– Тихо, не ори, услышат, – засвистел торопливым шепотом Леонид Витальевич, – тогда наши денежки плакали. Ничего не получим. Ты же, Оксаночка, хочешь получить шубку на Новый год? Хочешь или не хочешь?

– Уже не хочу-у-у, – сдавленно прошелестела Оксана.

Девушка была готова пожертвовать всеми благами мира ради избавления из невольного плена. А свобода оценивалась в две тысячи долларов. Роковая цифра. Она какая-то мизерная была, самая минимальная, но достать эти деньги оказалось сложнее, чем просто жить. Зачем вообще придумали деньги? Кто их придумал? Маньяк какой-то, наверное.

– И зря, – убедительно и настойчиво сказал Леонид Витальевич, – очень зря. Надо верить в хорошее. И тогда оно наступит.

– Светлое будущее, что ли? – недоверчиво проворчала Оксана, брезгливо вытирая рот тыльной стороной ладони.

Родственные ласки не вызвали у внучки умиления. Оксане захотелось немедленно умыться. С хозяйственным мылом. Жесткой мочалкой.

– А-и-и, внучка, почему бы и нет, надо верить в светлое будущее, – жестко и властно заявил Пономарев, – ты у меня самая красивая, самая лучшая. Настоящая принцесса. Будешь форсить в дорогой шубке. Всем на загляденье.

– Ничего мне не надо, – заныла Оксана, – выпусти меня отсюда, дедушка. Не держи под замком.

– А как же я тебя выпущу? – искренне удивился Пономарев. – Ты здесь на равных со всеми. Все сидят. И ты сиди. Терпи.

– Не хочу я терпеть! – возмущенно крикнула Оксана. – Не хочу. Не хочу. Не хочу.

– А тебе деваться некуда, – загоготал довольный Леонид Витальевич, – нет отсюда никакого выхода. Ловушка. Настоящий капкан. Для капитана.

Оксана вздрогнула. Всем телом почувствовала, что в подвале зябко и сыро. Яркий свет слегка притух. Не такой уж он и яркий. Обычная лампочка Ильича. Едва светится. Головешкой тлеет на скрученном проводе с грязным патроном.

– Дед, ты что, специально все подстроил? Капитана Леву решил окучить? – спросила Оксана, она вздрогнула, вспомнив нежные и ласковые руки капитана.

– Ну, не совсем окучить, а проучить маленько надо, – хмыкнул отставной полковник, – зарвался капитанишко, нос задрал. Я его еще с постовых запомнил. Гаденыш.

Полковник нахмурил кучные брови, сдвинул их вместе, отчего глаза утонули в глубоких впадинах глазниц, череп оголился, обнажив мертвый оскал. Оксана затряслась от страха, обхватила плечи руками, пытаясь согреться. Но тепло не приходило. Тело казалось намертво выстуженным, как насквозь промороженная квартира.

– Да что он тебе сделал? – крикнула Оксана и посмотрела на потолок.

Откуда-то сверху доносились голоса, скрежет, топот. Где-то взвизгнула разудалая мелодия и испуганно затихла. Звуки смешивались, размазывались, стирались, превращаясь в непрерывную какофонию хаоса.

– Лева-то? – спросил Пономарев и тоже уставился в потолок.

Старик задумался. Помолчал. Затем сказал, неторопливо разделяя слова на слоги.

– Да ничего не сделал. Ничего. Но он гад ползучий. И я считаю, что таких гадов, как капитан Бронштейн, давить надо. Еще при рождении. Голыми руками акушерки. Таким людям нельзя жить на белом свете.

– Кому вредно? Леве, что ли? – допытывалась Оксана.

– Нам вредно, – терпеливо и покорно пояснил Пономарев. – Тебе, мне, всем нам вредно находиться рядом с такими типами. Капитан Бронштейн не имеет права на жизнь. Он не может существовать рядом с нами. Понимаешь, внучка?

– Не понимаю, дед, чем он тебе помешал, откуда такая ненависть? – сказала девушка и поправила прядь волос.

Полковник Пономарев и самому себе не смог бы объяснить причину глубинной ненависти к капитану. Но все эти годы он жил благодаря испепеляющему чувству, поселившемуся в его сердце давным-давно, еще в те годы, когда он прощался с любимой службой. Старый изъезженный полковник на всю оставшуюся жизнь запомнил румяного и круглолицего сержанта Бронштейна. Каравайную физиономию юного мента приятно дополняла округленная фамилия. Все вместе создавало образ симпатичного парня, услужливого и приятного во всех обстоятельствах. Полковник Пономарев жутко злился при виде жизнерадостного юноши. Ему хотелось проткнуть чем-нибудь острым слишком круглый образ. Леонид Витальевич был уверен, что внутри сержанта находится пустота. Полый шар без воздуха. Там ничего нет. Ни души, ни сердца. Одна голая видимость.

– Тебе этого не понять, – сердито буркнул дед.

Старик прислушался. Голоса стихли. Звуки погасли. Наверху, в вожделенной квартире стояла напряженная тишина. Замочили друг друга, что ли? Пономарев удовлетворенно почмокал впалыми губами. Хорошо бы. Деньги нужны всегда. Но мертвый Бронштейн стоил дороже денег. Гораздо дороже, даже самых больших. В уголках запавшего рта показались умильные струйки. Леонид Витальевич пошлепал губами, укладывая неповоротливый язык на удобное место, вспоминая далекое прошлое. Слишком много лет он потратил на подготовку концептуального спектакля. Долгими зимними вечерами отставник занимался секретным и важным делом, отстраняясь от насущных обязанностей. Он выстраивал сложную комбинацию. Выбирал время и место действия. Занимался подбором персонажей. Лишь одна внучка не вписывалась в его конструкцию. Оксана упала на сцену неожиданно, случайно, так со старого балкона падает на голову зазевавшегося прохожего кусок каменной глыбы. Пономарев посмотрел на девушку. Оксана мгновенно спрятала глаза. Дед не должен видеть огонь вспыхнувшего чувства. Лева Бронштейн – настоящий мужчина. Он сумеет выбраться из капкана. Капитан сможет вывести из-под прицельного огня верных людей. К верным людям Оксана причислила себя и Николая Чуркина, не заметив, что в список надежных соратников она не внесла родного дедушку.

* * *

Существование любого человека напоминает ловушку. Он заталкивает себя в капкан собственными руками. Жизнь – кольцо. Замкнутый круг. Вырваться из капкана человек не может в силу житейских обстоятельств. Его цепко держат семейные, сословные, национальные и корпоративные предрассудки. И много разных других обстоятельств. На каждом висят стальные оковы. Житейские кандалы сдерживают душевные порывы. Лева снисходительно относился к хитрым и сложным премудростям жизни. У каждого своя судьба. В перечень жизненных ценностей входит наличие семьи, либо каких-нибудь других привязанностей. Непременно должна быть работа. Служба. Из всего этого и состоит человек. Отними у него хотя бы одно предназначение, и человек потеряет себя, сникнет, увянет, утратив былую уверенность. И тогда весь мир зашатается. Капитан Бронштейн протащил свою жизнь в полном согласии с душой, не сетуя, волочил судьбу целых тридцать пять лет. И никому не жаловался. Душа пребывала в гармонии, пока Лева не оказался в капкане. Поначалу ему показалось, что заточение – шуточное дело. Игрушечное, типа сам хотел, сам построил, своими руками создал. И вдруг его взгляд натолкнулся на старую фотографию, висевшую на стене, обрамленную деревянной рамочкой. Пожелтевший от времени снимок. Кадр выхватил частичку утраченного мгновения. Отделение милиции. Взвод постовых. Бывалый командир патрульных. Знакомое лицо. Лева никак не мог вспомнить, как его звали. Помнится, у него было хорошее, добротное имя. И фамилия под стать – такая же надежная и крепкая, основательная, но память упорно прятала в потемках командира взвода, скрывая его имя, фамилию, настойчиво погружая в забвение старого полковника. Капризная память не хотела вытаскивать на поверхность забытое прошлое, уносила далеко в закоулки, и как капитан ни напрягался, он не мог выудить из укромных уголков ненавистный образ. Ничего не осталось от человека, ни имени, ни звуков, ни отголосков, вместо него в сознании болталась смутная слизь. Лева поболтал обрывками воспоминаний, но ничего связного не нашлось в туманной голове. Капитан отвернулся, снимок выветрился из памяти. Будто его и не было на стене. Оксана ушла в потайную дверь. Тайник выведет девушку на свободу. А там все свои. Помогут, выручат, подадут руку помощи. Бронштейн усмехнулся. Две женщины боролись за освобождение капитанов, попавших в плен. Оставшиеся на воле пребывают в уверенности, что капитаны попали в дерьмо случайно. Будто не заметили грязь под ногами. Пришли на явочную квартиру, чтобы расслабиться и отдохнуть от скучной и монотонной жизни, а вместо расслабления получили новый стресс. Еще большие неприятности ожидались в будущем, ведь руководство обязательно потребует отчета о предпринимаемых мерах, но решительные действия не вписывались в обстановку малогабаритной квартиры. Было слишком тесно. Витек больно ткнул прикладом в плечо. Лева вздрогнул. Вечно этот придурок путается под ногами, то голос повышает, то прикладом дерется.

– Выбирай выражения, – буркнул Лева, потирая ушибленное место.

– Какие тут выражения, одни нецензурные слова в череп лезут, как гляну на тебя, – осклабился старший по облаве. – Давай-ка покумекаем, что мы дальше будем делать. Время – деньги.

– Время – деньги, – покорно согласился Бронштейн. – И то и другое в песок уносит. Ничем не остановить.

– Может, нам своих гонцов заслать? – сказал Витек. – Что-то долго твоя баба шоркается. За это время можно было два банка обнести.

– Она это не умеет, жена у меня по другой части, – терпеливо втолковывал Лева, – щец там приготовить, баранинки потушить. А банки грабить не умеет. Опыта у женщины нету.

– Да я пошутил, – взмахнул прикладом Витек, – надо бы поторопить бабенку. Пусть пошевелится, займет у кого-нибудь, попросит.

– Да не у кого одалживаться Валентине, мы же пошутили с друганом, хотели разыграть вас, – сказал Лева и втихомолку засмеялся.

Вообще-то, отличная получилась шутка, веселая. Население утратило привычный покой. Полгорода не живет мирной жизнью. Оно обсуждает новую тему. Средства массовой информации радостными, оживленными голосами вещают об очередной новости. Два капитана засели в невольной засаде. Ждут посильного подкрепления. А оно все не подходит. Как неудачное тесто. Чем не тема для разговоров? Весьма своевременная и модная тема. Хорошие ребята попались в капкан. А капкана-то и нету никакого. И не было. Он ведь в головах человеческих находится. Надо мыслями вырваться из ловушки, стать вольным изнутри. И стальные оковы сразу спадут. А что делать дальше с долгожданной свободой, как ее лучше употребить, на хорошие дела или на плохие, он и сам толком знать не будет.