Теперь врачи, осмотрев Степана, повезли его на срочную операцию. Было необходимо зашить повреждения, которые нанес тот самый острый штырь.

Владимиров слушал свою жену, пытаясь сохранить внешнее спокойствие. Но сам он прекрасно понимал, что сегодня мог потерять сына. И эта мысль пронзила его глубочайшей внутренней болью. Он обнимал жену, говорил ей, что все самое страшное уже позади, что врачи обязательно помогут Степке, что потом они найдут нужные слова и приведут сына в порядок.

Прошло два часа мучительного ожидания. Наконец из операционной вышел мужчина-хирург и медленным шагом направился к ним.

— Жить будет, — пробасил он, — все зашили, сутки в реанимации, потом в палату переведем. Что же он у вас так-то!

— Спасибо, доктор, — прошептала Надя, — мы сами не знаем, почему он так поступил.

— Эх, еще один дурачок, но ему еще повезло, я гораздо хуже ситуации у суицидников этих видел. Вам, наверное, теперь будет нужно к психологу хорошему обратиться.

— У нас у обоих высшее психологическое образование, — зачем-то ответила Надя.

Хирург быстрым взглядом посмотрел на Дмитрия и его жену, пожал плечами и пошел к процедурному кабинету.

Владимиров догадался, что подумал о них с женой этот крупный серьезный мужчина. Впрочем, сейчас он чувствовал только облегчение и радость. Сын будет жить, он выкарабкался, а дальше он постарается помочь ему избежать подобных поступков в будущем. Да, Степка уже не станет никогда тем мальчиком, которого он носил на руках, но он будет жить и когда-нибудь встретит ту женщину, которую сможет вновь полюбить.

Майор поднял глаза. Перед ним возвышалось широкое больничное окно без штор. В окно било еще сильное сентябрьское солнце, смуглое вечернее солнце, которое давало надежду на благополучный исход этой трудной для его сына жизненной коллизии.