Алекс Савчук - Прутский Декамерон

– Молодец! – сказал я одеваясь, – подрастешь, барменом будешь.

– Да я бы, конечно, не против, – сказал Сашка.

– Поспособствуем, – уверенно сказал я. – Не бросим товарища.

После кофе мы со Стауком вышли из дому и разошлись в разные стороны – каждый отправился по своим делам. Я поспешил к знакомому мне дому, что расположен у мельницы райпотребсоюза, где я всегда покупал цветы; к счастью, идти было недалеко и по пути. Не торгуясь я купил у хозяйки большой и дорогой, в тридцать штук букет красных и белых роз, поровну, – сложил их именно так – половина к половине – мне показалось это символичным, – и поехал автобусом на машиносчетную станцию, совсем не представляя там ли сейчас Марина и о чем я буду с ней говорить.

Здание машиносчетной станции, стоявшее одиноко на маленьком пустырьке, соседствовало с консервным заводом, правая половинка двухстворчатой двери была приоткрыта и я осторожно заглянул внутрь. Мне повезло – Маринка оказалась на месте и сидела за столом в огромной комнате, где вдоль всей стены находились большие счетные машины. Девушка была в помещении одна, она что-то писала ручкой, склонившись над толстым журналом. Неожиданно она подняла голову, и я еле узнал ее из-за темных кругов под глазами, и увидел сами глаза, покрасневшие от слез. Я переступил порог и направился к ней – каждый шаг словно набатом отдавался в голове – и молча опустился перед ней на колени, держа перед собой цветы.

– И ты посмел прийти сюда?! – Марина вскочила со своего места, шагнула мне навстречу, взмахнула рукой – цветы упали на пол и рассыпались. – Ко мне!?

– Прости меня, Маришка, – проговорил я. – Весь вчерашний вечер оказался одной большой и ужасной ошибкой.

– Я тоже поняла это, – вскричала она. – Вы все сговорились против меня. И даже моя подруга… Верка… А пострадала я… одна я. Я всех вас ненавижу и презираю, всех, всех, а тебя в особенности.

– Да, – сказал я. – Ты, наверное, права. Послушай, все, что произошло между нами, в конечном счете естественно, и со всеми когда-то случается, рано или поздно. Прости, Маришка. Подруги, может, тебе только хорошего желали, а? Они забыли уже, что при этом бывает больно, ведь сами они находят в этом только удовольствие…

– Савва, я прошу тебя, уходи отсюда немедленно! Убирайся! И больше никогда не приходи сюда, слышишь… Он еще смеет рассказывать мне об удовольствии…

Я встал и медленно, словно побитая собака, поплелся на выход. Обидно, черт возьми, что именно так все сложилось. И неприятно. Маринка, надо признать, была наиболее привлекательной из множества знакомых мне девушек и если бы не этот идиот Виктор… кто его знает, как бы все у нас с ней сложилось.

– Постой! – окликнула меня Марина, когда я был уже у двери. – Я тут же обернулся. – Ответь мне… После этого можешь убираться…

– Да?.. – я сделал навстречу ей несколько шагов.

– Не подходи… Скажи мне, почему ты улыбался… тогда, ночью…

– ?..

– Ты улыбался мне, когда я пришла убить тебя… И сказал еще: «поцелуй меня», – Маринкино лицо исказила некрасивая, болезненная гримаса. По-че-му?!.

– Я не поверил, что смерть может быть так прекрасна, – улыбнувшись сказал я, мгновенно вспомнив свой предрассветный сон. – Ты больше похожа на жизнь, Маринка… На саму жизнь, и жизнь дающую…

Она закрыла руками лицо.

– Уходи, Савва, прошу!.. Я не могу больше тебя видеть…

Я вновь побрел на выход.

«Чему не подивишься на веку – улыбка жизнь спасает дураку» – тут же пришла мне в голову невеселая рифма. (автор).

Мы сидели с Кондратом в баре за столиком, первом от входа, курили и разговаривали, когда в дверь постучали, я сказал: «Войдите», она отворилась и показалась Витина голова, затем, здороваясь на ходу, появился он сам весь целиком. Мы не ответили, я встал, шагнул ему навстречу и без замаха левой закатил хлесткую пощечину, от которой Витя повалился на пол навзничь, а я вернулся на свое место за столик.

Он встал, с трудом опираясь на одну руку, другой размазывая по лицу кровавые сопли:

– За что, Савва?

– Это так, аванс, – многозначительно пообещал ему я. – А если будет за что, то есть если будут последствия, то готовься к самому худшему… Ты умрешь как сука.

– О чем ты говоришь?.. – вскричал он. – Какие последствия? В чем я виноват?

– Мы говорим об этой твоей Марине, которая после двух абортов… – сказал я, вновь вставая со стула. Кондрат вскочил со своего места, шагнул наперерез и повис на моей руке.

– А что…? Что произошло? – не унимался Витя.

– Произошло то, что ты, тварь паскудная, наврал, а на самом деле никогда с ней не был, не спал и вообще не имел никаких отношений. Ведь не был, гондон штопаный, говори честно, лгун патологический?

– Нет, не был, – сказал Витя и опустил голову.

– Рассказывай теперь, – потребовал я.

– Я бегал за ней два года, а она… она даже внимания на меня не обращала… И когда я увидел ее вчера, здесь, в баре, решил отомстить: я знал, что если она попадет в ваши руки, то… то вы обязательно ее трахнете.

– Так для чего же ты, урод, бегал-то за ней два года? Для того, чтобы кто-нибудь другой ее трахнул? – спросил Кондрат.

– Нравилась она мне, я даже, кажется, любил ее…

– Кажется ему… – передразнил его я, – так иди теперь, упади к ее ногам и проси у девушки прощения…, а может и руки, возможно, она тебя, дурака, простит. «Меня-то уж точно нет», – подумал я про себя.

Витя медленно, точно так же как и я несколькими часами раньше уходя от Маринки, поплелся на выход.

– И чтобы мы тебя больше здесь не видели, – крикнул ему вдогонку Кондрат и добавил: – Точно мама твоя несчастная тебя через задницу родила.

Впервые я увидел эту девушку в винном отделе магазина «Молдова», где она сидела за кассой. Рыжеватые кудри до плеч, круглое озорное лицо, почти все время смеющееся, – она не могла не вызывать к себе симпатии окружающих. Портрет ее дополнял слегка курносый нос, усыпанный милыми конопушками, и полные, сочные губы. Однако при более внимательном взгляде на нее мне бросились в глаза сразу два несоответствия – ее крупная грудь, которую не могла скрыть белая форменная курточка, волнующе смотревшаяся на фоне ее миловидного, почти девичьего лица; и совсем не по-девичьи стервозные глаза.

В тот день мне удалось перекинуться с девушкой лишь парой фраз – винные отделы в нашей стране всегда в почете, поэтому в кассу постоянно стояла очередь. Потом на пару недель я потерял Зою – так звали эту симпатичную девушку – из виду, а во второй раз я увидел ее у себя в баре. На этот раз уже я был занят и вовсю трудился за стойкой; было что-то около девяти вечера, а на это время в баре приходится час пик.

Зоя пришла в бар вместе со своей подругой Катюшей – стройной, невысокого роста брюнеткой с черными живыми глазами, улыбчивой и бойкой. Девушки работали в одном магазине, только в разных отделах, и о Катюше я знал от Кондрата лишь то, что она неравнодушна к нему и давно пытается завоевать его внимание и расположение.

Я пригласил девушек присесть у стойки, налил им по фужеру шампанского, и в это время в подсобке зазвонил телефон. Извинившись, я нырнул в подсобку и снял трубку. Звонил Кондрат, и не успел я, порадовавшись этому факту, доложить ему, какие у меня в гостях девушки, как он плачущим голосом сообщил мне пренеприятную новость, что ему только что вручили на руки повестку в военкомат и что уже завтра ранним утром он должен явиться с вещами на призывной пункт, – и вперед, в советскую армию, на защиту Отечества.

Положив на рычаг умолкнувшую трубку, я на минуту задумался.

Нельзя сказать, что для Кондрата эта повестка была неожиданностью – нет, он, разумеется, знал, что его час вот-вот пробьет, и даже ждал, но все же надеялся, что у него будет достаточно времени от момента получения повестки до отправки в армию. А тут такой шок – завтра!

Мне некогда было рассуждать и бездействовать – мой лучший друг и напарник по амурным делам сидел сейчас дома в одиночестве и плакал. В такой ситуации я попросту не мог продолжать работу, поэтому, вернувшись за стойку, я выключил музыку, включил весь верхний свет, и во всеуслышание объявил что бар закрывается, а на расчет и сборы у клиентов есть пять минут. Мои девушки удивленно переглянулись между собой, затем Зоя спросила:

– Что-нибудь случилось, Савва?

– Да, – ответил я. – Случилось то, что моего самого близкого друга завтра утром отправляют в армию.

– Кондрата, что ли? – не сдержавшись ахнула Катюша.

Я кивнул в задумчивости – в голове хаотично крутились всякие мысли. Затем предложил:

– Зоечка, Катенька, девчонки, давайте все вместе поедем к нему домой. Проводим парня по-человечески в армию, а то это все так неожиданно… как снег на голову посреди лета.

– Ну хорошо, – закивала Зоя. – Конечно, поедем. Ты как, Катя?

Девушка порывисто поглядела на нас обоих, покраснела, и наконец сказала застенчиво:

– Да, конечно, я согласна, проводим.

Быстро рассчитав посетителей, которые недовольно ворча покидали бар, и побросав какие-то бутылки в сумку, я вышел вместе с девушками на улицу. «Сейчас поймаем кого-нибудь с машиной», – сказал я им, осматриваясь по сторонам. Нам почти сразу же повезло: знакомый водитель-частник за три рубля согласился подбросить нас в микрорайон Спирина, где жил Кондрат. Девушки расположились на заднем сидении и оживленно о чем-то переговаривались, а я, сидя рядом с водителем, пытался привести в порядок свои запутанные мысли. В какую-то минуту оглянувшись на девушек, я невольно улыбнулся, пожалуй вчетвером мы – они, я и Кондрат составили бы великолепную компанию: одна из девушек, Катюша, симпатизировала Кондрату, другая, Зоя, нравилась мне, причем и я как будто был ей небезразличен. Редко так складывается (по опыту знаю) когда пара подружек идеально подходит паре друзей.