«Ты должна это закончить, Лиза», — слабо, едва уловимо звучит в голове голос Мамы.

«До завтра», — громко, ясно, до мурашек на коже в памяти вспыхивают слова Макса, и я подушечкой пальца мягко скольжу по словам на тыльной стороне ладони, которые так и не решилась смыть.

«Просто прекрати всё это.»

«Не хочу.»

«Ты должна это закончить, Лиза.»

— Не хочу.

— Чего ты не хочешь?

— Спи, Полина.

Утро.

Мама делает вид, что вчера ничего ужасного на её глазах не произошло, и с вполне правдоподобной улыбкой на лице готовит для отца завтрак, пока я тормошу Полину за плечо и прошу её перевернуться ко мне лицом, чтобы помочь выпить лекарство и сделать хотя бы парочку глотков чая.

У Полины снова температура и она жалуется на боль в горле.

«Ангина», — заключила ранее мама и принялась составлять младшей дочери почасовую схему приёма лекарств и полоскания горла, пока они с папой будут на работе, а я в школе.

— Полин, выпей это, — вкладываю ей в ладонь таблетку жаропонижающего.

— Спасибо, — невнятно бормочет, а я кусаю губы, не зная, как перейти к другой важной для меня теме. Не могу я в школу уйти и не поинтересоваться. — Полин?

— М? — делает глоток чая и плюхается обратно на подушку.

— Можно я у тебя спрошу кое-что? Только обещай не беситься.

— Уже бесишь. Чего тебе?

— Ты… ты зачем вчера ему звонила?

— Кому?

— Ты знаешь кому?

Глаза Полины друг резко расширяются и так же резко превращаются в две щёлочки:

— Ты откуда знаешь?

— Знаю, — мягко вздыхаю, укрывая её одеялом.

— Замутила всё-таки с ним? — фыркает в отвращении и переворачивается ко мне спиной. — Ну, удачи.

— Полин?

— Отвали, систер. Серьёзно. Вот сейчас вообще не лезь ко мне!

— Да что с тобой происходит? — шепчу, поглядывая на приоткрытую дверь. — Зачем ты звонила Максу?

— Максу? — цинично усмехается и поворачивает голову ко мне. — Так он больше не урод, не козёл и не последняя тварь? Теперь он — Макс? Ха. Ха-ха.

— Я никогда не называла его тварью.

— Серьё-ё-ёзно? — выплёвывает, будто что-то горькое на язык попало. — Ну ты и дура!

— Для чего ты звонила ему?

— У него и спроси! — кричит внезапно и с головой накрывается одеялом.

Вот и поговорили.

Уже сбегаю по ступеням лестничной клетки, когда вдруг звонит Зоя, коротко и ясно заявляет, что сегодня она идёт в школу одна и вешает трубку.

— И что это было? — бормочу себе под нос и ещё минуту точно смотрю на дисплей телефона, прибывая в смешанных чувствах.

А потом всё вдруг становится ясным, как белый день!

За углом дома, куда видимость из окон моей квартиры уже не доходит, припаркован мопед с красной отшелушивающейся краской, а на нём сидит Яроцкий и при виде меня сверкает самодовольной ухмылочкой, будто опять где-то нашкодил, но в этот раз удалось выйти чистым из воды.

— Привет, — протягивает мне шлем, пока я заставляю ноги ожить и двигаться дальше. Не стоять на месте, как в землю вкопанной, а ещё не испытывать всей той неловкости, которая так и рвётся наружу.

«Веди себя, как ни в чём не бывало.»

— Надевай, — трясёт шлемом.

— До школы три минуты на твоём мопеде.

— Ну и отлично, — расслабленно ухмыляется. — Шлем.

Задумываюсь. И вдруг доходит!

— Так это ты Зое позвонил? — Принимаю шлем.

— Какой Зое?

— Не придуривайся. Это ты ей сказал, чтобы в школу без меня шла?

С невинным видом пожимает плечами:

— Может быть.

Хочется задать самый глупый в данной ситуации вопрос «Зачем?», но сдерживаюсь. И так понятно зачем, но моя неуверенность всё ещё слишком сильно жужжит в груди. Всё ещё нашёптывает о том, что Яроцкому не могла понравиться такая, как я. Только не после Вероники. И не после войны, что между нами была.

Собираюсь просто кивнуть и молча сесть на мопед, как замечаю свежую ссадину на левой скуле Макса и неосознанно протягиваю руку к его лицу. Тот мягко ловит меня за запястье и слегка отшатывается.

— Всё в порядке, — больше не улыбается.

— Откуда это? — смотрю на него напряжённо. — Ты же не…

— Всё в порядке, Лиза, — настойчиво. Держит меня за руку и мягко притягивает к себе, обхватывая второй рукой за талию.

— А у тебя? — будто в глазах моих ответ отыскать пытается.

Неловко прочищаю горло и отвожу взгляд.

— Да… да, всё хорошо.

— Как мама? Шок прошёл? — улыбается.

— В порядке. Сказала, мне конец, если снова увидит нас рядом. Собирается Нине Эдуардовне звонить с просьбой, чтобы она нас рассадила.

— А ты?

— Что я? — смотрю в улыбающиеся глаза Макса и вновь испытываю это: запредельный трепет и опасение.

— Ты ведь не хочешь, чтобы нас рассаживали?

— Нет, — отвечаю тихо и спустя паузу. И всё ещё поглядываю на ссадину на его лице.

«Куда ты опять вчера ввязался, Яроцкий?»

Одевает шлем мне на голову и кивает назад.

— Учиться едем, или нет?

Этот день был не просто одним из сумасшедших дней в школе. Этот день я заслуженно могу назвать самым сумасшедшим, самым сумбурным, а также удивительным днём из всех, что со мной случались. И причина лишь в нём — в Максе. В его поведении, в его взглядах, в его жестах и словах. С самых школьных ворот, когда он помог мне слезть с мопеда и забросил мой рюкзак к себе на плечо, а второй рукой обнял меня, собственнически прижав к себе, что-то внутри меня больно затрещало, раскололось надвое. Я никогда не была особо суверенной и во всякие дурные предчувствия не верила, просто гнала прочь, но с сегодняшнего утра оно меня не покидает — стоит подумать о том, чем могут закончиться наши отношения (которые таковыми никто ещё не обозначил), в груди, будто петарда взрывается, страшно становится.

А вторая часть меня готова светиться миллионами крохотных лампочек, стоит Максу просто взглянуть в мою сторону. Горечь и печаль никуда не исчезла, она всё там же — в глубине его зелёных глаз, но теплота, которая в них появилась, блеск, словно первый лучик солнца сумел пробиться сквозь пучину туч, будто волшебством наполняют мою душу. Хочется парить, хочется улыбаться, хочется поверить в то, что всё это происходит со мной на самом деле — это не сон.

Я не могу отвести глаз от человека, которого считала жестоким монстром, пока не поняла, какой ранимый он на самом деле. С какой осторожностью держит за руку, поглаживая подушечкой большого пальца мою вечно холодную кожу. С каким безразличием к окружающим обнимает меня за плечи, идя по школьному коридору; будто видит и слышит только меня. С какой искренностью этот монстр может улыбаться со всяких глупостей, которые сегодня в рекордном количестве сыплются у меня изо рта.

Я встревожена. Я сбита с толку. И кажется… будто за спиной выросли крылья.

Даже острые взгляды Светлаковой так не тревожат. Между ними ведь нет больше ничего, так? Я верю ему, в то, что Макс сказал мне вчера. Хочу верить, что он и правду не обещал Веронике ничего серьёзного, предупреждал, что так будет. Пытаюсь убедить себя, что не разбивала силой их пару… даже наоборот — бежала от чувств, как могла. Спасалась от них, но оказалась слишком слабой. Чувство вины, так или иначе, саднит на душе, ведь как ни крути, я стала разлучницей, хоть и не желала этого. И даже несмотря на то, что происходящее между мной и Максом кажется туманным сном, сложным и практически невозможным, я больше не готова его отпускать. Смотрю на него и, даже зная, каким печальным будет финал для нас обоих, я не хочу его отпускать. Не сейчас. Не так скоро.

Также пора признать, что освоение материала и учёба потерпели двойное фиаско. Теперь я не просто плохо понимаю учителей, теперь я их даже не слышу. Все мои мысли о Нём, все мои разговоры с Зоей о Нём, все на кого я хочу смотреть, это Он.

Берёт меня за руку, переплетает пальцы и опускает под парту к себе не колени. Берёт ручку в левую руку и делает вид, что записывает то, что диктует учитель. Левой рукой!

Не могу сдержать смеха.

— Это тайский? — киваю на тетрадь Макса.

— Вполне возможно, — ухмыляется, старательно выводя каракули, а мне ещё больше при виде его стараний смеяться хочется.

Пытаюсь забрать свою руку, чтобы дать ему возможность нормально писать, но Макс не отпускает.

— Ещё не согрелась, — шепчет, взглянув на меня украдкой.

— У меня всегда руки холодные.

— Правда? — будто удивляется. — Давай вторую.

— Нет. Я не смогу писать.

— Потом у меня перепишешь.

— Я не понимаю тайский, — смеюсь, пытаясь спрятать от Макса вторую руку.

— Опять эта парочка, — обречённо вздыхает у доски Мария Петровна. — Почему вас ещё не рассадили?

— Простите, — виновато опускаю глаза, но не могу избавиться от улыбки.

— Повторите, пожалуйста, последнее предложение! — с серьёзным видом просит Макс. — Я не успел записать.

Во время обеда, Зоя требовала выложить ей все подробности нашего вчерашнего свидания (именно так она обозвала то, что было у нас с Максом вчера), а я старательно делала вид, что ничего такого не произошло. В итоге, когда Зоя спросила, целовались ли мы, кровь так быстро прилила к лицу, что глупо было отрицать и косить под дурочку.

— Я всё ещё ему не доверяю, — прошипела, после того, как вдоволь напищалась на всю столовую, не сдержав восторг. — К тому же про мегеру не стоит забывать. Такие, как она не прощают, когда у них парней отбивают.

Ну вот и аппетит пропал.

Бросаю вилку в тарелку с картофельным пюре и вымученно смотрю на Зою:

— Тоже так считаешь?

— Чего?

— Ну… что я отбила у Светлаковой Макса.