— Друг познается в беде, девочка. Я помню, как мой брат по-крупному вляпался. Двенадцать лет! Представляешь, он совершил ограбление — его поймали с поличным, с пушками и деньгами. Но, если все лишнее отбросить в сторону, его жена на самом деле была не менее него причастна. Сейчас могу сказать: она свалила из дома через шесть месяцев. Бывают же такие женушки! Да, им одиноко, я понимаю. Но надо чем-то занимать голову, да и ноги, девочка моя. Теперь вся грязь полезет наружу. Несколько приятелей Джорджио могли бы положить на тебя глаз ныне, когда он сидит. Они думают: вот, мол, дорожка открыта. Так что будь осторожна, когда мужчины начнут предлагать тебе помощь. Когда будет апелляция? Я так полагаю, вы уже подали ее?

— О да. Как только нам назначат дату, я дам знать. Могу я предложить тебе что-нибудь освежающее?

Кэрол Джексон рассмеялась громким, слегка квохчущим смехом.

— Могу я предложить тебе что-нибудь освежающее? Ну ты и разбойница, Донна! Если бы ты только знала… Чуть позже я, пожалуй, выпью чашечку чая. Вот только загляну к Долли, повидаюсь с ней. Оставляю тебя с Дэви, чтобы вы разобрались с делами.

Донна проследила взглядом, как пышная фигура Кэрол, затянутая в лайковую кожу, на невероятно высоких каблуках выплыла из оранжереи. Ее длинные высветленные волосы, расщепленные на кончиках, были зачесаны назад и уложены во множество рельефных узелков.

Дэви наконец заговорил.

— Она и вправду неплохая девчонка, моя Кэрри. Просто нужно ее узнать, чтобы принять такой, как есть. Она хорошая жена и отличная мать.

Донна кивнула.

— Я давно это поняла. Тебе не нужно защищать ее передо мной, Дэви. На самом деле она одна из тех немногих, кто искренне переживает за меня и Джорджио.

— Она права в том, о чем говорит, Донна. Ты привлекательная женщина, так что будь осторожна. Не забывай, что даже сотрудники Джорджио сейчас находятся под колпаком. Вот почему я сегодня приехал с Кэрол. Джорджио будет информирован обо всем: кто сюда приезжает, кто — нет. И не спрашивай меня, как он об этом узнает. Просто поверь мне, что так оно и будет…

Дэви перевел дыхание и затянулся сигаретой, а потом продолжил:

— Если какие-нибудь его деловые партнеры решат заехать к тебе, убедись вначале, что ты в доме не одна. Или позаботься о том, чтобы они взяли с собой своих жен. Если возможно, лучше встречайся с ними в пабе или в ресторане. Отныне ты живешь по новым правилам — по законам того времени, когда твоего старика подцепили. И особенно остерегайся типов, которые начинают заводить долгие разговоры. Не пускай их дальше порога. Братья Джорджио присмотрят за тобой, так что не слишком беспокойся. Просто будь настороже. Ты понимаешь?

Донна была ошеломлена. Дэви говорил с ней так, слово она — любовница какого-то гангстера. Будто Джорджио и в самом деле являлся отпетым негодяем.

Кэрол приплыла в оранжерею с двумя кружками чая. Она дала одну из них Дэви и уселась за стол с другой. Закурив сигарету, взяла у Донны со стола газету «Санди таймс» и принялась листать ее.

— А что происходит с автомобильным аукционом, Донна?

Донна покачала головой.

— Не знаю. Правда, не знаю, Дэви. Стефан хочет посмотреть бумаги и все такое. Он думает, что я должна заняться этим…

Дэви молча смотрел на Донну, пока та говорила. Овал ее лица с высокими скулами напоминал сердечко. Пышные и тяжелые каштановые волосы свободно ниспадали на плечи, а глубоко посаженные голубые глаза были обрамлены густыми черными ресницами. Ее нежные полные губы во время речи изящно двигались. Обычно скупая на слова и жесты, а теперь оживившаяся, Донна Брунос была прелестна. И, глядя на ее красивое лицо, Дэви почувствовал, как внутри у него что-то сладко сжалось.

Кэрол Джексон отметила, какими глазами ее муж смотрит на Донну, и невольно вздохнула…

Она ни в чем не обвиняла его. Относясь с некоторой долей зависти к внешности Донны, к ее королевской осанке и природной грации, Кэрол и не пыталась никогда опровергнуть тот факт, что Донна прелестна. Теперь же, когда «старушка Донна» оказалась предоставлена самой себе, стало заметно, что она зелена, как травка. «Мне надо присмотреть за ней, — подумала Кэрол, — а заодно присмотреть и за парнишкой Дэви. Он ничего особенного собой не представляет, — призналась она себе, — однако он мой».

Женщины весьма уязвимы, когда их мужчины ходят на длинном поводке. А Донне к тому же никогда не приходилось самой решать свои проблемы.

— Мне кажется, тебе нужно научиться бизнесу, Донна, — вступила в разговор Кэрол. — Мы продаем, по крайней мере, одну машину в месяц. Это когда дела идут не очень хорошо. Но и тогда при продаже самой дешевой машины получается почти двадцать тысяч дохода, что не так уж плохо. Тебе ведь надо чем-то заниматься. Поверь мне, я знаю это не понаслышке, а по собственному опыту. Если уж я смогла разобраться в делах, то уверена, и ты сумеешь.

— Все постоянно мне внушает, что я должна заняться делами Джорджио. Но я не думаю, что приспособлена к чему-либо такому…

Кэрол вальяжно махнула рукой:

— Никто не узнает, к чему он приспособлен, пока сам не попытается разобраться. Твоя проблема заключается в том, что никогда раньше тебе не приходилось зарабатывать себе на жизнь. Что ж, надо сделать первый шаг. Возможно, ты сама себе удивишься. Ты, по чести говоря, хочешь провести весь следующий год, лишь приглядывая за домом, таким прелестным, как этот? Но очень скоро ты просто взбесишься. В общем, жду тебя на автомобильном аукционе завтра утром, в девять. В дальнейшем, коль скоро ты осмотришься, я советую взглянуть на некоторых строительных деятелей. И показаться им. Джорджио станет намного счастливее, если будет узнавать о своих делах из первых уст. Подумай об этом. Ты можешь всем управлять, получая указания и рекомендации от него. Будто я не знаю Джорджио! Ему необходим человек, которому он мог бы доверить рулевое колесо…

Донна внимательно всматривалась в лицо женщины, сидевшей за столом напротив нее. Это было жесткое лицо. И в то же время Донна не могла не видеть излучаемой им доброты.

— Значит, завтра утром увидимся. — Произнеся эти слова, Донна сразу же почувствовала себя лучше: «Решение принято. Я займусь делами. Джорджио будет гордиться мной. В конце концов это — самое важное». Я все сделаю ради Джорджио! И, как все говорят, ему будет намного спокойнее, если на место рулевого сядет тот, кому он доверяет.

Когда человек принимает то или иное решение, у него делается легче на душе. Впервые за последнее время Донна вдруг почувствовала, как внутри у нее закипает жизнь: «Я буду работать на Джорджио, пока не решится вопрос с апелляцией… Потом, когда он вернется домой, я снова стану просто Донной Брунос, его женой».

Больше всего она сожалела о том, что акт принятия ею важного решения не сопровождается акколадой[2] со стороны ее матери.

Глава 3

Джорджио стоял в душевой под струями холодной воды и яростно натирал себя кусочком темно-зеленого мыла. Он сжал зубы от холода, но упорно пытался разогнать кровь и избавиться от пупырышек гусиной кожи, покрывавших все тело. Белый кафель душевой давно растрескался, плитка побилась, а образовавшиеся щели почернели от грязи многолетнего запустения. Джорджио на несколько секунд закрыл глаза и представил, как он блаженствовал бывало в ванной комнате своего дома. Обычно он выскакивал из постели, шел под горячий душ, а потом спускался вниз к Долли, чтобы выпить кофе и съесть несколько круассанов… Если сказать этим местным типам, что он имел обыкновение есть на завтрак, они сразу заподозрили бы его: он, дескать, просто голубой, гомик.

Его вернул к реальности голос Петера Пирсона, соседа по камере, который бормотал себе под нос:

— Какой позор, Джорджио, восемнадцать проклятых лет. Вопиющий позор! Я бы перестрелял всю эту шваль… — Голос прервался булькающими звуками, поскольку Петер подставил голову прямо под насадку душа.

Джорджио ничего не ответил: ему нечего было сказать.

Он выключил душ, стер полотенцем лишнюю влагу с тела и, обернув полотенце вокруг бедер, вышел из душевой. Джорджио склонился над раковиной и только начал чистить зубы, как почувствовал резкое и обжигающее прикосновение к ягодицам. Он выпрямился и осторожно потрогал себя сзади рукой. Когда спустя мгновение Джорджио посмотрел на свои пальцы, они оказались запачканными кровью. Он негодующе сжал кулаки и сорвал полотенце; затем, повернувшись спиной к обрамленному пластиком зеркальцу, висевшему над раковиной, поглядел в него: по обеим ягодицам проходил рубец, сочащийся кровью, — примерно дюймов десять длиной. Это была довольно глубокая рана, но понял, что зашивать ее не потребуется… Рана будет гореть некоторое время, в течение которого он не сможет отдыхать сидя. В этом, по-видимому, и заключался смысл нанесенной ему травмы.

Гардеробщик мистер Гэнтри улыбнулся и медленно покачал головой:

— У меня такое впечатления, что тебя здесь не любят, Джорджио. Не могу понять: почему так? — Он повернулся лицом к парню лет восемнадцати, который тщательно брился у соседней раковины, но при этом следил за обстановкой, и заорал: — Хочешь поцеловать его, не так ли?!

Парень испуганно затряс головой.

— Тогда заканчивай бриться и выметайся отсюда!

Джорджио с усилием прижимал полотенце к ране, чтобы остановить кровотечение. Когда юнец подхватил свои бритвенные принадлежности и опрометью выскочил из душевой, Гэнтри сквозь стиснутые зубы прошипел:

— Это наркоман от Левиса. Левис просил меня сказать тебе, что ты ему не нравишься. И перед тем, как тебя будут отправлять на Остров, он хочет с тобой поговорить.

Джорджио посмотрел гардеробщику прямо в лицо и без околичностей заявил:

— Вы знаете, здесь происходит много всякого. И не всегда из-за жуликов. Скажите тем, кто разрезал мне задницу, что я с ними разберусь. И можете держать пари на деньги, мистер Гэнтри, что я разберусь и с вами.