужно ли ей выйти из машины. Когда звуки затихли, он решил, что девушка уснула. Теперь он знал, что во сне она молчит, и в этом знании была какая-то особая близость, как и в самом желании это знать. Никогда прежде ему не требовалось знать о человеке такие подробности. Он в очередной раз глянул на нее в зеркало заднего вида, вздохнул и поудобнее устроился на сиденье.

Он жил на Большом канале, в квартале, где между роскошными офисными зданиями сравнительно недавно появились жилые дома. На первых этажах понатыканы рестораны и кафе, в первое лето после переезда Соломон усаживался с бутылкой пива на балконе и слушал чужие разговоры. Слушал все подряд, все было ему интересно, пока однажды ночью не вспыхнула пьяная свара, и он сглупил: вышел на улицу и попытался вмешаться. Мира он не добился, а фонарь под глазом заработал. И постепенно чужие разговоры стали раздражать. Ничего заслуживающего внимания – болтовня, пререкания, сплетни, неуклюжие парочки на первом свидании, молчаливые многолетние супруги, шумные компании. Он перестал выбираться на балкон, а если выходил, то принимался громко откашливаться или включал музыку, чтобы те, внизу, знали, что над их головами кому-то все слышно.

А потом он вдруг перестал их слышать. Сам не понял, как это произошло, а заметил в первую неделю после того, как Бо переехала к нему. Она не могла уснуть, ей эти разговоры под окном мешали. И днем не могла сосредоточиться на работе, потому что на канале шумели вейкбордисты. За обедом он пытался ей что-то рассказать, но она не слушала. Вдруг вскочила:

– Слышал? – и бросилась к окну, свесилась через подоконник, пытаясь разобрать, откуда донесся привлекший ее голос.

А он сам не заметил, как для него отключился уличный шум. Со временем то же самое, по-видимому, произошло и с Бо. Так оно обычно и бывает.

Как только они въехали в город, Лора приподнялась и села. Почувствовала перемену освещения, звука, движения транспорта. Она потянулась и огляделась по сторонам. Соломон тем временем осторожно присматривался к ней. Впервые за несколько часов он увидел ее лицо. Судя по всему, в машине Лора не спала: глаза широко раскрыты, с невинным любопытством она поворачивала голову то к одному окну, то к другому, вбирая в себя новые впечатления. Впервые в большом городе. Но внезапно свет и движение за окнами исчезли – машина въехала в подземный гараж.

– Квартира наверху, – пояснил Соломон изумленной девушке.

Он закрыл машину, грохот дверцы разнесся по парковке – Лора так и подскочила. Вдалеке кто-то бросил в контейнер мешок с мусором и так же громко захлопнул крышку. Снова разнеслось эхо – и снова девушка сильно вздрогнула.

Соломон краем глаза наблюдал за ней. Правильно ли он поступил, привезя ее сюда?

– В соседнем квартале есть гостиница. «Маркер». Симпатичная. Современная, на крыше бар, оттуда весь город виден.

Личных средств для оплаты номера ему бы не хватило, но Бо изыщет. Ради своего фильма она придумает, как устроить Лору.

– Хочешь, поселю тебя там?

– Нет, – поспешно отказалась она. – Хочу быть с тобой.

– Нет проблем, – легко ответил он. На душе потеплело.

Он вынул из багажника пакеты и закрыл его осторожнее, чем до того дверцы. Но в этот момент распахнулась дверь для выхода, тяжелая противопожарная дверь, уж она грохнет так грохнет. Зацокали по цементному полу каблуки. Поблизости заверещала, откликаясь владельцу, машина. Лора воспроизвела этот звук. Женщина, садившаяся в машину, поморщилась, словно обидевшись. Она включила двигатель, и Соломон поспешил увести Лору.

– Пошли в дом, – позвал он, подхватывая пакеты и направляясь к выходу.

Бо ждала под дверью. Соломон и Лора должны были прибыть с минуту на минуту. Она нервничала, сама толком не понимая почему. Нет, неправда. Прекрасно она знала, в чем дело, но перед самой собой прикидывалась, что отпустить Соломона с Лорой одних на два дня – ничего особенного. Она хотела бы стать такой женщиной, которую подобные глупости не волнуют. Ревность убивает. Она никогда не ревновала – в отношениях не ревновала, никогда не чувствовала такого рода угрозы. Работа – другое дело. Если кто-то снимет лучший фильм, если у кого-то документальное кино будет получаться интереснее, чем у нее, тут она приревнует и готова в этом сознаться. Профессиональная ревность способствовала ее карьере. Но как применить ревность к отношениям? Как ей превзойти Лору, да и зачем?

И это чувство не Джек спровоцировал. Дело не в том, на что он вчера намекал, не это посеяло в ее душе семена сомнения, никто не нашептывал ей сплетню, не звонил в тревожные колокола. Это чувство проросло изнутри. Лора все время цеплялась за Соломона. Разве нормальная женщина отдает напрокат своего парня? И не просто позволяет это – еще и поощряет. Она буквально толкала Сола в объятия Лоры. Вот что пробудило в ней тревогу, вот почему от беспокойства живот сводило: она знала, что сама этому способствовала. Притворялась, будто ничего не замечает, потому что иначе ее поведение выглядело бы странно, чтобы не сказать – бесчувственно. Она видела, что творится прямо у нее перед носом, и поощряла их обоих во имя своего документального фильма. Ну вот! Наконец-то хоть самой себе призналась.

Лифт включился, поднялся на ее этаж. Бо вышла на площадку: успеет застать их врасплох, прежде чем они приготовят те лица, с которыми собираются войти в квартиру. Стоит взглянуть на них, и она сразу поймет, на каком она свете. Происходит ли что-то между ними. Лифт отворился. Снова свело желудок. Соломон вышел на площадку. Один. Бросил на Бо предостерегающий взгляд и обернулся к лифту:

– Лора, это наш этаж.

Сдвинувшись влево, Бо заглянула в лифт. Лора скорчилась в углу, прикрывая руками уши. Вот она встала, придерживая свои пакеты, робкая, точно мышка. И узел в животе у Бо мгновенно ослаб. Ей даже стыдно стало, что она почувствовала облегчение, увидев Лору в таком состоянии.

– Ей плохо в лифте, – сообщил Соломон. Он и сам разнервничался.

– Привет, Лора, – мягко заговорила Бо. – Заходи.

Лора еле слышно шепнула «спасибо» и переступила порог.

– Как съездили? – спросила Бо, пока Лора озиралась по сторонам.

Соломон покачал головой, советуя ей воздержаться от вопросов, но было уже поздно.

Из приоткрытого рта Лоры потоком хлынули звуки, они смешивались, накладывались друг на друга, сбивались, как в плохой записи.

У Бо изумленно расширились глаза. Как понять эту какофонию? Смысл ее был, видимо, негативным, что-то произошло нехорошее, девушка чем-то расстроена. Молча Бо наблюдала за тем, как Соломон провожает Лору в маленькую гостевую комнату, оберегает ее, точно разбившуюся птицу. Бо изо всех сил пыталась разобраться в этих звуках, но ничего не получалось. Ей казалось, чаще всего слышались ружейные выстрелы.