– Наверное, нет, – лепечу я и вновь перевожу взгляд на Лиз: – Отдай мой телефон. Ну! – требую я, протягивая к ней руку.

Ну конечно же, именно сегодня сдох аккумулятор моего мобильника, а зарядку, мать ее, я оставила дома.

Лиз вынимает из сумочки свой айфон и шлепает его в мою раскрытую ладонь. Я ввожу его в дело быстрее, чем жирдяй-карапуз расправляется с куском торта, быстренько щелкаю по иконке «Фейсбука» и вхожу в свой аккаунт.

– Мать твою, едрена-печь, – шепчу я, когда символ-глобусик вверху экрана уведомляет, что у меня шестьдесят пять новых сообщений.

Лиз становится рядом и заглядывает мне через плечо.

– А‑а, не дрейфь. Большая часть – это попросту твои ответы на собственные посты с моего аккаунта. Вчера ночью, что и говорить, ты себя здорово нахваливала.

Это никак не улучшает моего самочувствия. Перехожу на страничку Кэти и щелкаю на один из двух ее фотоальбомов. Быстренько проглядываю картинки и не нахожу ни одной обидной подписи. Может, я уже удалила их.

Как же. А еще эльфы, может быть, засрут денежками газон у моего дома.

– Не тот фотоальбом, – замечает Дрю, который тоже обходит меня сзади, чтоб можно было заглядывать через другое мое плечо. – Фотоальбом, что тебе нужен, называется «Миссионерская поездка в Иерусалим». Да-да, совершенно точно: я только что произнес «миссионерская» безо всяких смехуечков.

Я проваливаюсь прямо в ад.

В этот момент Картер склоняет голову набок, прямо вплотную к моей, чтобы и он тоже мог видеть экран мобильника.

Открываю тот самый альбом – и, будьте покойны, под каждым без исключения фото, рассказывающим о поездке Кэти в Иерусалим с людьми из ее ЦЕРКОВНОЙ ОБЩИНЫ, я прилепила эти самые слова: «Плеваки – те же макаки».

– О‑о‑ой-е-о‑о‑ой, погоди! Это мое самое любимое место, – захлебываясь от восторга, восклицает Дрю, выхватывает у меня из рук мобильник и отыскивает последнее в альбоме фото. Находит, что искал, и громко в голос ржет, возвращая мне телефон. Я вырываю его у него и испепеляю взглядом, в котором легко читается: что ж ты, гад, радуешься, что я так капитально лажанулась! Под последним фото в альбоме не только стоит подпись: «Плеваки – те же макаки», но еще пониже этого звездецового употребления английского речения я приписала: «Иисус – мой кореш».

– Твоя кузина ни за что не простит меня, – выговариваю я со вздохом.

– И‑и, все равно она сука. Кто-то должен был поставить ее на место, – смеется Картер, крепче прижимая меня к себе.

Протягиваю руку, возвращая Лиз ее мобильник, и замечаю на ее лице какое-то странное выражение.

– Что еще? – спрашиваю я с дрожью: моя рука попросту повисает в воздухе, потому как Лиз не тянет свою, чтобы забрать у меня телефон. – Едрена-печь, еще-то что? – спрашиваю, а сама вся обмякаю.

– Возможно, тебе захочется взглянуть на диалог, что мы с тобой вели на странице мамы Картера, – отвечает моя лучшая подруга, больше даже не утруждая себя тем, чтобы скрывать разбирающий ее смех.

Уверена, у меня зенки со столовую тарелку делаются, стою столбом и глазею на нее.

– О, бог мой! А я‑то об этом и позабыл! Сегодня утром снова перечитал и сам едва не уссался! – ржет Дрю. – Ни один из предметов мебели не пострадал, – добавляет он на полнейшем серьезе.

С сожалением вновь склоняюсь над экраном и вызываю страничку Мэйдлин Эллис в «Фейсбуке».


Ровно в 12.28 пополудни я выложила на странице Мэйдлин следующее:

«Ты – исполинская, зловонная, мандасрачная, сикелявистая, лесбушистая лярва-оторва».

Через три минуты Лиз отвечает: «Чува, ты это мне? Ты только что выложила это на странице матери Картера. Ха! Жопа с ручкой!»

Я пялилась на продолжение нашего диалога НА СТРАНИЦЕ МАМЫ КАРТЕРА и меня тянуло блевать. На странице его МАМЫ, народ! Думаю, вы даже не представляете, как крепко лажанулась я на этот раз.

Клэр Морган: Ты – замшелая мошонка на громадной елде моей жизни.

Элизабет Гэйтс: А ты тако[33] для моего атеросклеротического сердца.

Клэр Морган: Куда подевалось твое тугоухое влагалище? Я отсюда слышу, как оно крылышками хлопает. Силишься опять ко мне прилететь?

Элизабет Гэйтс: Мое влагалище куда лучше всего, что есть у тебя, ссущееся растолстевшее чудище морское.

Клэр Морган: Твое влагалище вроде горящего клоунского фургона… такое объятое пламенем зловонное тако, из которого сотни людей силятся вырваться, едрена-печь, наружу.

Элизабет Гэйтс: Потаскуха ты гребаная после этого.

Клэр Морган: А ты – бурьян мудовый.

К тому времени, когда я дошла до завершения этой перепалки, Картер отошел от меня и только что в конвульсиях не бился от хохота.

И именно этот миг выбирают его родители, чтобы вместе с Гэвином вновь присоединиться к нам, я молю Бога, Аллаха, Будду и Райана Сикреста[34], пусть она сегодня еще не заходила в свой аккаунт на «Фейсбуке», чтобы я могла залезть туда первой и все удалить.

Дрю с Джимом жмутся у меня за спиной, громким шепотом напропалую цитируя друг другу наши высказывания, и ржут, как гиены.

– Клэр, вы воспитали весьма очаровательного молодого человека, – говорит Мэйдлин, тепло улыбаясь. – Гэвин прямо-таки драгоценность какая-то, и мы с отцом Картера просто хотим поблагодарить вас за то, что вы так хорошо заботитесь о нашем внуке.

Блин, с чего б это ей быть такой ласковой? Она похожа на милую диснеевскую принцессу, а я как бы из «Сумасбродок»[35], сбрендивших на дури.

– Правда, Чарльз?

Когда муж сразу же не отвечает, она толкает его локтем в бок, тот дергается и возвращает голову в исходное положение (и сомневаться нечего: официанток высматривал).

– О да. Верх совершенства, Кэнди. Превосходная работа.

Теперь еще и Кэнди? Я что, всамделе похожа на какую-то, едрена-печь, стриптизершу?

– Спасибо вам, – отвечаю я маме Картера с запоздалой улыбкой. – Для меня это много значит.

– Вы сегодня выглядите несколько усталой, Клэр. Мой сын не давал вам спать минувшей ночью? – спрашивает она.

Картер у меня за спиной старательно прикрывает ухмылку, и мой локоть впивается ему в живот: почти так же, как локоть его матери только что преподал урок его отцу.

Вполне уверена, его мама не желает выслушивать мой рассказ о прошлой ночи с сексом у всех на глазах, мольбами войти с заднего хода, требованием спермы, с винным кутежом. Хотя, так уж мне везет, где-то в «Фейсбуке» про все это сказано, и она вскоре это найдет. Кто-то окликнул Мэйдлин, и, пока она смотрела в другую сторону, я вытащила телефон Лиз из-за спины, стала лихорадочно вновь вызывать «Фейсбук», чтобы приняться за удаление. Я еще и до странички Мэйдлин не добралась, как телефон у меня отобрали.

– Ай-яй-яй! Здесь для мобильных телефонов запретная зона! А у нас для вас обоих есть сюрприз, – воскликнула Мэйдлин, широко улыбаясь и опуская мобильник Лиз в карман своего брючного костюма. Я постаралась не расхныкаться. – Я сейчас вернусь с вашим сюрпризом.

Быстро поворачивается и уходит, стуча каблуками по деревянному полу на выходе из кабинета.

– Наверное, – шепчет мне отец, – она пошла за оружием. По крайности, она предоставляет тебе преимущество.

Отец Картера остается с нашей компанией и пытается завязать разговор с Папаней, а я старательно соображаю, как запустить руку в карман Мэйдлин, когда она вернется, и при этом не вызвать у той подозрений, будто я намереваюсь добраться до второй базы[36].

Мой отец безучастно внимал Чарльзу, который мямлил что-то такое про фондовый рынок и их недавний семейный отдых во Франции. Когда Чарльз в первый раз хлопнул отца по плечу, пытаясь быть с ним совсем-совсем по-свойски, я испугалась за его жизнь. Мой отец опускает взгляд, разглядывая место, на которое пришелся хлопок, осаживает назад, а потом уходит прочь, не обронив ни единого слова. На Чарльза это, похоже, не произвело никакого впечатления, поскольку как раз тогда Лиз перегнулась через стол, укладывая на него сумочку, и ему было чем занять свои мозги.

Дрю с Джимом увлеченно обсуждают возможность еще одной холостяцкой пирушки (на этот раз со стриптизершами), как вдруг Лиз до боли вцепляется мне в руку и тащит к себе.

– О, боже мой! – шепчет она в ужасе. – А это кто? – Мы с Картером оборачиваемся посмотреть, на кого она указывает.

– Это моя бабушка, – отвечает Картер и расплывается в улыбке от уха до уха, видя, как его мама препровождает в кабинет более пожилую копию самое себя. – Должно быть, она и есть наш сюрприз. Я понятия не имел, что она окажется в городе.

В этот момент Дрю оборачивается и брызжет наружу полный рот воды, которую собрался выпить. Что-то в этой старушке мне слегка знакомо, только с бабушкой Картера я никогда не встречалась. Он рассказывает о ней все время, и мне известно, что мать Картера делает все, что та ни попросит. Слава Богу, бабуля «Фейсбуком» не балуется: по крайности, хотя бы об этом мне нечего беспокоиться. Она бы потребовала от Мэйдлин задать мне жару.

Тут Дрю складывается пополам, упершись руками в коленки, откашливаясь от воды, которую успел-таки проглотить, а я понять не могу, какая, едрена-печь, муха его укусила. Дженни хлопает его по спине и при этом подает мне какие-то странные знаки, кивая на бабушку Картера, словно шея в каком-то тике зашлась.

Да что, черт побери, с ними со всеми происходит?

Не скрывая раздражения, я смотрю на Дженни и вскидываю руки, будто говоря: «Какого еще?..» Та открывает рот, но не успевает хоть что-то произнести, как Лиз хватает меня за обе руки и силится утащить ото всех подальше. При этом она то похихикивает, то безостановочно шепчет: «О, Иисус милостивый». Мне начинает приходить в голову, а не поехала ли у всех вокруг крыша?

Вырываю руку из Лизкиных тисков и оборачиваюсь. Оказываюсь лицом к лицу с бабушкой Картера. Пошире раздвигаю рот в улыбке и начинаю представляться, как вдруг она обрывает меня, произнеся всего одно слово: