– У вас, ребят, пищевое отравление или еще что? Какого черта на кухне такой бардак, а Клэр, считай, в коме находится?

Я было подумал, не стоит ли снова попытаться вызвать у нее рвоту, только немного боялся, что у Джорджа и вправду есть револьвер, спрятанный где-нибудь в этой комнате.

– Клэр нужна была помощь в придумке новых идей по части того, что можно покрывать шоколадом. Это был процесс. Творческий процесс. Тебе не понять. Это штука артистическая, – толкует Дрю. – Глазированные шоколадом морковки были провалом, но могло б что-нибудь получиться с покрытыми шоколадом мишками-гамми[56].

В этом тоже толку мало. Я наверняка что-то упускаю.

– Так, значит, вы, ребят, съели несколько печений, и у вас мозги скисли? Что же это за печенья вы ели? Может, недопеченные?

Может, у Клэр отравление сальмонеллой? Это заразно? Может, ей нужно прививку сделать или желудок промыть? У меня такое чувство, будто мне следовало знать ответ на это еще с мальчишеских лет. Что, если Гэвин съест сырой курятины, а я не буду знать, то ли искусственное дыхание рот в рот ему делать, то ли лекарственный сироп от несварения желудка давать? А ему вообще-то можно сироп от несварения давать? И как, бенать, к нему попадет сырая курятина?

– Чел, что я тебе, Бетти, мать ее, Крокер[57], что ли, какая? Я и не знал, что там в этом печенье. Там были орешки, кофе мокко с чем-то еще. Подожди, так, может, это орехи?! У Клэр есть аллергия на орехи? Может, она в анальнофаллический шок впала? – заметно нервничая, говорит Дрю.

Боже мой. Похоже, у них с Дженни одни мозги на двоих.

– Во‑первых, анафилактический шок, болван, а во‑вторых, нет, у Клэр нет аллергии на орехи, – говорю я, закатывая глаза.

– Дядя умоляет мою мать испечь ему это печенье. Серьезно. Оно действительно НЕ ДАЕТ ему заболеть, так что тут полная бессмыслица. Мать печет их ему каждую пару недель перед тем, как ему на химиотерапию отправиться.

Тупо уставившись на Дрю, я мысленно повторил слова, только что слетевшие у него с языка, просто чтобы убедиться, что у меня не галлюцинация.

– Иисусе, вашу мать, Христе! Вы дали ей ПЕЧЕНЬЕ С МАРИХУАНОЙ???

Я резко обернулся и, отказываясь верить, уставился на Джорджа. Потом так же недоверчиво спросил:

– ВЫ ели печенье с травкой?

– Я во Вьетнаме был, – фыркнул тот, будто этого вполне достаточно, чтобы дело считать нормальным. – Где мой внук?

Несколько минут я пялился на него, раскрывши рот, понимая (не в первый раз), что отец Клэр – это миниатюрное воплощение поговорки: «Человек, миф, легенда». В то время как все остальные были в одном шаге от безумия, наглотавшись наркотиков, Джордж улегся в клубочек на диванчике и во сне испытал свой улет от печенья с травкой.

– Гэвин сегодня у моих ночует. Они приехали в город на свадьбу и оставляют его у себя в гостинице, чтоб он мог в бассейне поплавать, – объясняю я, хватаю Клэр покрепче и помогаю ей встать на ноги.

– Я есть хочу, – заявляет Клэр, ни к кому особо не обращаясь. К ней как-то вдруг возвращаются все способности владеть собой, и она отталкивается от меня. Глаза у нее ясны и чисты, когда она выходит из конторы, протиснувшись мимо Дрю, словно ничего плохого не случилось.

Дрю горделиво возглашает:

– Что ж, похоже, проблема решена, благодаря мне. У Клэр есть теперь новое изделие, которым можно дополнить меню и которое может вызвать восторг во время ее завтрашнего интервью журналу.

– В свое меню она печенье с марихуаной не включит, – говорю я ему, покачивая головой, когда мы выкатываемся из конторы. – Это противозаконно.

– Ну, ты точно любой кайф убить способен, ты знаешь об этом? – недовольно ворчит Дрю.

16. Пропойной рожи порожденье

– Я кушаю свои какашки.

– Дрю, богом клянусь, если не перестанешь играться с этим долбаным компьютером, я тебе его прямо в задницу заткну, – грожу я, заканчивая соскабливать последний шмот шоколада со стен кухни в кондитерской.

Дрю с недавних пор научился обращаться с программой перевода текстовых сообщений в речь. Все, что он впечатывает в окошко на экране, возвращается к нему произносимое «компьютерным» голосом. Утром он первым делом примчался ко мне в кондитерскую под предлогом готовности помочь убраться, но вместо этого почти все время просидел за компьютером, заставляя того произносить всякие нелепицы и глупости.

– Я люблю трогать сиси, – монотонно вещает компьютерный голос. – Сиси, сиси, сиськи, сиси. Я люблю сиськи.

Несколькими секундами позже голова Дрю высовывается из моей конторы и лыбится:

– Клэр Медведица, у тебя головка бо-бо с марихуанного перепоя?

Я рычу, швыряя грязную тряпку в раковину, открываю кран, чтоб смыть с рук липкое месиво, которое покрыло их, едва я принялась расчищать весь бардак, учиненный нами в прошлый вечер на кухне.

– После того что ты мне сделал, считай, тебе повезло, что я тебе лопаточкой в глаз не ткнула.

Выключаю воду, вытираю руки висящим возле раковины полотенцем. Когда оглядываюсь через плечо, чтоб бросить еще один уничижительный взгляд на Дрю, его уже и след простыл.

– У Клэр сердитое влагалище.

Закатываю глаза и напоследок окидываю взглядом кухню, убеждаясь, что не пропустила ни пятнышка. Задним умом понимаю: должна бы сообразить и не есть ничего, что предлагает Дрю. Впрочем, у него всегда виноватый вид, и несет он всякую хрень, а потому, когда он дает мне печенюшку, приговаривая: «Ты ее всю съешь или вообще не трогай», – я как-то не успеваю дважды подумать. Мне ведь только того и хотелось, что тихим вечером занять чем-нибудь мозги, напрочь отрешившись ото всего, что имеет отношение к свадьбам и выходу замуж за мужчину моих мечтаний.

Берегись того, чего желаешь.

Этим утром проснулась с ощущением, сидящим где-то в глуби желудка, что я сотворила какую-то глупость. Перевернувшись, увидела, что Картер сидит на краю кровати и пристально смотрит на меня.

– Я уж собирался зеркальце тебе к носу поднести, чтоб убедиться, что ты еще дышишь, – со смехом произнес Картер, встал с кровати и прошел к комоду, надел часы, сунул бумажник в задний карман.

– Что такого, едрена-печь, я наделала вчера вечером? – простонала я хрипловатым, еще не пробудившимся голосом.

– Ты какое конкретно время имеешь в виду? Лопанье целого печенья с марихуаной или смену оформления кондитерской раскраской стен шоколадом?

– Ладно, прежде всего я не ЗНАЛА, что это печенье с травкой, пока первый кусочек не проглотила, а во‑вторых… Я не знаю. Остальному у меня оправдания нет, – сказала я и умолкла.

– Если ты поняла после первого кусочка, что печенье с травкой, то за каким чертом ела его и дальше? – хмыкнул Картер, пока я, уползая подальше по постели, не села, опершись спиной об изголовье.

– А почему бы мне и не съесть его? Навредить-то уже навредила. А потом, печенье было – вкуснотища.

Картер взглянул на меня, покачал головой и вздохнул:

– Клэр, можно съесть всего лишь кусочек печенья с травкой и никогда нельзя есть его целиком.

При этом он смотрел на меня как на идиотку, не знающую того, что всем остальным прекрасно ведомо.

– Откуда, едрена-печь, мне знать хоть что-то такое? – рассердилась я. – У меня что, вид человека того сорта, который только и знай всю дорогу печенье с травкой лопает?

– Это каждый знает. Я вообще никогда не ел печенье с наркотиками, тем не менее правила мне известны.

– Правила? Может, есть целый курс «Нарковыпечка 101», который я пропустила, или еще что? Эта долбаная штука прибыла без руководства для пользователя. Мне дали печенье, и я ела печенье. Кто, находясь в здравом уме, откусит кусочек печенюшки, а остальное отложит на потом? – наседала я.

– Тот, кто ест печенье с наркотиком, – невозмутимо парировал Картер.

Приняв душ и одевшись, я уехала из дому и, конечно же, в заднице у меня свербело.

А сейчас вот через час у меня интервью в журнале, а в голове роятся какие-то дурные, галлюциногенные идеи: покрытые шоколадом мишки-гамми, соленья, лунный пирог и всякая иная мелкая печеная дребедень, какую только вообразить можно, – от «твинкиз» до швейцарских рулетиков, плюс отпечатанное на компьютере изображение Дрюшкиной руки в шоколаде. Целые подносы всякой хрени в шоколаде захламили стойки, а я на чем свет стоит поносила себя за те потраченные часы, которые НЕ родили ни одной хорошей идеи. По крайности, Дрю сумел заморозить все две сотни сладостей по заказу, за которыми придут сегодня. Это чуточку поубавило во мне ненависти к нему.

– Арахисовое масло на твоем члене очень вкусное.

– ДРЮ! – снова с угрозой ору я.

– Извини! – кричит он в ответ, подавляя смешки.

– Петушатина, членятина, другое белое мясо.

Я уже рот открываю, чтоб запулить в Дрю очередной угрозой, на сей раз его мужскому достоинству, как вдруг меня озаряет идея.

Бросаю взгляд на часы и быстро обегаю кухню, хватая все необходимое. В ожидании, пока растопится шоколад, достаю из-под стойки маленькую белую упаковочную коробочку. Готовлю ее, выложив донышко развернутой розовой салфеткой и прикрепив снаружи ярлычок кондитерской «Соблазн и сладости». Краем глаза слежу за часами, приступая к делу, сложив крестом пальцы на руках, на ногах и даже сами ноги – только б эта идея сработала.

Тридцать минут спустя заканчиваю укладывать последнюю из новых конфеток в коробочку, запечатываю крышку, перевязываю все аккуратной розово‑белой ленточкой с бантиком и тащу из-под стойки свою сумочку.

– Дрю, я уезжаю. Не забудь подойти к другой двери и дождаться, пока Лиз доставят посылку, распишись за нее, – кричу я ему, направляясь к входной двери, чтобы убедиться, что табличка «закрыто» на месте. У меня еще около двадцати минут, чтобы заехать домой, забрать Гэвина и отправиться к месту встречи. Журнал рьяно настаивал, чтобы я взяла Гэвина с собой. Этот журнал берет интервью у тех, кого рекомендуют покупатели. Покупатели пишут в редакцию и предлагают предприятие, которое, с их точки зрения, по той или иной причине достойно прославления.