Опускаю взгляд и молча, носом кеда, пинаю камень под ногами.

— Так… так что мы здесь делаем? — наконец спрашиваю, чувствуя себя слишком неловко с ним наедине.

Макс оборачивается и протягивает мне руку:

— Иди сюда.

— Зачем?

— Вот же ты упрямая, — так улыбается, что самой в ответ улыбнуться хочется. — Расскажу кое-что. Давай. Иди сюда.


* * *

Лето перед десятым классом

Конец июля

— Давай. Иди сюда. Залазь. Отсюда лучше видно.

— Костик, блин, какого фига мы тут делаем? Ну серьёзно… Тебя вон те парни вообще не смущают? — киваю на свору бродячих собак.

— Не трогай их мусор, они не тронут тебя, — подмигивая, заверяет Костян, затаскивая меня на разбитый каменный парапет у старой набережной. — Смотри. — Кивает на пылающее в свете заката море. — Солнце сейчас садиться будет.

— Ну… ага, — киваю, скептически поглядывая на друга. — Закат.

— Зака-а-т, — с ностальгическим видом повторяет Костик, а я не спускаю взгляда с его лица и пытаюсь понять, кто этот странный чувак передо мной и куда он дел моего лучшего друга.

— Закат, — повторяю с тупым видом. — Клёво. Ага.

— Ага. Клёво.

— Ты кто? — интересуюсь у него на полном серьёзе.

Костик закатывает глаза, будучи раздражённым моей тупостью как я понимаю, садится на парапет и вытаскивает из рюкзака отцовский фотоаппарат.

— Стащил? — вскидываю бровь, присаживаясь рядом.

— Разумеется, — довольно ухмыляется Костян.

— Круууто. Хочешь, чтобы я пофоткал тебя на фоне заката?

— В точку, братишка! — с преувеличенным восторгом восклицает Костик, щёлкая двумя пальцами. — Подожди, я надену бикини. Чёрт, кажется, я забыл бикини!

— М-м… Ню? — предлагаю с важным видом.

— Как вариант, — не сдерживает смеха Костик. — Ладно, не отвлекай меня, сейчас начнётся.

Упираюсь ладонями позади себя в парапет и невольно отмечаю, что сегодня закат действительно красивый. Настолько огненный, что, кажется, будто море в огне пылает.

— Багряный закат…

— Ооо… Костян, не начинай, — умоляю.

— Не буду.

— Думаешь, получится? — спрашиваю.

— Должно. Сегодня точно должно.

— Ладно, но для чего так далеко ездить? Если Ярик узнает, что я его мопед опять взял, мне не жить.

— Ярик давно уже на нём не ездит, — Костик кивает на море. — Смотри-смотри. Отсюда лучший вид на закат и не мешает никто. Нужна полная концентрация, понимаешь?

— Поэтому мы сюда тащились? Тут воняет, будто труп где-то рядом гниёт. И задумайся, чувак, а ведь это может быть правдой!

— Ни фига ты не понимаешь, Макс, — вздыхает Костик, настраивая фотоаппарат. — Чудеса не случаются в таких местах, как центральная набережная. Там слишком шумно, всегда много людей, там… там атмосфера не та, испорченная, сечёшь? Поэтому мы здесь — в особенном месте.

— Чудеса? — теперь обе мои брови выгибаются, а изо рта вырывается каркающий смешок. — А разве то, что ты так упорно увидеть пытаешься не наука?

— Это синонимы, братишка. Два понятия, которые сами люди разделили бездной скептицизма и недоверия. Например, если ты не любишь молоко, то ты не будешь пить молоко, но предложи я тебе молочный коктейль и ты с радостью его выпьешь.

— Ну… да, я люблю молочный коктейль.

— Видишь. Но молоко — оно везде молоко. Разница в том, в каком виде его тебе подадут и в том, какое название тебе больше нравится. Так и здесь. У науки и чуда одна основа.

Кладу ладонь Костику на лоб и без шуток интересуюсь:

— Ты заболел?

— Смотри, — вновь кивает на море. — Пару минут осталось.

Вздыхаю:

— Ладно. Давай посмотрим на это твоё молоко.

— Зелёный луч.

— Зелёный луч, — повторяю скучающе.


* * *

— Зелёный луч?

— Да, — Макс приседает на корточки. — Я смотрел на Костика таким же взглядом, каким сейчас смотришь на меня ты. — Горько усмехается и потирает ладонью шею. — Но он упрямый, как баран был. Был уверен, что увидит его однажды.

Опускаюсь рядом и продолжаю внимательно смотреть на Яроцкого.

— Костик где-то прочитал, — продолжает рассказывать, а глаза, такие печальные, на море смотрят, — что если внимательно смотреть на солнце во время заката, когда верхний край диска соприкасается с линией горизонта, именно морского, и последний яркий луч ударяет по глазам, то можно увидеть его совсем в другом свете. В ярко-зелёном. Таком, каких в природе не существует и ни один художник не может получить его на своей палитре, — бросает короткий взгляд на меня и пожимает плечами: — Это Костика слова.

Задумываюсь, припоминая.

— Я читала об этом, — наконец осеняет. — В романе Жюля Верна. Роман так и называется «Зелёный луч». Главная героиня прочла заметку об этом явлении в английской газете и отправилась в путешествие, чтобы собственными глазами увидеть этот самый зелёный луч.

— Ого, — Яроцкий смотрит на меня с такой теплотой, от которой вновь сердце в груди замирает, — вам с Костиком точно было бы о чём поговорить.

Отвожу смущённый взгляд к морю и чувствую, как вновь кровь к лицу приливает.

Макс спрыгивает с парапета на узкий песчано-галечный пляж, подхватывает камешек и, замахиваясь, бросает в шумное море.

— Костик говорил, что для того, чтобы увидеть эту зелёную хрень нужно три условия, — голос повышается, слышу, как дрожать начинает. — Открытый горизонт, чистый воздух и свободная от облаков сторона горизонта, где происходит закат. Или восход. Но на восходе мы никогда сюда не приходили. Что он только не делал, чтобы увидеть его… — мрачно усмехается, — и прыгал тут, как ненормальный, где-то прочитав, что в движении увидеть луч больше шансов. То сидел и даже не двигался, не моргал почти, а мне даже дышать громко запрещал. Но… он так его и не увидел. Этот луч долбаный.

— Я… — от неловкости прочищаю горло и беззвучно спускаюсь с парапета на островок пляжа. — Я не знала, что Костя… был таким.

— Ты вообще его не знала, — отвечает, стоя ко мне спиной, но я не слышу упрёка в голосе. — А могла бы, если бы не… Если бы не куча всего! Если бы не Костя со своей тупой нерешительностью! Если бы не я, который смеялся над его чувствами! Если бы не… — Замолкает, опускает голову и тяжело дышит.

Моя рука невольно поднимается, чтобы проявить сочувствие, быть может похлопать Макса по плечу, но решимости не хватает: опускаю её также быстро и прячу в карман пальто.

— Держи, — Яроцкий разворачивается ко мне и протягивает сложенный в четверо лист бумаги исписанный шариковой ручкой с красными чернилами. И только принимая его, понимаю, что это фотография с запечатлённым на ней огненно-красным закатом.

— Багряный закат, — Макс говорит с прежним спокойствием и так пристально смотрит, будто не хочет пропустить ни одной эмоции на моем лице. — Костик так в шутку его назвал. Он для тебя этот снимок делал.

Смотрю на помятую фотографию и не знаю, что испытываю, слишком много всего и одновременно ничего. Только горький комок в горле растёт всё больше, так что сглотнуть не получается.

Присаживаюсь на корточки, прислонясь спиной к каменному парапету, и неотрывно смотрю на фотографию. Это чувство — бессилия, оно не выносимо, оно душит. Я совсем не знала Костю, но живее чем сейчас, он для меня никогда ещё ни был. Это так… это так несправедливо.

Закрываю глаза и вижу его лицо, его смущённую улыбку, которой никогда не придавала значения — разве кто-то мог смущаться при виде такой, как я? Вспоминаю, как его голова просовывалась в дверь нашего класса после каждого звонка на перемену и вижу… теперь вижу, как он смотрел на меня тогда…

— Прочти, — слышу над головой голос Яроцкого. Переворачиваю фотографию и вижу несколько строк написанных от руки неуклюжим, детским, но очень старательным почерком.

«Лиза», — первое слово.

— Это письмо Кости? — хмурясь, встречаюсь взглядами с Максом, который так и стоит надо мной.

— Да. Четвёртое.

— И… и почему оно у тебя?

— Хочешь спросить: почему оно у меня, а не у Паши?

— Не знаю, — теряюсь. Пожимаю плечами. — Просто… ты сказал, что все письма…

— Три письма, — перебивает. — Я сказал: Костик передавал через Чачу три письма. А это — четвёртое. Которое… я у него забрал. Не веришь мне?

Я уже не знаю, кому верить. Всё это… всё это настолько запутано.

— Прочти, — кивает на фотографию и вновь отворачивается к морю.

«Лиза», — от одного моего имени вкус горечи во рту троекратно усиливается.

«Лиза.

До этого я отправлял тебе стихи, но видимо, ты не очень любишь поэзию, поэтому решил сказать так, как умею — своими, простыми словами. Чувствую себя, правда, полным идиотом… Всё-таки выражать чувства чужими словами намного проще, руки не так дрожат, и сердце не так колотится, но всё же… я должен набраться смелости и признаться тебе наконец. А это не так просто как кажется… Фух. Вот стояла бы ты сейчас передо мной, я бы, наверное, умер уже.

Прости, что так и не смог сфотографировать для тебя зелёный луч солнца на закате, но я верю, что однажды, если ты, конечно, не будешь против, ну, я надеюсь, что однажды ты не будешь против, мы вместе… в смысле — ты и я, когда-нибудь обязательно его увидим…»


* * *

Лето перед десятым классом

Конец августа

— … увидим. Вот так. Блин! Нет! Это бред какой-то! Как тупица какой-то малолетний написал! Не умею я чувства так выражать! Стихи всякие записать могу, а чувства выражать вот так вот — нет!