Сегодняшний день стал тем самым, когда я призналась себе, всем сердцем почувствовала, что больше не ненавижу Макса Яроцкого. Возможно… даже наоборот.


* * *

Девятый класс

Начало учебного года

— Да что с тобой, чувак?! — недовольно кричал я на Костика в футбольных воротах. — Мячи вообще ловить собираешься, нет?!

— Ааа… да-да! — сверкал нелепой улыбкой Костик.

— Чего тебя плющит так? — Нет, так дело не пойдёт. Он все мячи пропускает. — Давай, выкладывай.

— Да чтооо?

— У тебя сейчас радуга изо рта польётся! — отбросил мяч в сторону и твёрдо уставился на Костика. — Что там опять случилось?

— Да ничего такого.

— Тогда чего светишься, как дурак? Мячом в голову Багряновой зарядил, а потупел сам? Кстати, может она, поэтому опять в школу не ходит?

— Макс, блин, — Костик садится в траву за воротами и вытягивает ноги, глядя на осеннее солнца.

— Что? — опускаюсь рядом, упираясь в штангу спиной. — Давай, колись уже. Что опять придумал?

— Да ничего такого… просто…

Вижу, как его распирает — так поделиться хочет, а всё ломается, как девчонка.

С неловким видом почёсывает затылок и наконец, выкладывает:

— Мама Лизы работу искала, понимаешь?

— Нет, — качаю головой, но отлично понимаю, как надолго этот разговор сейчас затянется. — И ты предложил ей работу?

— Да! — горячо восклицает. — То есть… то есть, нет. Не совсем. Ну, просто там… отцу кадровик требовался, вот я и… это…

— Что? Ты попросил маму, чтобы она поговорила с отцом, чтобы тот взял к себе на работу маму Багряновой?!

— Тише, чего орёшь?.. — Шумно вздыхает, наматывая травинку на палец. — Примерно так.

— П-ф-ф… — пытаюсь уложить в голове, что мой друг в конец отчаянный! — И… стой, откуда ты знал, что матери Багряновой работа была нужна?

— Резюме на сайте видел.

— Случайно конечно.

— Конечно, случайно! — зло смотрит на меня. — Почему бы и не помочь?

Усмехаюсь:

— Ладно. А тебе-то что с этого?

— Ничего, — отводит взгляд.

— Прям так и ничего!

— Да просто если они с моей матерью подружатся, в гости начнут друг к другу ходить, я Лизу буду чаще видеть, смогу…

— Стоп. Можешь не продолжать, — смеясь, поднимаюсь на ноги.

— Так и знал, что ржать будешь, — Костик с понурым видом поднимается следом и тащится к школе.

— Да нет, Костян! Я… ну просто это как-то… Ты что ангелом-хранителем для их семьи заделаться решил?

— Да пошёл ты!

— Костяяян, — пытаюсь сдержать улыбку, догоняю его и обнимаю за плечи. — Ну а если прогорит твой план? Если не подружатся они?

— Ну и что? — фыркает. — Что я просто помочь им не могу?

— Так иди и скажи ей!

— Кому?

— Лизе, кому!

— Что сказать? «Привет, а я тут твоей маме работку подогнал! Поэтому давай встречаться?».

И вновь мне смеяться хочется.

— Костик, ты такой милаш, — люблю его дразнить. Особенно когда губы надувает и брови хмурит. Нет, это просто что-то! Ну как тут удержаться?

— Ути-пууути, — тыкаю пальцем ему в щёку. Костик сдаётся, не сдерживает смеха, отталкивает меня с криком «Отвали, извращуга» и мчится к школе. А я бегу за ним. Уверенный, что уже через месяц-другой он о своей Багряновой и не вспомнит. Какая вообще любовь в нашем возрасте?

Забудет и не вспомнит.

— Однажды ты поймёшь, что я был прав! — кричит, обернувшись.

— В чём прав? В том, что ты идиот?

— Ха! — Костик притормаживает, показывает мне средний палец и вновь улыбается до ушей. — Вот поймёшь и сам ей спасибо ещё скажешь.

— Кому? — смеюсь, закинув голову к небу. — Багряновой?

— А кому ж ещё? Вот поймёшь, какая она хорошая, поймёшь, что твой лучший друг любит самую добрую и милую девчонку на свете, и спасибо ей за это скажешь, например, на нашей свадьбе, а потом в сторонку отойдёшь и тихонечко от зависти высморкаешься.

— А я говорил тебе, Костик? — смотрю на него с серьёзным видом.

— О чём?

— О том, что у тебя дерьмовое чувство юмора.

ГЛАВА 23

Вновь чай какой-то странный. Вновь вкуса не чувствую. Помешиваю ложечкой сахар, который в этот раз совершенно точно насыпала, и смотрю, как кружатся маленькие чаинки.

Тётя Алла сидит напротив и пьёт уже вторую кружку. Думает, я не вижу, как она подливает в неё что-то из фляжки, но так и мне проще — делать вид, что не замечаю. Глаза на неё поднять стыдно почему-то, и дело не только в разгромленной квартире, в слове родителям, которые мы с Полиной не сдержали, и даже не в Косте… Нет, в какой-то степени и в Косте тоже, но главная причина неловкости это всё же он — Яроцкий.

— Мне так жаль, Лиза, — голос тёти Аллы звучит всё более сожалеюще. Робко поднимаю на неё глаза и смотрю, как делает глоток чая. Макияж как всегда идеален. Удивительно длинные ресницы для её возраста, мама говорит, что это свои — не нарощенные. Высокие скулы подчёркнуты румянами цвета бронзового загара, которые придают лицу тёти Аллы хоть немного живости, сама по себе она даже Яроцкого бледнее, будто в том же воображаемом мною подвале всё лето просидела. На губах матовая помада бордового цвета, ногти длинные, ухоженные, светлый деловой брючный костюм будто на заказ сшит, тёмные волосы убраны в высокую причёску. Только вот украшений на тёте Алле никогда нет: ни серёжек, ни даже кольца обручального. Мама говорила, со смертью Кости она перестала их носить, золотая цепочка стала для неё удавкой на шее, в то время когда и так с трудом дышать получалось. Мне не понять и, слава Богу.

Тётя Алла выглядит молодо и ухоженно для своих лет, пахнет от неё всегда приятно, слегка располнела за последний год, но полнота ей даже больше шарма придала, но вот мало кто знает, что на душе у этой женщины. Какое горе она до сих пор переживает. Одна борется с потерей сына.

Отец Кости с головой ушёл в работу, постоянно в разъездах, так ему проще — объясняла мне мама. А у тёти Аллы никогда подруг не было, с которыми она могла бы поговорить по душам, вот мама и подставляет ей своё плечо. К тому же они и до смерти Кости неплохо общались, а как сына тёти Аллы не стало, моя мама и вовсе стала ей как сестра.

И вот мамина лучшая подруга сидит на нашей кухне и говорит мне, как сильно сожалеет о том, что натворила. Не я каюсь за то, во что превратилась квартира, а она за то, как в конце прошлого лета обидела Макса.

— Мне так жаль, — повторяет, а глаза слезами наполняется. — Максим и Костя были лучшими друзьями с детства, даже больше — они были как братья, а я… я, убитая горем, лучшее что смогла сделать это… это обвинить Максима в смерти Кости. Прямо на похоронах. Лиза… мне так жаль. Максим — единственный из всех друзей и одноклассников Кости, кто пришёл на похороны. Никогда не забуду его лицо. Все разошлись, а он… Максим продолжал стоять у могилы, без слёз, молча…

— Тётя Алла, вы не должны…

— Нет, — перебивает, качая головой. Берёт салфетку и промакивает глаза. — Я вернулась за ним, чтобы позвать, машина уже уезжала, но вместо этого накричала, сказала, что это он виноват, что это он не доглядел моего мальчика, что это из-за него он напился, из-за него та машина… — И вновь слова заглушаются рыданиями и сдавленными: — Прости, Лиза, я не должна вести себя так при тебе. Ты принимала лекарства?

Киваю.

Не знаю, что сказать. Просто смотрю на неё и сама с трудом сдерживаю слёзы. Меня не было на похоронах, я уехала из города за несколько дней до них и никогда не интересовалась, как всё прошло. Теперь жалею. Жалею, что не попрощалась с Костей, хоть мы так и не подружились. Жалею, что не была рядом с Максом. Если бы я осталась, на день, или два… Макс он… был бы там не один.

— Почему никто не пришёл? — шепчу.

Тётя Алла шумно высмаркивается, отправляет салфетку в урну и уже не стесняясь меня подливает в чай прозрачную жидкость из маленькой фляжки.

— В тот день шёл сильный дождь, мы все промокли до нитки, — отвечает не глядя. — Точно не знаю, но директор школы, когда приносил мне свои долбаные сожаления, списал отсутствие школьников на похоронах именно на эту причину.

— Все промокнуть боялись?

— Шутишь? — горько усмехается тётя Алла. — Должно быть все моего гнева боялись, не знаю… Не знаю, чего они боялись, но лишь один Максим пришёл попрощаться с моим мальчиком. И я практически прокляла его у могилы собственного сына.

— Вы… вы были растоптаны горем, тётя Алла, — плохо подбодрить получается, в то время когда осудить хочется. — Думаю, Макс это понимает.

— Думаешь? — вновь усмехается. — Нет, Лизонька, не думаю, что меня можно понять. Костя бы вот… Костя бы точно не понял, наругал бы меня за то, что я так с его лучшим другом поступила…

— Лииииз? — хриплый жалобный крик доносится из спальной. Полина просит ей воды принести.

— Много выпила? — хмурится тётя Алла, и я решаю кивнуть, тему таблеток поднимать не хочется.

Отношу Полине воду и вновь сажусь за стол напротив тёти Аллы, которая, наконец, справилась со слезами и смотрит так, что сомнений не остаётся — теперь будут нравоучения. Но нет…

— Что Максим здесь делал? — вместо этого спрашивает. — Лиза, я пойму если у вас с ним… Если ты… Девочки любят плохишей, можешь не объяснять мне это, но…

— Тётя Алла, — решительно перебиваю. — Между нами ничего нет!

— Правда? — глаза щурит. — А почему покраснела?

Утыкаюсь взглядом в стол.

— Он просто хотел помочь с уборкой.

— После того, как помог устроить всё это? О, не смотри на меня так, я отлично знаю, каким стал Максим. — Замолкает, тяжело сглатывает и тихо добавляет: — Часть вины за это и на мне лежит.