Джулия Грегсон - Пряный аромат Востока

Она сняла влажное платье подружки невесты и снова легла на постель в нижнем белье. Натянула на голову простыню и почти заснула, когда Си крикнула ей снизу:

– Тори, спускайся и посиди со мной. Я на веранде.

– Сейчас! – с неохотой крикнула в ответ Тори. Она не смела отказаться, но по-прежнему робела, когда оказывалась наедине с Си Си.

Одевшись, она спустилась вниз. Си, одетая в кимоно, лежала в полутьме на плетеном шезлонге.

– Я без сил, – сообщила она. – А ты как?

Вероятно, она заметила, что Тори недавно плакала, потому что подвинула к ней стакан бренди. Они сидели и пили, пока слуги убирали территорию после гостей. Потом Си Си неожиданно заявила:

– Дорогая, большинство свадеб в Бомбее – подмоченные петарды, неспособные взлететь. Но теперь она будет счастлива. – Она лукаво улыбнулась Тори. – Он замечательный парень.

Тори нахмурилась.

– Мне он не нравится. Я думаю, что он…

– Что? – нетерпеливо спросила Си.

– Холодный, – храбро выпалила Тори. – Мне хотелось, чтобы он выглядел более счастливым.

– Ты говоришь глупости, дорогая, – возразила Си. – Ведь мы его не знаем. – Как будто это что-то доказывало. – Кроме того, – добавила она, – тут большинство мужчин, когда женятся, не выглядят принцами, о которых девочки мечтают в детстве.

Последовала неловкая пауза, они обе тихонько потягивали бренди. Потом Си взяла Тори за руку, провела ногтями по ее ладони и весело сказала:

– Можно я тебе что-то скажу? Пожалуй, сейчас удобный момент.

– Конечно.

– Не будь слишком привередливой, милая; мне не хочется отправлять тебя домой, как пустую возвратную тару.

Тори поморщилась. Си засмеялась, словно сказала это в шутку, но Тори понимала, что это не так.

Си вставила в мундштук свежую сигарету, закурила и, когда дым рассеялся, смерила ее долгим, оценивающим взглядом.

– Дорогая, – сказала она после томной паузы, – ты не возражаешь, если я буду с тобой совершенно откровенной? Потому что я полагаю, что могла бы тебе помочь, если ты позволишь.

– Конечно. – Тори приготовилась к худшему.

– Ты крупная девушка, это так, но ты не будешь такой, если захочешь. Для этого надо всего-навсего не есть две недели сладкое и мучное, пить по утрам воду с лимоном, и, я думаю, – Си протянула руку и взяла в горсть волосы Тори, – нам нужно проконсультироваться насчет волос с мадам Фонтэн. Убрать отсюда полдюйма, и ты будешь палкой отгонять поклонников. Ты хочешь отгонять их палкой?

– Да, – согласилась Тори и, хотя в данный момент ей хотелось умереть со стыда, выдавила из себя улыбку. – Думаю, что да.

Но потом, на следующий вечер, случилось нечто удивительное. Си Си вошла в спальню Тори, за ней Пандит с огромным ворохом ярких шелковых платьев, вышитых бисером сорочек, поразительно нежных шалей, головных повязок, бус, даже серег. Си взяла у него наряды и беззаботно бросила их на кровать.

– Дорогая, сделай мне одолжение и возьми вот это, – сказала она. – Мне нужен повод для покупки новой одежды.

– Я не могу! – Тори, все еще размышлявшая над вчерашним разговором, испытывала одновременно восторг и стыд.

– Почему? – спросила Си Си. – Новые игрушки всегда интереснее, а некоторые из этих одежд просто un peu mouton.

В течение следующих двух часов Си, куря и щурясь, глядела, как Тори мерила наряды. Не считая подола, который требовалось отпустить, некоторые платья сидели идеально, и Тори не терпелось куда-нибудь в них пойти. Она никогда не надевала на себя такой струящийся шелк, такой мягкий хлопок. Тем более что такая женщина, как Си, могла показать ей, куда лучше приколоть брошку для максимального эффекта. Да и три длинные нитки жемчуга выглядели гораздо лучше, чем одна плохонькая, которую ей подарила тетя Глэдис к восемнадцатилетию под наставления матери, чтобы Тори надевала ее только по торжественным случаям и никогда в ней не купалась.

На следующее утро Си повезла ее в отель «Тадж-Махал», где маленькая, умная француженка мадам Фонтэн, строго охраняемый секрет, которая принимала лишь немногих избранных клиентов, взяла ее волосы в горсть и сказала: «Что это такое?», насмешив Си Си. В течение следующего часа мадам, по словам Си, истинная мастерица, танцевала вокруг нее, щелкала ножницами, оценивала, подправляла, а на полу росла кучка волос. Наконец Тори увидела в зеркале совсем другую девушку. Мадам научила ее подкрашивать глаза угольным карандашом, подчеркивая то, что было в ней самым лучшим, – «эти удивительные глаза».

После этого Тори сидела с Си в баре бомбейского яхт-клуба, потрясенная своей трансформацией. Она не ходила с такой короткой стрижкой, после того как Дорин неудачно постригла ее в Басингстоке. Но тут она чувствовала себя совсем по-другому, такой модной и современной.

Два молодых морских офицера буквально замерли и перестали разговаривать, когда она вошла. Один из них до сих пор бросал на нее взгляды.

– Я куплю шампанское для моей маленькой Золушки. – Впервые за все время Си смотрела на нее одобрительно. – Отныне, я полагаю, тебе понадобится много хрустальных туфелек.

– По-моему, это просто какое-то чудо. – Тори все время улыбалась и не могла остановиться.

– Да, чудо, – согласилась Си и подмигнула. – И оно, как видишь, совершается с помощью зеркал.

//Зашла в контору Кука. Письмо от Уильяма. Сожалеет, что не пришел на пристань, когда отплывала «Императрица», – «неожиданно вызвали на службу», и надеется, что меня ждет счастливое и обеспеченное будущее». И что мы, возможно, встретимся после моего возвращения.

Уильям, хотелось мне сказать ему, мы больше никогда не увидимся. Это была моя самая большая ошибка. Да, моя – я была достаточно взрослая, чтобы соображать, за что хваталась, за солому или за крепкие ветки. Я не хочу никого винить, но больше мы никогда не увидимся.

На сегодня: написать Тори и Розе, пойти в «Гриндли» и узнать, не пришел ли денежный перевод. Бюджет на сегодня пять рупий, не больше. Выучить десять новых слов языка маратхи.//

Первоначально она планировала сразу поехать в Шимлу и забрать сундук, чтобы вычеркнуть это болезненное дело из своего списка, а уж потом разобраться с остальными вопросами в своей жизни. Но эти планы накренились, потому что у нее не было денег или почти не было. Да и в ее душе не было единства: один голос говорил: «Иди вперед», другой колебался, а третий страшно боялся.

«Ты ужасная дура, – говорил этот последний голос, – раз решила вернуться сюда самостоятельно и устроить свою жизнь без чужой помощи». А иногда: «Писатель, ты шутишь? Ты полная неудачница в любви и жизни». В таком настроении ее мысли скользили вниз по лабиринту мрачных воспоминаний. Вот она, десятилетняя, стоит с чемоданчиком на железнодорожной платформе в Шимле. Джози и отец умерли. Мать показала ей их могилы. Мать запихнула ее в поезд. Почему она не захотела с ней остаться? Почему захлопнула дверь и отвернулась? Что Вива сделала неправильно? Поцеловала ли она тогда меня на прощание?»

Когда оживали эти голоса, она была готова ненавидеть миссис Драйвер за то, что та сказала ей, что она, Вива, способна сделать практически что угодно, если правильно настроиться. Что, если это лишь сентиментальная чепуха, самая жестокая ложь, какая только возможна?

Она уже несколько дней боролась с этими чувствами, но в это утро, по непостижимой причине, она проснулась с более оптимистическим настроем. Открыла глаза и впервые услышала птиц, поющих за окном в кроне баньяна, и выбор показался ей почти до смешного ясным: утонуть или выплыть, и теперь она была готова плыть дальше.

Работа. Вот что было ей нужно первым делом: это как шест, на котором можно укрепить палатку и наладить в ней свою жизнь. Она встала с постели и заглянула в свой блокнот. Миссис Драйвер нацарапала своим беглым почерком имена нескольких человек в Бомбее, которые могли бы ей помочь. Первой в списке была мисс Дейзи Баркер, ее имя Вива видела на доске объявлений общежития ИВКА. Вторым шел мистер Вудманси: «пенсионер, бывший корреспондент «Пайонер Мэйл», весьма пожилой, но в здравом уме, любит давать советы».

Вива взяла ручку и дважды подчеркнула имя мисс Баркер. Надо позвонить ей после завтрака. Довольная тем, что приняла хотя бы одно решение, она направилась по коридору в общую ванную комнату, где деревянная перекладина над ванной прогнулась под тяжестью мокрых чулок, лифчиков и трико. Она наполнила водой раковину, разделась и рьяно вымылась с ног до головы, помыла голову, почистила зубы. Как хорошо почувствовать себя чистой – словно заново обретаешь веру в себя. Потом надела красное платье и скрепила волосы серебряным гребнем. Несмотря на всю свою нищету, она все-таки еще могла хорошо выглядеть.

Столовая в ИВКА, светлое помещение на первом этаже, выходила окнами в пропыленный парк. Каждое утро в ней на завтрак предлагались два рода блюд: для английских девушек яичный омлет, колбаса, хлеб, мармелад и чай, жидкий и всегда недостаточно горячий; для индианок маленькие булочки пав, яйца и прессованный рис поха.

Три девушки-бенгали, которых Вива знала в лицо, но не по имени, улыбнулись ей. Как ей сказали, они приехали в Бомбей учиться на педагогов – для них тоже смелый шаг. Они были достаточно дружелюбными, приходили на совместные молебны, но держались отдельно, вероятно, подумала Вива, потому что они в душе были индуистками и предпочитали не есть вместе с «неверными».

Когда она проходила мимо них, они прекратили свои разговоры и покачали головой из стороны в сторону.

– У тебя красивое платье, – робко сказала одна.

– Спасибо, – поблагодарила Вива. – Как идет учеба?

– Мне очень нравится, – улыбнулась девушка. – Мы как раз говорили, что чувствуем себя как птицы, выпущенные из клетки.

Внезапно Вива почувствовала, что страшно голодна. В дни ее нервного срыва она практически ничего не ела.