Джорджио некоторое время курил, а затем вернул самокрутку Рикки. Тем временем его мозг работал в бешеном ритме. Наконец он нарушил молчание:

— Ты не должен это никому передавать. Это все должно остаться между нами, хорошо?

Рикки кивнул и наклонился вперед, не вставая с койки, чтобы лучше слышать.

— Ты знаешь двух типов, которых привезли неделю назад, — Твидлдума и его приятеля. Ну этих стариков?

Рикки кивнул.

— Ну, так вот. Они — подонки. Не просто извращенцы, а настоящие подонки, полная мразь. Они входят в группу педофилов, которых недавно повязали. Именно эти двое и закручивали все дело. Сэди слышал о них, и он мне на это намекнул. Очевидно, они растлили его, когда он был ребенком. Я хочу сделать так, чтобы они никогда не забыли о своей вине. Никогда! Я хочу услышать их вопли. И чтобы они разносились по всему этому проклятому крылу.

Лицо Рикки сделалось жестким.

— Грязные ублюдки! — Его сильный акцент кокни выплеснулся наружу, и претензии на мягкий выговор уроженца Вест-Индии был напрочь забыт. — Мерзкие, грязные ублюдки! Они убивали этих детишек, не так ли?

Джорджио кивнул.

— Кроме всего прочего. Один из них, этот здоровенный, Холл, в любом случае занимался такими делами много лет. Похоже, он у них главный. Сначала они мучают детей и записывают эти сцены на видео. А после делают целые состояния, продавая все эти вещи. Другой, Деннинг, тот немного придурковат. Тупой, как дерьмо. Но все равно мерзкий. Именно он растлевал их.

Рикки покачал головой, не веря своим ушам.

— И они еще сидят и жрут рядом с нами? А я еще принял сигарету от этого Деннинга вчера, мать его! Вот же проклятье! Если об этом узнают, свершится убийство.

Джорджио вздохнул.

— Вот почему не нужно, чтобы об этом узнали, понял? Я хочу все сделать сам. И мне нужно оружие. Я посвятил тебя в это, Рикки, потому что доверяю тебе. Левис знает, что я хочу их достать. И он рад, что я беру на себя эту почетную миссию. А если ты решишь когда-нибудь сделать то же самое с Левисом… То что я могу по этому поводу сказать, а?

Рикки зловеще улыбнулся.

— Значит, ты не чувствуешь необходимости как-то помочь мне разобраться со стариной Дональдом?

Джорджио покачал головой.

— Я думаю, что такому большому мальчику, как ты, не нужно помогать, чтобы справиться с карликом вроде него. Но вот его телохранители — это совсем другая игра…

Рикки вытряхнул пальцами пепел из самокрутки и положил остаток гашиша в табакерку.

— Я принял к сведению то, о чем ты сказал, Джорджио. И, между нами говоря, думаю, у нас что-нибудь да получится. А когда это намечается?

— Через десять дней. Идет?

— Мы можем справиться и раньше. Я могу приготовить оружие через три, ну, самое позднее — через четыре дня.

— Через десять дней, — твердо повторил Джорджио. — Это мой план. Я не хочу его менять. И в этом я тебе доверяю, Рикки. Просто положись на меня. О'кей?

Негр кивнул.

— Это справедливо. У тебя, должно быть, есть на то свои причины. А теперь об оружии. Я могу достать тебе лезвие. Опасный клинок. Это тебя устроит?

Джорджио радостно улыбнулся.

— С помощью него мы перевернем эту дыру!

Рикки рассмеялся.

— Но ты последи за своим соседом, этим здоровым гадом. Он готов крепко отстаивать свои интересы, могу побиться об заклад.

— Чоппер нас должен меньше всего беспокоить. Мы можем расправиться с ним через Левиса, если захотим.

— Это как раз мне подходит, Джорджио. В конце концов, мы же не хотим переборщить, правда?..

Они дружно рассмеялись.

Потом Джорджио вновь заговорил серьезно:

— И вот еще что, последнее, Рикки. Никому даже не намекай на то, кто такие Холл и его приятель. Нужно все сделать так, чтобы это оказалось полным сюрпризом для большинства. Ты можешь обо всем разболтать только в назначенный день, но не раньше, понял? Если тюремщики разнюхают, что мы проведали про них, их уберут отсюда с быстротой молнии.

— А ты знаешь, как их называет молодой Бенджи? Бивис и Батхед.

Джорджио захихикал.

— Мне это нравится! Но обещай мне, что ты не разболтаешь раньше времени!

Рикки ехидно улыбнулся.

— Не волнуйся, грек, никто ни о чем не узнает, пока я не сочту нужным.


Маэв, папаша Брунос и Марио накрывали в ресторане столы, готовясь к вечеру. Они работали в дружелюбной тишине. Папаша придал последние штрихи красивой сервировке столов, разложив на них льняные салфетки, и отошел назад, чтобы полюбоваться своей работой… Жаль, что при дневном свете ресторан выглядел несколько обветшалым. Но при вечернем приглушенном освещении он будет казаться уютным: темно-красные абажуры настенных ламп придадут обстановке ощущение домашнего тепла.

— В новом году надо будет подумать о новом оформлении интерьера, — обронил Марио.

Папаша Брунос едва заметно кивнул.

— Что скажешь, мам?

Маэв потянулась, и при этом у нее болезненно скрипнули позвонки в спине.

— Господи, я бы и этим оформлением обошлась! Но ты прав, Марио. Это место становится слишком потрепанным. Даже для нас! — Сказав это, она рассмеялась, но каким-то низким, неестественным смехом.

Марио и папаша Брунос несколько секунд смотрели друг на друга. Потом папаша Брунос вздохнул и галантно подвел жену к стулу, стоявшему возле бара.

— Ну, ладно тебе, Маэв, кончай с этим. Что с тобой происходит?

Она повела плечами.

— Все подряд. Честно говоря, Па, ты же знаешь, какая я. Не обращай внимания. Я сегодня так себя чувствую, словно мне девяносто. Из-за всех этих дел.

Она посмотрела в широкое, открытое лицо мужа и почувствовала прилив любви к нему. «Папаша Брунос — хороший человек, честный в своей основе и добрый. Как же он породил Джорджио и Стефана? Особенно Стефана… Мэри хорошая, пусть она и немножко сноб. Нуала — горластая сука, но все равно хорошая девочка. И даже Марио, мой любимчик, хоть он и чудной, как часы с двумя отвесами, все равно по-своему хорош. Патрик — порядочный и нудный, как осенний день. Но откуда же у нас появились Стефан и Джорджио?»

— Ну, давай, Маэв. Мы с тобой слишком давно живем вместе, чтобы продолжать играть в загадки. Тебя что-то тревожит. Скажи мне, женщина. Расскажи, в чем дело.

— О, тут все сразу. Джорджио в тюрьме. Стефан подводит меня. Я не доверяю этому шельмецу. Потом эти подонки, что приходили сюда на прошлой неделе и пытались нас запугать. И опять все из-за этого беспутного Джорджио. Я беспокоюсь о Донне. Она ездила в Шотландию… Я вдруг узнаю от Долли, представляешь, что она отправилась туда отдохнуть! Ее муж отбывает восемнадцать проклятых лет, а она отправляется отдохнуть! В то время как у нас не хватает денег, чтобы наклеить на стены новые обои! Вот из-за чего я расстраиваюсь, Па. Именно из-за этого… О, и еще тот факт, что Стефан заправляет шлюхами. Да и Джорджио не так чист, каким все его считали. Нуала все еще гоняется за своим никудышным мерзавцем. Похоже, мы всех их неправильно воспитали…

Па положил крепкую, мускулистую руку ей на плечи.

— Мы вырастили их. Но сейчас они взрослые. Они сами решают, как им поступать. Мы только можем подбирать осколки и помогать им, когда у них дела идут плохо. Все это не похоже на тебя, моя яростная маленькая ирландка! Куда делся боец — женщина, которая могла перевернуть мир, а? — Он улыбался ей, пытаясь развеселить. Маэв это понимала. Она ценила его усилия, но ничто не могло поднять ей настроение. Ничто!

— Ирландка постарела, Па, — ровным голосом произнесла Маэв. — Стала стара как мир…

Она двинулась прочь из зала ресторана. Марио с Па молча смотрели ей вслед: спина у Маэв сильно ссутулилась, а ноги шаркали по полу, почти не отрываясь от него. У нее был вид побежденного бойца.

Па перевел взгляд на Марио. В глазах старика сверкали слезы. Он медленно покачал головой.

— Она справится, Па, — попытался утешать отца Марио.

Тот вытер слезы с глаз.

— Справится ли? А мы все?

Марио не ответил: просто не нашел, что сказать. Вместо этого он поднялся в квартиру вслед за матерью. Маэв пила чай и курила сигарету.

— Так куда именно ездила на отдых Донна? Маэв приподняла плечи и покачала головой.

— Не знаю. Долли сказала, что Донна ей ничего не желает говорить. Но старуха все равно что-то знает. Мимо этой болтливой суки не проскользнет никто.

Марио сел за маленький кухонный стол и налил себе чашку чая.

— Ты знаешь, Марио, это смешно, но я как раз думала обо всех вас, какими вы были милыми детьми. Я пыталась понять: могла ли я каким-то образом предвидеть, что из всех вас выйдет?

— Мам, ты вырастила нас. Но, как сказал папа, мы теперь взрослые и сами принимаем решения, сами строим свою жизнь. Это уже не имеет никакого отношения ни к тебе, ни к Па. Ну, вот, я, например. Мне очень жаль, что я не могу любить девушек… — Он нежно улыбнулся. — Скажу по-другому: девушки мне нравятся, но только как друзья. Я понимаю: то, что я — гей, разбивает тебе сердце и очень сожалею об этом, мам. Мне жаль до глубины души, но я лишь тот, кто я есть. Ты знаешь, некоторые женатые мужчины приходят в тот же клуб, куда хожу я. Они годами живут во лжи. Туда приходят и мужья с женами, которые понятия не имеют, что их мужья — геи. Я твой сын, мам, но я таков, какой есть. Не собираюсь оправдываться. И, разумеется, не хочу, чтобы это делала за меня ты. Если бы я что-то натворил — то или другое… Весь этот разговор — дерьмо, как ты любишь говорить. Джорджио — тоже лишь такой, какой он есть. Потому что свою дорогу мы сами избираем.

— А как насчет Стефана?

Марио глубоко вздохнул. И только после этого ответил ей:

— Стефан? Ну, раз уж мы с тобой так разоткровенничались, я скажу тебе, что о нем думаю, хорошо? Из всех нас он самый проблемный. Ты должна по-настоящему волноваться именно из-за него. Потому что он плохой человек, мам. Он прогнил снаружи и изнутри…