– Если бы Ольга была моим ребенком, он бы не возражал. Ему именно почему-то не нравилось, что Ольга моя сестра. Ребенка – пожалуйста, взяли бы с собой, а сестру – категорически нет. Не принимал он отчего-то Ольгу.

– Ну, гнида! Вот сволочь! – вскипела Гета. – Ты мне раньше таких деталей не сообщала. Уж я бы ему выдала!

– Потому и не сообщала, чтобы не выдала, – запоздало призналась я.

Пылая праведным гневом, моя подруга была способна на все, вплоть до того, чтобы лишить Александра вожделенной загранкомандировки. И я предпочла с ним расстаться по-тихому.

– Ну ладно. По поводу Александра ты, хоть и с опозданием, меня убедила. Тухлый номер. Такие большей частью все равно потом разводятся. Но Левончик-то чем тебе плох был? Не мужик – мечта. – Гета, вспомнив его, плотоядно причмокнула губами.

– Ничем, – вынуждена была признаться я.

– И Ольгу твою обожал. И она его сразу приняла. Почти уже папой называла.

Все было так. Левон Саркисян влюбился в меня, что называется, с первого взгляда. Это был жгучий стройный брюнет, очень похожий на итальянского певца Тото Кутуньо, по которому тогда умирала вся Москва. За мной никогда в жизни никто еще так не ухаживал. Он засыпал меня цветами и подарками. В каждый новый его приезд из Еревана наша квартира наполнялась ароматом роз, фруктов и всевозможных восточных сладостей. Коньяк с завода, на котором работал Левон, лился рекой.

Напор его был столь силен, что я почти согласилась выйти за него замуж, и он, окрыленный, счастливый, повез меня в Ереван – знакомить со своей многочисленной родней.

Он устроил мне незабываемую неделю. У меня осталось впечатление, будто полгорода и впрямь его родственники. Целую неделю мы только и делали, что ходили в гости. Причем не только в самом Ереване, но и в окрестностях, куда ездили на новенькой бежевой «Волге» Левона.

Принимали нас везде с поистине восточным размахом. Столы ломились от еды, коньяк и вино лились полноводными реками. И еще мы все время пили замечательный кофе, заходя для этого чуть ли не каждый час в многочисленные кафе и рестораны.

Куда бы Левон меня ни привел, меня везде встречали как самого дорогого на свете гостя. Многочисленные бабушки, дяди, тети, племянники, племянницы, братья, сестры и даже папа и мама Левона меня тут ждали, заранее любили, ибо «дорогой Левончик» просто не мог себе выбрать в жены плохую девушку.

Я понимала, что, выйдя за него замуж, вполне возможно, стану по-настоящему счастлива. И Ольге здесь будет хорошо. Ее здесь уже заочно любили и расспрашивали о ней. Для армян семья свята и родственники святы, и ни у кого даже малейших сомнений не возникало, что Ольга должна жить вместе со мной. Однако именно это в результате испугало меня.

Я не была уверена, что имею право увезти сестру из Москвы. Навсегда увезти, ибо Левон к нам перебираться не собирался. Его жизнь была в Ереване, и по-иному он ее просто не мыслил. Там его родина, его работа, его «родные камни». Будь я одна, наверное бы, решилась. Ереван мне понравился, работу я бы себе там нашла и квартиру свою обменяла бы на замечательную ереванскую, объединив которую с замечательной квартирой Левона, мы поселились бы почти во дворце.

Но Ольга… Имела ли я право выдирать ее из привычной среды, не только людской, но и языковой, в конце концов; лишать ее московской прописки и возможности жить потом в Москве? Кто знает, насколько она приживется в Армении. А если нет? Путь-то назад будет отрезан. Сейчас ей нравится «дядя Левон», а потом она вырастет и станет меня упрекать, что лишила ее всех московских возможностей.

И бабу Галю я не могла уже просто так бросить. Она нам стала действительно родной. Душу в нас вложила. И буквально сама жила нами. Она меня, конечно, уговаривала не оглядываться и «выходить за такого хорошего парня». Но я-то понимала: без нас с Ольгой ей придется очень тяжело, и чем дальше, тем хуже. И возраст ее уже давал о себе знать. Сейчас она еще бодренькая, на ногах, а через несколько лет… Правда, Левон предлагал и ее взять с собой, но она решительно отвергла его приглашение: я, мол, от своего Гены никуда. Он меня лежит-дожидается, как же я его брошу? Можно подумать, много хорошего она видела от своего Гены.

Так и не решилась я на замужество. Левон еще долго пытался уговорить меня и приезжал с подарками. Но я твердо стояла на своем: Ольга будет расти в Москве.

Потом Левон как-то поспешно женился на младшей сестре друга детства. И, естественно, приезжать перестал.

Уже в девяностые годы, когда все в нашей стране перевернулось вверх тормашками, я с болью смотрела на знакомый город Ереван – без света, без тепла, с трубами буржуек, торчащими из окон многоэтажных панельных домов, с длинными очередями у дверей хлебных магазинов, и единственно, чему радовалась (хотя радость – совсем неуместное чувство в такой момент), так это тому, что у меня в свое время хватило духа не увезти Ольгу на чужбину. Иначе лихо бы нам с ней пришлось. А теперь мы с Левоном уже много лет вообще живем в разных государствах.

– Ну ладно, – смирилась Гета. – С Левоном, как показала жизнь, ты тоже, наверное, скорее оказалась права, чем не права. Лучше уж все-таки на родине жить. Но уж Романа ты точно зря отшила.

– Совсем не зря, – начала спорить я.

– Был бы у тебя с ним дом – полная чаша, – продолжала моя подруга.

– Тут уж, подруга, ты виновата, – решила напомнить я. – Вернее, твои педагогические таланты. Кто, интересно, научил невинного ребенка обливать неприятных мужиков вареньем?

Гета согласилась, но лишь на мгновение.

– Рома был совсем не неприятным. По-моему, наоборот, очень фактурный мужик. И к тому же не жлоб. И я твою Ольгу всего один раз в жизни попросила мужику подлянку сделать. Я же не знала, что у нее это превратится в практику с каждым встречным-поперечным.

– Счастье, Гетка, что ты в школе не работаешь, – усмехнулась я. – Представляю, скольким питомцам ты бы своей гениальной педагогикой жизни поломала.

– Поэтому-то я и приняла вовремя мудрое решение, – самодовольно отметила она.

Мудрое ее решение заключалось в следующем. На последнем курсе института она решительно заявила, что распределяться в школу не хочет ни под каким видом, ибо это нанесет неизлечимую травму как ей самой, так и ее подопечным, и прибегла к помощи дальнего родственника, который был шофером какого-то большого начальника. Он и замолвил слово за Гету. В результате на нее в наш вуз пришла заявка из Университета Лумумбы, где моя подруга стала преподавать русский язык для иностранцев и до сих пор преподает.

– А Ольга восприняла твой урок по-своему, – объяснила я. – Если человек не понравился, надо сделать ему гадость, и он уйдет. Вот она с Ромой и постаралась.

– Видит бог, насчет Ромы я ее не просила! – воскликнула Гета.

Рома возник в моей жизни в середине девяностых, когда я как раз перешла из средней школы в частную гимназию. Гимназию эту организовала одна из наших институтских преподавательниц. Она всегда ко мне хорошо относилась. Вот и переманила меня. Уговаривать я себя долго не заставила. И зарплату мне на новом месте положили совсем другую, и Ольгу забесплатно учиться приняли. А возможности у сей частной школы были будьте здоровы. Солидные спонсоры для своих же детей старались. И помещение нашли хорошее, и бассейн построили. А уж про лингафонные кабинеты и компьютерные классы вообще не говорю. И, главное, в отличие от многих других частных школ туда действительно хороших учителей набрали. Они и знания давали, и требовали с учеников без скидок на кошельки родителей.

А кошельки, надо сказать, у всех в этом учебном заведении были солидные. Я даже сперва насчет Ольги тревожилась. Конечно, знания важны, но не возникнут ли у нее комплексы из-за того, что у нас достаток другой? И не станут ли ее одноклассники презирать, мол, учительская сестра, черная кость и им не пара? Ведь очень часто богатые дети воспринимают учителей словно обслугу, людей второго сорта.

Однако волнения мои оказались напрасны. Заводная контактная Ольга легко вписалась в среду и мало того что совершенно не комплексовала, так еще сумела настолько себя хорошо поставить, что дружбу с ней очень ценили.

Единственный одноклассник, с которым у моей сестры отношения сразу не задались, был сын злополучного Романа. Роман сам воспитывал сына, если, конечно, подобное позволительно назвать воспитанием. С женой Роман давно развелся, и дальше она участия в воспитании сына не принимала. Рома был целиком и полностью занят каким-то разносторонним и многообразным бизнесом, приносящим ему большой доход, однако не оставляющим времени. С сыном он завтракал иногда, если получалось, ужинал, дарил ему дорогие подарки, оставляя прочие заботы постоянно меняющимся боннам и охранникам. Результат получился соответствующим. Костя хуже всех в классе себя вел и хуже всех учился. Я была классной руководительницей. Поначалу мне хотелось самой справиться с проблемой, но в результате я оказалась вынуждена настоять на встрече с отцом.

Папа явился ко мне в пустой класс в состоянии сильного возбуждения. Гневом дышало его лицо. Руки были сжаты в кулаки. Зато у выглядывающего из-за спины сына физиономия была довольной. Он явно предвкушал разнос, который устроит противной училке его всемогущий предок.

Однако, разглядев меня, всемогущий родитель, вопреки сценарию сына, несколько обмяк, в облике его заметно поубавилось суровости, и он даже согласился поговорить со мной наедине, без Кости, которого отправил в сопровождении охранника посидеть в машине.

Разговор у нас получился долгий и под конец весьма откровенный. К моему удивлению, грозный на первый взгляд «новый русский» оказался на самом деле человеком одиноким и по-своему даже несчастным. Он и сам прекрасно понимал, что с Костей творится что-то неладное, однако, не представляя, как изменить ситуацию, пытался, словно страус, прячущий голову в песок, уверить себя, будто все в порядке. Мол, большинство мальчишек в Костином возрасте такие.