Тяжело вздыхаю и опускаюсь на пол следом.

— Пошли, — голос Макса звучит из коридора.

— Куда? — цоканье каблуков Вероники раздаётся за спиной.

— Я вызвал тебе такси.

— Нам — ты хотел сказать.

— Пошли…

— А как же…

— Пошли, я сказал!

Хлопает входная дверь. И вот я остаюсь наедине с кучей мусора, разгромленной квартирой, непосильной тяжестью на душе и слезами, которые, наконец, получают свободу.

Через час утомительной уборки решаю себя подбодрить, что всё не так уж и плохо. Перевязываю растрепавшийся пучок на затылке, утираю покрытый испариной лоб и осматриваюсь по сторонам. Ну… основная часть мусора уже собрана и ожидает в пакетах в коридоре. Осталось самое сложное — вычистить ковры от табачного пепла, подсчитать количество прожжённых дыр на мебели, заклеить ободранные обои в моей спальной, вымыть полы, закинуть в стирку постельное бельё и покрывала, не переусердствовать со всем этим, а также прекратить, наконец, попытки дозвониться до Полины, потому что моя сестра напрочь меня игнорирует и совершенно точно сегодня ночевать домой не придёт.

— Так, хватит реветь, — утираю ладонями уже распухшие от слёз глаза, выпиваю залпом стакан воды, и пишу Полине эсэмэс:

«Я не злюсь, честное слово! Просто вернись домой, я волнуюсь!»

Не подействует, уверена. И в большей степени потому, что вряд ли она в своём укумаренном состоянии сейчас вообще читать способна.

Приседаю на кухонный табурет и глубоко дышу.

Подумаешь, уборка. Обычная зарядка… практически ничем не отличающаяся от занятий в клинке. Если делать всё медленно и постепенно, то…

Договориться с собой не удается, и мнимая уверенность вновь уступает место слезам. Слишком много внутри накопилось, слишком много случилось за последние дни… Всё с ног на голову перевернулось. Пытаюсь дышать, не утонуть в этом болоте, но оно всё больше тянет на дно, душит.

Лучше бы я ничего не знала… Лучше бы жила как жила! Лучше бы не возвращалась в эту школу!

Поднимаюсь на ноги собираясь потушить пожар в душе ещё одним стаканом воды, как слышу — в скважине поворачивается ключ.

— Полина! — бегу в коридор. Дверь распахивается и что-то падает прямо к моим ногам. Что-то неподвижное, бормочущее себе под нос явные проклятия. Что-то с розовым хаером волос.

— Полина… — приседаю перед ней и во все глаза смотрю на того, кто притащил мою сестру домой.

Макс захлопывает за собой дверь, велит отойти подальше, а лучше скрыться в другой комнате, забрасывает Полину на плечо и тащит в ванную.

— Ненвижутбя… — бормочет Полина, болтаясь вниз головой, как тряпичная кукла. — Отпусссссти! Ярцкий… кзёёёл! Пууустии… Уроооод… Нвижу…

И он отпускает её. Прямо в ванную, из которой Полина ещё наивно пытается выбраться, но продолжает соскальзывать вниз.

Макс, не говоря ни слова, включает холодную воду и направляет душ прямо в лицо моей сестры.

От визга, что сотрясает стены в следующие мгновения, хочется зажать голову между колен и молиться, чтобы это поскорее закончилось.

— Лииззаа… — стонет Полина, дрожа от ледяной воды и рыданий, пока Макс беспощадно поливает её из душа. — Помогиии… Лииизаа…

— Хватит, — пытаюсь перекрыть воду, — но Яроцкий не позволяет. Отталкивает меня свободной рукой подальше от крана, вытаскивает из кармана маленький прозрачный пакетик с тремя розовыми таблетками внутри и показывает мне.

— Знаешь, что это? У неё было.

В ужасе смотрю на таблетки и вновь начинаю испытывать непреодолимое желание вырвать своей сестре все волосы до единого!

— Примерно, — киваю, и вместо злости, что хочется на неё обрушить, по щекам вновь катятся горячие слёзы.

— Отлично. Значит, возражений не будет, — Макс прячет пакетик обратно в карман джинсов и перекрывает воду, без капли жалости глядя на дрожащую с ног до головы, сжавшуюся в комочек Полину. — А теперь промывание желудка.

— Н-н-н-нет! По-по-пошёл т-т-ты в ж-ж-жопу, Яр-яроцкий!!! — зубы Полины хоть и стучат, но слова звучат теперь гораздо понятливее. — Ненавижууу тебяяяя… Лииизааа… По-по-почему он это д-д-делаееет?..

— Потому что твоя сестра слишком тебя любит, — отвечает Макс и вытаскивает Полину из ванной.

Через час Полина уже крепко спит укрытая двумя одеялами, потому что даже во сне дрожит. «Отходняк», — как пояснил Макс. Макс… который всё ещё в моей квартире, всё её практически не разговаривает со мной, ходит с лицом кислее некуда и вообще чёрт знает, что всё ещё делает здесь.

А чувство неловкости прогрессирует. Практически физически ощущаю, как оно хватает за горло, бьёт по голове, выбивая из неё все нужные слова и мысли, так что приходится, как дурочке слабоумной бормотать благодарности за то, что привёл домой Полину и взглядом по сторонам бегать, лишь бы не смотреть ему в лицо.

Да, мне неловко рядом с ним. И причина ни для кого не секрет. Но вот что странно: когда он здесь, когда просто рядом, пусть и молчит, пусть и выглядит мрачнее тучи, как-то легче стало, спокойнее, вес ответственности по странным причинам больше не давит на плечи так сильно. Может, потому что я сейчас не одна?.. Потому что он вернулся. Мог ведь не возвращаться, задание закончилось, вечеринка тоже. Так для чего он вернулся? Ещё и Полину где-то нашёл. Точно ведь знал, где искать. Но при этом выглядит так, будто ему невыносимо здесь находиться, слушать меня, смотреть на меня…

«Просто уйди», — хочется попросить. Хочется заверить, что со мной всё нормально, несмотря на то, что его это вряд ли волнует. Для чего-то хочется сказать, что я справляюсь, да, справляюсь, что предательство лучшего друга — не самое страшное, секрет Кости — не самое шокирующее, последствия вечеринки — сущий пустяк, а поцелуй… наш поцелуй — всего лишь часть и игры, и я это понимаю.

«Что ты здесь делаешь»? — хочется спросить. Хочется набраться смелости и задать этот звенящий в голове вопрос.

«А что если возьмёт и уйдёт»? — звенит в голове в ответ.

«Ну и ладно», — мысли продолжают вести диалог в голове.

«Что-то же ему тут надо.»

«Может совесть грызёт?»

«Совесть? У кого? У Яроцкого?»

Хватит.

Пока курит на балконе, хватаю мусорный пакет, метлу и савок и решаю начать подметать пол с кухни. Окурков и пепла тьма, крышки от бутылок, разбросанные чипсы…

— Дай сюда, — метла вдруг вылетает из рук так же быстро, как Яроцкий берёт меня за плечи и заставляет сесть на кухонный диванчик.

— Но кто-то же должен это всё убрать.

— Сестра твоя проснётся, флаг ей в руки.

— Она не сможет.

— Сможет, — набирает в чайник воду и ставит на плиту. — У неё все выходные впереди.

— Нет. Тётя Алла завтра вечером придёт.

Рука Макса замирает на ручке подачи газа, и взгляд медленно переводится на меня. И будто затуманивается, морщинка между бровями появляется, а челюсти сжимаются, словно от боли.

Огонь на плите так и не загорается. Уже в следующую секунду Макс оказывается передо мной, обхватывает за предплечья и поднимает с дивана.

— Тётя Алла? — шепчет непонимающе, зрачки быстро-быстро бегают.

— Да. Прости… я не подумала, — облизываю губы и отвожу взгляд в сторону. Я, правда, не подумала. Не нужно было говорить о ней.

— Так она… она приходит? К вам? — но голос Макса не звучит рассерженно, скорее, он просто слегка удивлён.

— Да, — слабо пожимаю плечами. — Ей трудно… А моя мама — её единственная подруга.

Подруга, которая понятия не имеет, что её погибший сын был влюблён в девочку, которую она видит практически каждую неделю.

Вновь это жжение в глазах… Не всё ещё выплакала.

Всё это… всё это слишком сложно. Как мне теперь тёте Алле в лицо взглянуть? Как говорить с ней? Как делать вид, что ничего не изменилось?.. Она и так страдает… слишком страдает. Только мама знает всю боль скрывающуюся за маской успешной богатой женщины, которая всегда всем улыбается.

Ладонь Макса оказывается на моём подбородке и мягко поднимает голову, так что у меня дыхание на вдохе замирает, а глаза, скорее всего, испуганно расширяются. Смотрит на меня слишком пристально и проводит большим пальцем по щеке, стряхивая слёзы. Не могу видеть боль на его лице, самой почему-то больно становится.

Будто сам себя наказывает, мучает, ненавидит — так он выглядит. А глаза такие живые, такие настоящие, какими никогда их прежде не видела.

Слишком тяжело, не выдерживаю взгляд, отвожу, прячу. Хочу отойти в сторону, но вторая ладонь Макса мягко падает на щёку и заставляет замереть на месте, вновь посмотреть на него.

Разглядывает меня. Не в первый раз. Будто что-то увидеть пытается, что-то такое, о чём даже я сама не знаю. Будто у меня на лбу должны гореть золотые буквы, а их там нет почему-то…

Наклоняется ниже к моему лицу и тихо шепчет:

— Спасибо.

Я так и не узнала за что. Не узнала, что он собирался сказать и сделать дальше. Раздался дверной звонок и настойчивый стук следом, так что далеко не сразу, но мне пришлось убрать руки Макса с моего лица и оставить его на кухне одного. Была уверена — соседи, но нет — по воле небес и самых глупых совпадений в мире на пороге стояла взволнованная тётя Алла.

— Лиза! Почему ни одна из вас не отвечает на звонки?! Мама переживает! Я даже с работы ушла, чтобы вас проверить… Что это… что за вонь такая? Лиза! Что с квартирой?! Боже… Что тут произошло?.. Максим?

Яроцкий стоял в дверях кухни и клянусь, я видела их… Видела так ясно, что никогда не забуду. Видела, как в его глазах искрились слёзы. Не знаю, успела ли заметить это растерянная тётя Алла, потому что уже спустя секунду Макс вылетел за дверь и даже не обернулся напоследок.

Сегодняшний день закончился совершенно не так, как должен был.