– Варзаев мобильный отключил. Еще вчера. Сказал, что уехал на совещание. А капитан Бронштейн находится вне зоны действия сети. У него деньги кончились. Счет закрыли.

– Не может быть, – сказал Кудрявый, поводя лобастой головой из стороны в сторону.

Горячая волна окончательно опала и тихо ушла, оставив легкое брожение в уме.

– Может, наш капитан все может, если захочет, – неловко пошутил дежурный отдела по ту сторону управления.

– Срочно найти и доставить в штаб, достать хоть из-под земли! – грозно рявкнул Кудрявый.

Полковник взглянул на себя в зеркало, висевшее напротив. Загорелое лицо, умный взгляд, симпатичная внешность, генеральская стать – Кудрявый нравился самому себе. Очень нравился. Виктор Васильевич уже хотел было швырнуть трубку на рычаг, но помедлил, ожидая привычного послушания. Послушания не последовало. Трубка вновь онемела. Командный стиль утратил значение. Кудрявый вдохнул и приготовил горло к весомому крику, но дежурный вдруг осмелел, набрался храбрости, откуда что взялось. Он собрал пальцы, сжал в кулак. И как жахнет.

– Так нет его, товарищ полковник, нет даже под землей. Его же похитили. Украли.

Кудрявый полетел в бездну. На всех парусах. В сердце что-то защемило. В полете сердце принимает перегрузки на себя, оно всегда страдает первым среди многочисленных органов. Отдых на далеком райском острове, генеральские погоны в недалеком будущем, все надежды на блестящую карьеру, все, абсолютно все пошло по ветру, окончательно выветрилось в фантастическом полете. Кудрявый летел в черную яму. Там не было рая, там была сплошная пропасть.

– Как это – похитили? – с трудом выдавил из себя Кудрявый.

– Дык это, похитили, и все тут, – вздохнул дежурный, – бандиты какие-то, они за Леву выкуп требуют. Жена Бронштейна – Валентина – бегает по городу, деньги ищет. Две штуки баксов.

Незамысловатый дежурный не кривил душой. Он вообще ничем не умел кривить. Шел только по прямой, не сворачивая и не ступая на обочину. Вчера вечером Варзаев приказал действовать по обстоятельствам. Злополучное утро наступило, обстоятельства не заставили себя долго ждать. Они нахлынули шумной волной в лице загорелого полковника Кудрявого.

– П-п-па-а-а-ч-ч-ч-мууу не доложили? – с трудом раздвинул горло Кудрявый.

Виктор Васильевич прежде не заикался, даже в далеком детстве. Никто бы сейчас не смог поверить, что Виктор Васильевич раньше был маленьким мальчиком. Когда-то он бегал с прутиком, ловил комариков, давил мух и безобидных мошек. Все окружающие были уверены, что Кудрявый так и родился где-то, в каком-то страшном месте, огромный, волосатый, загорелый и горластый, с пышным круглым задом.

– Дык Варзаев не велел, сказал, подождет до утра, – сказал дежурный медовым голосом.

– Как фамилия? – завопил Кудрявый.

– Чья? Левина-то? Дык Бронштейн, – безмерно удивился дежурный.

– Т-т-твоя, т-твою мать, твою, твоя, – давил и давил из себя Кудрявый, глотка снова засохла, будто ее чем-то огненным опалило.

– Матери моей? Да Сидорова она всегда была, давно, еще до замужества, – еще больше удивился дежурный.

– А сейчас? – простонал полковник Кудрявый.

– Сейчас? Сейчас моя мать – Иванова, Иванова Марья Ивановна, – все больше изумлялся дежурный.

Майор поднял плечи. И весь застыл в таком положении. Совсем невозможно работать. А утро только началось. Они что там, в штабе, все с ума посходили? Фамилию матери спрашивают с утра пораньше. Мать-то им зачем? Что она у них в штабе делать будет? Нечего ей там делать, абсолютно нечего. У нее свои дела имеются. Она в Псковской проживает со дня рождения. Там сейчас хорошо-о-о!

– Твоя фамилия тоже Иванов? – Кудрявый неожиданно выздоровел.

Глотка наполнилась живительной слюной.

– Да, Иванов я, майор Иванов, – донеслось из трубки слабым эхом.

– Слушай меня, Иванов, слушай внимательно и не перебивай. – Слова из Кудрявого вылетали звонко и четко, как пули. – Срочно достань мне Валеру Варзаева. Достань и доставь в управление. Хоть на руках принеси, но доставь. Я тебе вышлю специальный отряд. Целую бригаду вышлю в помощь. Только достань мне Варзаева. Прошу тебя, Иванов, выручи. Христом богом прошу!

– Да Варзаева-то нетрудно достать, – признался майор Иванов, – а вот Леву я вам не обещаю. Нету Левы, а хотите, товарищ полковник, я Валентину пришлю вместо капитана?

– Хочу, – обрадовался Кудрявый, – Валентину хочу. Сильно хочу. Я до баб равнодушный, Иванов, но Валентину больше жизни хочу, присылай. Благодарность моя будет безграничной. Пределов не будет. Вот что, ты, майор Иванов, на Бали хочешь поехать?

Последний вопрос Кудрявый не задавал, он вылетел сам по себе, без спроса, как птичка из гнезда. Кудрявый испугался. В первый раз слова не подчинились ему. Казалось, они чего-то испугались и зажили в нем самостоятельной жизнью, отдельной от полковничьей.

– Не-а, не хочу, че там делать, на этом вашем Бали? – вопросом на вопрос ответил Иванов. – Там цунами, тайфуны, погромы. Я уж лучше к матери на родину, в Псковскую съезжу. Там хорошо. Там яблоки. На неделю бы. Больше не надо. Скучно там, надоест.

– На две, – обрадовался Кудрявый, – на две недели поедешь. Не соскучишься. Хоть на три поедешь. Не надоест. Отпуск дам. За свой счет. Только Варзаева достань мне. Срочно. И пришли мне Валентину.

– Пришлю, достану, – легко согласился дежурный, – за отпуск на родину всегда рад стараться.

Кудрявый выдохнул воздух изнутри, очищая легкие от душной скверны. Он повертелся в крутящемся кресле, принимая прежние формы. В зеркальном отражении вновь сверкнул зловещий огонек. Горизонты заблистали прежними перспективами. И в бездне есть жизнь. Там плавают прошлые надежды, звонко плещется блеск будущего. И тонут в пучине утраченные горизонты. Полковник Кудрявый хмуро подмигнул собственному отражению.

* * *

Валентина бежала по улицам города. Она опустилась на землю давно, еще вчера, поздним вечером. Ночью опасно летать, крылья можно опалить. Верная жена припрятала крылья за спиной до утра. Лева не догадывался о Валиных метаморфозах. Капитан не подозревал о наличии скрытых резервов в плотном организме заботливой супруги. И сама Валентина ничего не знала, что прячется у нее под спудом. А когда узнала, было уже поздно. И терять было нечего. У Валентины из всего имущества значился лишь один капитан. Всего-то и богатства. Нигде такого товару не купишь. На полках не валяется. И никому не продашь. В капитане заключалась вся ее жизнь. Без Левы не стоило жить на этом свете. Теперь у мужа появилась цена. На капитане висел ярлык в две тысячи долларов. Мужа нужно было выкупить. Муж стал грузом. У него появилось брутто и нетто, но без сальдо. Сальдо у капитана не было. И Валентина прибавила шагу. Если нельзя летать, значит, можно бежать. Нужно успеть к рассвету, чтобы спасти мужа от злых и коварных людей. Деньги могут все, они могут изменить жизнь, но Валентина ничего не хотела менять. Женщину все устраивало. Она хотела выкупить прежнюю жизнь – прежнюю и любимую, вкупе с унылыми телефонными звонками, скудным существованием от зарплаты до зарплаты, бессонными ночами в ожидании Левы. Валентина жалобно всхлипнула. Она представила Леву невольным пленником чужого лукавства. И включила невидимый ускоритель, прибавляя ход, а женские слезы потекли с исключительной скоростью в такт шагам. Лева Бронштейн был сиротой. Рано остался без родителей. Они погибли в аварии. Машина всмятку. А скрипка и шахматы остались без присмотра. Ни отца, ни матери. Кроме Валентины, никого из родных и близких у капитана не значилось. Зато Лева обладал несметным богатством, у него было много друзей: богатых и бедных, добрых и злых, честных и подлых. Много друзей вилось вокруг Левы. Надо было всех обойти по списку, от начала до конца, и начать обход нужно с нищих и неимущих, а закончить процесс придется на пороге у богатых. Это точно, так всегда бывает. Начинаешь просить у бедных и все равно в конце процесса приходишь к богатому. Клянчить стыдно, просить унизительно, но ради спасения Левы Валентина легко прощалась с принципами. Валентина торопилась, почти летела. Она уже была готова вновь распустить крылья, чтобы ускорить бег посредством полета, но кто-то невидимый неожиданно подрезал ее, словно бы бросился поперек дороги. Валентина никого не видела, ее мысли были заняты текущими делами, тут уж не до вражеских истребителей. Левины друзья еще ничего не знали о постигшей его беде. И теперь уже не узнают. Друзья не смогут принять участие в спасении, они даже не ведали, что к ним со всех ног мчится Валентина с бедой в обнимку. Им не придется выручать верного друга. Валентина так и не дошла до них, ей помешали. Она упала, как подкошенная, и бревнышком покатилась по Красногвардейскому бульвару, краем глаза поймав в объектив каких-то людей в пятнистых бушлатах. Они суетились, копошились, стремительно шмыгали по тротуару, как вредные насекомые. И вдруг один из них бросил ей под ноги что-то скользкое, путаное, непонятное, похожее на леску, и пятнистые люди скрутили рыболовную сеть над головой. Пойманную птицу погрузили в машину. Машина тоже пятнистая вся, настоящая клетка. Валентина облегченно вздохнула. Она решила, что ее тоже похитили. В довесок к капитану. По теории вероятностей, жену везут к мужу. Машина подпрыгивала на колдобинах и рытвинах. Сетка шумно ухала в такт движению. Валентина подлетала вверх и с грохотом хлопалась вниз, прямо на резиновый коврик. Она сделала попытку заорать, но не смогла, крикливый рот предусмотрительно стиснули жестким липким пластырем. Валентина взбухла всем телом и вдруг обмякла. Бунт неуместен, рано или поздно машина прибудет в назначенное место. Любая дорога имеет свое начало и свой конец. Машина высоко подпрыгнула, будто сама земля сбрасывала с себя груду железа, и упала вниз. Что-то громко застрекотало, пребывая в сомнениях, что же делать дальше, сначала собралось было взрываться, но по какой-то причине передумало, и двигатель заглох. Наступила оглушительная тишина. Валентина поелозила по полу, пытаясь понять, что произошло, но сетка крепко стиснула руки и ноги, тело онемело. Тишина вобрала в себя все мыслимые звуки, тонкие, едва уловимые, она звенела, переливаясь пронзительными звонами, журчала, бурлила, будто весь мир сосредоточился в этой непредвиденной немоте. Валентина приготовилась ждать. Тишина должна взорваться, рано или поздно, ведь не бывает ничего вечного на этой земле, все проходит когда-нибудь, но взрыва почему-то не последовало.