Почему?

— Точно сама справишься? — спрашивает Людмила Андреевна — школьный библиотекарь, подсчитывая количество учебников в гигантской стопке учебников, которые мне в одно лицо предстоит тащить домой.

— Да, конечно, — отвечаю с уверенностью терминатора, а у самой руки заочно трясутся, а стоит спуститься со второго на первый этаж, начинают трястись уже в буквальном смысле.

Рюкзак за спиной нагибает к полу, а стопка учебников в руках, которые не поместились в «произведение искусства» Полины, перевешивает тело в другую сторону. Так и иду, шатаясь, как берёза на ветру.

У школы всё ещё полно народа — все нежатся в вероятнее всего последних тёплых лучах солнца за этот год, и домой не особо спешат. Кто-то включил музыку на телефоне, кто-то играет в мяч и веселится. Лишь средние классы пришедшие на вторую смену выглядят кислее некуда, потому что их уроки только-только начинаются. Я же поправляю шлейки рюкзака, обхватываю стопку учебников поудобнее и спускаюсь с крыльца, щурясь от яркого солнца. Иду по плиточной дорожке между клумбами и уже вовсю потом обливаюсь.

Полина, между прочим, могла бы и помочь.

— Сестра, блин!

— Бицуху качаешь, Багрянова? — раздаётся женский смех, стоит оказаться в школьных воротах, недалеко от которых находится несколько гаражей, чьи владельцы живут в вон той пятиэтажке и регулярно жалуются в школьную администрации, что из-за бычков школьников двери гаражей уже с трудом открываются, а стены покрыты чёрными пятнами, как следствие тушения сигарет. И сколько бы директор и завучи не отчитывали курильщиков, за последний год, судя по всему, ничего не изменилось.

Бросаю взгляд в сторону и первое что вижу — чёрные, блестящие на солнце, как глянец, волосы Вероники. Рядом свита, что разумеется: рыжеволосая Алина и шатенка — Оля. А вот Полины нет, и это радует.

Алина делает затяжку и продолжает посмеиваться:

— Хреново быть ни кому не нужной лохушкой, да, Багрянова?

— Заткнись. — И это не я сказала, честное слово!

И что не так с этой Вероникой?.. Смотрю на неё хмуро и понять не могу, что в голове у этой девчонки. Сначала сама меня цепляет, потом защищает и даже вину мою на себя взваливает.

— Ты чего, Вероник? Может мне ещё помочь ей? — фыркает Алина, и Оля хихикает в ответ, словно шутку века услыхала.

— Докурила? Пошли, — бросает ей Вероника и, даже не взглянув в мою сторону, цокает каблуками по асфальту.

Вдруг замираю в растерянности, понимая, что рюкзак больше не тянет к земле, а вздёрнут кверху, так что плечи надулись и тянутся к небу. Через секунду шлейки спадают, а я во все глаза смотрю на Яроцкого, который с видом самого беспечного человека на свете перебрасывает мой рюкзак себе через плечо, а второй рукой вытаскивает изо рта сигарету и пускает в меня облако вонючего дыма.

Кашляю. Отхожу назад и кашляю ещё громче. Стопка учебников в руках не выдерживает и рушится на асфальт, роняя один «кирпичик» пирамиды за другим.

Приседаю и принимаюсь собирать полученное у Людмилы Андреевны добро обратно в стопку, которая как назло не хочет держаться прямо. Бросаю косые взгляды на Макса, который бросает окурок в сторону и смотрит на меня сверху вниз так, словно великое одолжение сделал, избавив меня от тяжести на спине.

— Давай сюда, — выравниваюсь, сдуваю с лица прядь волос и протягиваю руку за тем, что принадлежит мне.

Смотрит. Слишком долго и слишком пристально, чтобы нужные и припасённые для него «умные» слова вовремя нашли изо рта выход. Боже, так глупо… А после этого, весь остаток дня посвящу фантазиям о том, как круто можно было поставить этого говнюка на место! Будто время ещё можно вспять повернуть. Нет? Вы так не делаете?

— Сюда давай! — повторяю твёрже и слышу всё тот же девчачий смех: Вероника и её свита глаз с нас не сводит — спиной чувствую, которая горит, как на кострище.

Зелёные глаза Яроцкого незаслуженно красиво блестят на солнце, и далеко не сразу ловлю себя на мысли, что слишком долго на него смотрю, слишком много внимания уделяю деталям. Например, родинке под правым глазом. Выглядит необычно.

На тёмных губах блуждает лёгкая улыбка в стиле «Мне нравится эта зверушка, она забавная», чёрные очки прямоугольной формы поднятые на голову ловят блики и солнечными зайчиками разбегаются по асфальту. Тёмные волосы развеваются на лёгком ветерке, как и клетчатая рубашка повязанная на бёдрах, а V-образный вырез футболки гипнотизирует: «Ну же, Лиза, посмотри на эту ключицу, на жилистую шею, на татуировку выглядывающую из-за ворота…» Птица изображена на ней. Практически на шее, берёт начало с правого плеча прячась за тканью футболки. А на тыльной стороне правой ладони — череп с костями; только сейчас его заметила.

Больной фанатик!

Этот Яроцкий… чёрт! Я слишком долго на него смотрю, и мне не нравится это щекотание пёрышками в животе. С чего это вообще?

— Пошли, — бросает и обходит меня с боку.

— Мой сосед так собаку домой загоняет, — отвечаю ему в спину и слышу приглушённый смешок в ответ. — Отдай рюкзак. Мне не нужна твоя помощь.

Разворачивается полубоком и смотрит исподлобья, будто рентгеном по лицу бродит.

— Прости, я не заметил ту толпу желающих помочь тебе, — дёргает головой и тёмные очки падают ему на глаза. — Ну? И где же она? Толпа. Что?.. Нет никого?.. Как же так?.. Пошли, — повторяет, а я и с места не двигаюсь.

Замечаю Веронику, которая стоит на дороге со сложенными на груди руками и не сводит с нас заинтересованного взгляда, как кино смотрит! Вроде бы даже улыбается! Предельно странная — вот определение, которое ей подходит.

Макс драматично вздыхает и вновь оборачивается, роняя голову набок:

— Недотрогу из себя строить будешь?

Кусаю губу, заставляя себя молчать. Какой вообще смысл разговаривать с тем, кто тебя за человека не считает? Кто в игры с тобой играет? А я что?.. У меня разве гордости быть не должно? Макс сказал — Лиза сделала?

Аккуратно опускаю учебники на асфальт, делаю два решительных шага вперёд и вытягиваю руку:

— Отдай.

Усмехается. Даже умилённо как-то. Будто на цирковом представлении побывал, где милый пушистый пёсик только что прошёлся на задних лапках.

— Я довезу тебя до дома, — качает головой, будто вообще проблемы не понимает.

— Довезёшь? — выжимаю из себя циничную улыбку, разглядывая в двух зеркальных стёклышках его очков своё далеко не самое уверенное лицо. — Хочешь, чтобы я села на мотоцикл к тому, у кого даже прав нет?

— Кто сказал, что у меня прав нет? — издевается.

— Твой возврат.

Ухмылка становится ярче, а моя уверенность всё меньше.

Проводит языком по нижней губе, будто раздумывая над чем-то, медленно выдыхает и смотрит на небо, которое отражается в стёклышках его очков:

— Дождь будет.

Что?

— Что?

— Пожалуйста, говорю, скажи. Попроси, как следует.

— Попросить отдать мне МОЙ рюкзак? Издеваешься?!

— Ну как хочешь, — пожимает плечами и уходит.

Ну хватит.

Рвусь вперёд.

— Отдай! — Цепляюсь пальцами за шлевку рюкзака и тяну на себя. Слышу смех Алины и Оли и ещё кого-то — многие сейчас наблюдают за действием у школьных ворот. А как не наблюдать-то?

— Отдай! — Рывок. — Мой! — Рывок. — Рюкзак!

Макс выкручивается в сторону, хватает меня за запястье и то ли специально, то ли не рассчитав силу (что вряд ли), толкает меня в бок и отправляет в полёт на встречу с тёплым асфальтом. Вернуть рюкзак так и не удаётся, зато обзавестись ссадинами на ладонях очень даже получилось.

Смех не затихает.

Весело им!

— Психованная!

— В психушке не долечили!

— Ты что делаешь, дура? — звучит над головой спокойный голос Макса. — Я тебе помочь хотел.

— Себе помоги! — резко разворачиваю голову и смиряю его взглядом пропитанным жгучей ненавистью. Волосы налипли на лицо. И хорошо. Никто не видит эти предательские слёзы!

Переворачиваюсь на зад и отряхиваю стёсанные в кровь ладони. К ногам что-то падает — мой рюкзак, а следом раздаётся голос этого напыщенного козла:

— Игра только началась, Лиза, а ты уже сдаёшься?

Приседает передо мной на корточки и смотрит в упор, пока я вкладываю все силы, чтобы всхлипнуть.

Приподнимает очки на лоб и видимо ждёт ответа, которого у меня нет для него. Такому как он вряд ли понять, что для некоторых он — не центр вселенной. Что некоторые не будут делать всё по одному щелчку пальцев Макса Яроцкого. И раз уж на то пошло, то игра не имеет никакого отношения к тому представлению, которое он устроил сейчас!

Поджимает губы и с досадой выдыхает:

— Да-а… с твоей сестрой было проще.

И вот тут нервы не выдерживают. Отталкиваюсь от асфальта и со всей силы ударяю кулаками по его груди.

— Если это ты… Если это ты с ней сделал… — язык не слушается.

Обхватывает меня за запястья и рывком вздёргивает с асфальта.

— То что? — не даёт договорить. Прижимает меня к себе и смотрит со злой насмешкой. — Что ты сделаешь, Лиза? Накажешь меня? Ты?!.. Посмотри на себя, — шипит, как змея, кривя губы, — ты — никто. Пустышка. Безмозглая и трусливая, как и все, кто был до тебя. Думаешь, не заслужила?.. Не понимаешь за что?! Вы все — лицемерные твари, кроты попрятавшиеся по своим норам, стадо тупого скота!

Вырываюсь, дёргаю руками и ногами. Чувствую приступ головокружения, уже не сдерживаю всхлипывания, рыдаю просто от обиды!

— Да что я тебе сделала?!

Сжимает мои запястья всё крепче, нависает над лицом и презренно шепчет:

— Даже не знаешь… Даже не помнишь! Никто из вас не помнит!

— ОТВАЛИ ОТ НЕЁ! — Не удаётся проследить тот момент, когда тело Яроцкого отлетает в сторону и прокатывается по асфальту, потому что сама я, как костяшка домино оказываюсь там же и больно ударяюсь боком.