Джулия Грегсон - Пряный аромат Востока

– Но это абсурд, – заявил мистер Гловер, краснея еще гуще. – Вы намекаете, что мой сын нездоров ментально?

– Да, я так считаю, – ответила я. Пожалуй, мне надо было бы промолчать.

Миссис Гловер заплакала и сказала что-то вроде:

– Я так и знала, что это произойдет, – и это было лишь делом времени.

– Заткнись, Гвен, – сказал ей мистер Гловер и повернулся ко мне: – Как вы смеете! – Вышел за дверь и привел Гая.

– Сядь на койку, Гай, – велел он.

Я поняла, что для него есть только черное и белое, оттенков он не различает и намерен немедленно разобраться с этой глупой историей.

– Мисс Холлоуэй утверждает, что на борту ты был замешан в какой-то драке. То ли ты ударил, то ли тебя ударили, в общем, что-то такое.

Гай, казалось, забыл все свои декларации о любви, которые произносил десять минут назад. Очень холодно посмотрел на меня и покачал головой.

– Она врет. И еще она пьяница и велела все записывать на ваш счет.

Как раз в этот ужасный момент вошел стюард Гая и принес еще одну пачку неоплаченных счетов из нашего бара. Мистер Г., с таким видом, как будто имел дело с мышиным ядом, разложил их на койке. (Миссис Г. к этому времени все еще всхлипывала и поправляла на себе платье.)

Мистер Г. достал блокнот и серебряный карандаш:

– Одна бутылка «Пуйи-Фюиссе», одна бутылка «Бом-де-Вениз»… – Когда он закончил, счет составил почти десять фунтов – мерзкий крысенок пил втихаря.

Голова мистера Г. раздулась от ярости, словно у африканской гадюки. Он обвинил меня в том, что я пьяница и безответственная лгунья. Если бы я не пила так много, я относилась бы более внимательно к чувствам мальчика, который, по не зависящим от них причинам, десять лет не видел своих родителей и, понятное дело, нервничал. В результате он не намерен платить мне оставшиеся деньги, и я должна радоваться, что он не передаст меня в руки полиции.

Впрочем, за его шумными угрозами крылся страх: когда я предложила ему поговорить с корабельным доктором и выяснить, кто прав, он не ответил и вместо этого великодушно предложил оплатить счета из бара, при условии, что я дам письменное обязательство выплатить ему эти деньги в рассрочку. Во время этого скандала Гай, не казавшийся в эти минуты ни безумным, ни умным, уставился на стену, словно это его не касалось.

Они уехали ночным поездом в Ассам. На прощание я сунула в карман Гая упаковку фенобарбитала. Он пошел между родителями, потом побежал назад и попытался меня обнять, шепча: «Non illegitimi te carborundum»[48]. Да как он смел!

И вот я оказалась в середине набережной Аполло-Бандер, вокруг меня крутились дюжины носильщиков. Я попросила кучера тонги отвезти меня до ИВКА. Мисс Сноу сказала мне, что это недорогое, чистое, респектабельное и безопасное место.

Здесь я плачу две рупии в сутки за отдельную комнату. Двухместный номер стоит три рупии, но после всего, что произошло, мне просто невыносима мысль о какой-нибудь соседке. Моя комнатка, хоть и маленькая (примерно двенадцать футов на десять[49]), смотрит на огромное красивое дерево (надо купить определитель растений). Тут узкая железная кровать; стол и шкаф, куда я могу вешать одежду, стоят в холле.

Насколько я могу судить, в общежитии живут англичанки и индийские женщины, работающие в Бомбее миссионерами, учителями, а также студентки. Управляющие тут дружелюбные, хотя и авторитарные. КУЧА ПРАВИЛ.

Пока я еще могу себе это позволить, но меня пугает даже эта маленькая сумма. У МЕНЯ НЕТ ДЕНЕГ, или почти нет, и если не придет чек за мой первый материал, придется немедленно искать любую работу.

Позже

//Колокол, приказывающий гасить свет, звучит в 10.30 вечера; двери запираются в 11 часов.

Уже в сумерках я вышла на улицу, где воздух теплый и шелковый. На углу сидел на корточках старик и готовил в сковороде бхел пури[50]. Вкус блюда потряс меня. Я дома. Конечно, это смешно, ведь Бомбей никогда не был для меня домом. Продавец пури был в восторге от моего внимания – и моих блаженных стонов. Когда я доела, он вымыл мне руки водой, которую держал возле сковороды. Потом достал дыню, ловко очистил и нарезал на ломтики. Она была восхитительная, но я поняла, что надо бы заплатить ему и за дыню. Я очень тревожусь из-за денег.

На следующее утро

//Проснулась от криков уличного водоноши, мычания коров, рева моторов; в соседней комнате кто-то смеялся.

После завтрака – я съела лепешку чапати и чечевичный суп дхал, восхитительные – я подошла к доске объявлений, где висели три предложения для «респектабельных английских девушек».

1) Местной миссионерской школе требуется учительница. – Сомневаюсь. Нужно ли быть очень религиозной (в моем случае это лицемерие), чтобы преподавать в таком месте?

2) Требуется леди-компаньонка для миссис Ван де Вельде, которая живет возле Джайнистского храма на Малабарском холме и хочет найти надежную персону для сортировки корреспонденции и – желательно – игры в бридж. – Если я не окажусь в полном провале, пока не пойду в компаньонки. Г.Г. напугал меня на всю жизнь.

3) Рекламное агентство: Дж. Уолтер Томпсон ищет английскую секретаршу с хорошими навыками машинописи и стенографии. Лакшми-Билдинг. – Богиня богатства. Интересное предложение. Жалко, что я не знаю стенографии. Все равно записала адрес.

Когда я спросила у дамы за конторкой насчет арендных ставок за квартиру, она ужасно напугала меня, заявив, что ни одна уважающая себя англичанка не будет жить нигде, кроме Малабарского холма или района Колаба, где все дорого. Но потом сказала мне, что некоторые отчаянные души – в основном социальные работницы и учителя – переезжают в менее дорогие пригороды. Некая Дейзи Баркер, очевидно, «чертовски важная птица», приехала сюда преподавать в «Сеттлменте» при Бомбейском университете, организации, базирующейся в Англии, которая обучает индийских женщин на университетском уровне. Я хочу с ней встретиться.

Недавно тут проездом останавливалась еще одна англичанка, ехавшая на север, чтобы преподавать в английской школе. Дама за конторкой почему-то старалась подчеркнуть, что она была близкой знакомой губернатора и могла бы остановиться где угодно, но приехала сюда, чтобы встретиться с подругой. Хотя эти особы были тут явным исключением, этот разговор меня ободрил. Так что тут не все здешние дамы увлекаются джином и «этим самым» да еще охотой на кабана. Еще тот разговор навел меня на мысль: почему бы не написать серию интервью (может, для журнала «Ева») об этих независимых женщинах? Сегодня вечером прикину, как это будет выглядеть.

Работа будет – должна быть.

За неделю до свадьбы Розы Тори сидела на веранде дома Си Си, положив ноги на перила, и наслаждалась благоуханием цветов; ласковый ветерок гладил ей лицо. Она писала матери давно обещанное письмо (та присылала ей каждую неделю пространные письма, полные вопросов, на которые не получала ответов). Погода в Англии была, по выражению матери, запредельно ужасная; мистер Тоу, садовник, слег после того, как поскользнулся на мокрых листьях и сломал запястье; в Винчестере невозможно купить приличную шляпу. Но как там Тори, нравится ей такая жизнь? Много ли балов и вечеринок? Как Роза отнеслась к тому, что ее свадьба отложена на две недели? Наверное, ужасно сердится.

Рука Тори застыла над листом бумаги, не зная, как и с чего начать, потому что Роза вовсе не рассердилась, а, наоборот, кажется, вздохнула с облегчением. «Это дало мне пространство для дыхания», – объяснила она с такой осторожностью, что Тори встревожилась. Что касается самой Тори, то она – ужасная эгоистка! – радовалась, что может пожить еще две недели вместе с Розой в этом сказочно красивом доме.

Дом. Ну как рассказать матери, не сведя ее с ума от ревности, насколько он великолепен и как замечательно ее кузина обставила его, поскольку мистер Маллинсон – который, по словам Си Си, совершал умные сделки с хлопком – был немыслимо богат даже по стандартам Малабарского холма.

Тори задумчиво посмотрела на ослепительно-голубое небо; на склон, спускавшийся к Аравийскому морю; на террасу, где буйно цвели бугенвиллеи и жасмин; повсюду виднелись слуги, служанки, садовники, они мыли, подметали, сгребали мусор граблями, пололи, делая дом и сад еще более совершенными.

В этот самый момент шесть слуг ставили внушительный шатер, который, по планам Си, станет на следующей неделе центральной ареной для приема гостей по случаю свадьбы.

Этот шатер – розовый, как фламинго, со стеклянными окошками, пышно расшитый и украшенный – был тот самый знаменитый «штришок», типичный для Си. Если другие большие дома в этой эксклюзивной и по большей части европейской части Бомбея носили скучные названия – «Мон Репо», «Лабурнум» и так далее, то Си назвала свой дом «Тамбурин». В обращенном на запад окне мраморного холла была подвешена большая стеклянная птица, и на закате она вся горела красным огнем. Гостиная была полна шелков всех оттенков шербета и низких диванов. Наверху, в гостевой спальне, где жили Тори и Роза, в ванной были пушистые полотенца и вазы с солями для купания и деревянными ковшами; еще там стояла серебряная сухарница с настоящими французскими вафлями, а на бюро лежал кожаный бювар с кремовой писчей бумагой. Они с Розой с трудом верили своему счастью, когда попали сюда.

Еда была тоже божественно вкусная – не то что подогретые остатки от вчерашнего или «решоффе», как предпочитала называть их мать, мясные рулеты, пудинги из тапиоки и тому подобное. А тут, тут утром были свежие ананасы, манго и апельсины, прямо с дерева. И никто не бубнил про воду в ванной, необходимость гасить свет в туалете или про голодающих в Африке.

Если подумать, как это делала сейчас Тори, грызя ручку, единственной реальной мухой в меде был Джеффри, крупный, цветущий мужчина с бровями-гусеницами; он слишком уж любил разглагольствовать о состоянии производства хлопка в Индии, которое, по его словам, близко к коллапсу. Но даже Джеффри, к счастью, исчезал каждое утро бог весть куда на своем авто с шофером и появлялся вечером в час чота пег[51].