«Счастливое число Слевина» – диск, который дал посмотреть Матвей, – уже загрузился, когда в дверь позвонили.

Данька никого не ждал: близнецы Левчик с Санькой на данный момент были отправлены в ссылку на дачу, а Петька грел бока на одном из песчаных пляжей Крыма.

Кто бы это мог быть?

Искривленный линзами дверного глазка, за дверью маячил незнакомец.

До судорог запуганный Августой криминальными сводками, Данька несколько секунд разглядывал интригующую физиономию, прежде чем спросил баском:

– Кто?

– А мне бы Августу Михайловну, – раздался приглушенный голос.

Что такое? Поклонник?

Данька чуть не поддался искушению открыть дверь. Вовремя вспомнил о разгуливающих по городу насильниках детей и воздержался впускать посетителя, но не отказал себе в удовольствии устроить допрос с пристрастием:

– А зачем?

– По делу, – сообщил подозрительный тип, причем Даньке показалось, что он опасливо косится на дверь соседней квартиры номер 22.

– По какому?

– По личному.

– По какому еще личному? – стебался Данька, но тип заподозрил, что его морочат, и обломал юмориста:

– Так Августа Михайловна дома или нет?

В дисководе ожидало просмотра и призывно манило «Счастливое число Слевина», да и стеб через дверь утратил вкус новизны.

– На работе! – выкрикнул Данька, но от глазка оторвался, только когда тип отчалил в лифте. – Носит всяких идиотов, – проворчал Даниил, направляясь на кухню за чипсами.


Сначала был коньяк – наплевав на этикет, начинал Витасик всегда с благородных напитков.

Сдав сюжет к выпуску, он с несколькими коллегами опрокинул по стопарику.

Потом у кого-то из операторов нашлась початая бутылка вискаря. Затем стихийно возникшая компания распалась, и дальше Витасик поплыл по жизни один.

В этом одиночном плавании (по пути домой) Шутихин употребил бутылочку пива и почувствовал непреодолимую тягу к переменам в судьбе, для чего и зарулил в супермаркет на Первомайской.

Бесцельно послонявшись по торговому залу, Витасик обнаружил, что денег у него нет, и, разочарованный, навострил лыжи домой, но Провидению было угодно послать Витасику искушение в виде безумной стройняшки, чернобровой смуглянки, в которой он с удивлением узнал докторшу – участкового терапевта подлого Мотьки Степуры.

Вся жизнь промелькнула перед взором Шутихина, ссора с другом и застарелые обиды показались особенно горькими. В то же мгновение внутренний голос явственно шепнул: «Давай действуй! Вот он, твой шанс!».

Так отчетливо Шутихин услышал внутренний голос впервые за двадцать семь лет, и слегка растерялся, но быстро взял себя в руки.

– О! Ты-то мне и нужна, – усиленно артикулируя, выговорил он. – Августа Михайловна, правильно?

Витасик считал себя местной достопримечательностью, почти лицом канала и слегка оскорбился, когда на постной физиономии докторши не мелькнула радость узнавания.

– Прием окончен, – ляпнула в ответ докторша.

Не только у них на телевидении сносит крышу от перенапряжения.

– Дорогая моя, – язык у Шутихина заплетался, его слегка покачивало, но он был полон оптимизма, – ты не поняла. Я не в статусе пациента, а в статусе друга. Если позволишь.

– Что-то со Степурой?

Второй раз за короткое время докторше удалось обидеть Виталия Шутихина, корреспондента программы «Новости сегодня». Самого Виталия Шутихина.

– М-м-м, – промычал Витасик, – Мотька для тебя что-нибудь з-значит?

– Я обслуживаю его участок. – Докторша поморщилась и отстранилась.

Тоже еще выискалась чистоплюйка, снова обиделся Витасик и выложил докторше свою интерпретацию истории с ограблением и наездом.

По мере того как Витасик излагал, он все больше трезвел, так что к концу повествования самому стало ясно, зачем он это делает: не ради славы, как говорится, а ради жизни. Потому что не согласен уступать этому счастливчику Степуре красотку докторшу. Плевать, что она брезгливо морщится и строго сдвигает бровки. Стерпится – слюбится.

Окрыленный этим девизом, Шутихин весьма убедительно соврал про свои связи в актерской среде, приправил рассказ некоторыми живописными деталями и остался собой доволен: Мотька Степура в результате получился паяцем, любителем дешевых спецэффектов, а Виталий Шутихин – настоящим русским интеллигентом, хоть и пьющим, но совестливым.

– Можно я вам позвоню? – под занавес поинтересовался Витасик.

Вместо того чтобы зардеться от счастья, докторша рванула со всех ног, бросив презрительное «нет».

Все-таки жильцы дома 49 по улице Первомайской слегка не в себе, подумал Витасик, глядя затуманенным взором вслед удирающей красотке.

* * *

… Бовбель появился даже раньше, чем предупреждала Августа.

Утренний прием был густо укомплектован бесцветными, метеозависимыми персонажами с гипертонией на грозу, которую несколько дней обещали синоптики, но которая все никак не могла собраться, так что Бовбель внес некоторое разнообразие своей дискинезией.

Вид у Константина Петровича был вполне цветущий, однако Татьяна Ивановна на всякий случай осведомилась:

– Что такое, Константин Петрович, снова печеночка пошаливает?

– Никак нет, это я в профилактических целях, так сказать, – с лучезарной улыбкой ответил пациент. – Помню, меня Августа Михайловна пугала обострением, вот – решил не допустить рецидива.

– Ох, что-то не верится, – усомнилась Августа, – думаю, вчера пили, поэтому сегодня вы здесь. Ложитесь на кушетку.

Татьяна Ивановна политкорректно зашелестела бумажками в своем углу, Бовбель умостился на кушетке и, стесняясь, оголил расплывшийся, белый до синевы живот.

Под плотным жирком обнаружилась слегка увеличенная, но не болезненная печень, и Августа заподозрила симуляцию.

Бовбель смотрел преданными глазами и с покорностью овцы ждал приговора.

Терапевт Новицкая решила его не разочаровывать:

– Татьяна Ивановна, пишите направление в стационар.

– А может, дома полечимся? – овечьим голосом проблеял любимец младшего медицинского персонала.

– Константин Петрович, – посуровела медсестра, – что вы как маленький? Нужно сделать биопсию, компьютерную томографию, УЗИ, кучу анализов провести. И потом – в больнице вы будете на диете. Так что Августа Михайловна права.

– Заставлять мы не можем, но обязаны предупредить о последствиях, – закрепила результат Августа. – Прогноз неблагоприятный – цирроз печени.

Перед таким прогнозом Бовбель капитулировал:

– Ну, давайте пишите направление.

Пока Татьяна Ивановна бегала в регистратуру за печатью, цветущая физиономия Бовбеля приняла несчастный вид:

– Августа Михайловна, можно проводить вас домой?

Августа неприязненно взглянула на симулянта:

– По-моему, у вас навязчивая идея.

Бовбель уже спустил ноги с кушетки – белый живот скрылся под футболкой – и поднял на Августу тяжелый взгляд.

Августе вдруг показалось, что этот ненормальный сейчас набросится на нее и повалит на кушетку. Положение спасла вернувшаяся Татьяна Ивановна. Она замерла у порога, уловив грозу в заряженной атмосфере кабинета.

– Константин Петрович, вот ваше направление, держите.

– Да пошли вы со своим направлением, – хрипло изрыгнул Бовбель и едва не снес Татьяну Ивановну, выходя из кабинета.

Обескураженная, медсестра посмотрела на Августу растерянным взглядом:

– Августа Михайловна, что это вы с ним сделали?

– Это я с него случайно маску сорвала. – Голос Августы дрожал, и сердце выскакивало из груди.

Чувство досады не покидало до конца приема. Только выйдя на улицу и не обнаружив нигде поблизости чокнутого пациента, Августа немного успокоилась.

Как оказалось – зря.

Позже она постоянно возвращалась к мысли, что всему виной стало ее навязчивое желание всюду успеть.

Так или иначе, перед поквартирным обходом, который у них в поликлинике почему-то называли «приемом на дому», Августа решила по пути отовариться в супермаркете и забросить домой продукты – сэкономить вечернее время, чтобы успеть с ужином и спокойно, без дерготни посмотреть «Интернов».

В супермаркете ее ожидало еще одно испытание: непутевый дружок соседа – корреспондент местного телеканала Виталий Шутихин собственной персоной.

– О! Августа Михална. Правильно? – Язык у Шутихина заплетался, его слегка покачивало, и у Августы от дурного предчувствия сжалось сердце.

– Да, – подтвердила Ава, не сводя настороженного взгляда с журналиста.

Журналюга осклабился:

– Ты-то мне и нужна.

– Прием окончен, – автоматически брякнула Августа.

– Не-ет, ты не поняла. Я не в статусе пациента, так сказать, а в статусе друга. Если позволишь, – кривлялся Шутихин.

– Что-то со Степурой?

Нетрезвая физиономия сморщилась, Витасик издал неопределенный звук:

– М-м-м. Он для тебя что-нибудь з-значит?

Августа прикрыла веки и терпеливо объяснила:

– Я обслуживаю его участок. – Дышать рядом с представителем четвертой власти было нечем, Августа отстранилась.

– У меня к тебе серьезный разговор. Может, посидим где-нибудь? – Рука жургалюги оказалась под локтем Августы.

Ну и денек.

– Вы шутите? Меня ждут больные. – Она отвела руку, подумав, что еще одного чокнутого ей не вынести.

Пьянчужка поспешил принести извинения:

– Прости, прости, я понимаю. Сейчас. Пойми, то, что мы встретились, – это не случайность. Это судьба. Сейчас. Я только соберусь с мыслями и объясню, почему это судьба. – Пальцы нервно крутили жетон от ячейки, и Августа поневоле заразилась этой нервозностью.

– Постарайся коротко, – попросила она, сдерживаясь из последних сил, – я спешу.

– Н-да, – лицо журналиста исказила кривая улыбка, – не простое это дело – уличать собственного друга.

В затылок Августе дохнуло холодом. Она замерла на месте и уставилась немигающим взглядом на пьянчужку:

– А что, собственно, случилось?