Кондрат время от времени подливал девушкам в бокалы, у него с этим как всегда неплохо получалось, но подпоить Марину, что было бы неплохой прелюдией к предстоящему интиму, ему не удавалось: девушка пила только шампанское, да и то понемногу, глоточками, держа свой фужер обеими руками, двух же других девушек и поить не было смысла – они и без того были достаточно веселы и на все что угодно согласны.

Вскоре веселой гурьбой мы покинули ресторан, Кондрат нес в пакете пару бутылок шампанского, я – упакованный в картонку торт. Теперь самым важным было, не теряя кого-либо из нашего состава, перебраться на квартиру. Дорогой мы продолжали шутить и смеяться, все шло хорошо, я старался держаться поближе к Марине, и все же на душе у меня отчего-то было неспокойно. Мне не нравились глаза Марины – нет, они мне нравились, конечно, – не нравилось лишь их выражение: с тех пор, как мы покинули бар, в них ясно читалась тревога и напряженность.

«Странно, – думал я про себя, – с чего бы это ей беспокоиться, имея за спиной такое бурное прошлое, такой сексуальный опыт. Ведь Виктор так сочно и красочно все про нее рассказал, и он, кажется, не врал, что хорошо ее знает – она же поздоровалась с ним при встрече…».

Мы выбрались на Ленина, центральную улицу города, почти сплошь застроенную одноэтажными и изредка 2-этажными зданиями, когда навстречу нам из какой-то темной подворотни вынырнула Тома – та самая моя знакомая, что явилась в полдень в бар и устроила мне разгон по поводу моей патологической забывчивости.

Девушка была все в той же куртке-ветровке; на мне сейчас была надета точно такая же.

– О, на ловца и зверь бежит, – нисколько не смущаясь незнакомых лиц, заявила Тома, остановившись перед нами. – А я вас чуть не пропустила, что-то вы раненько сегодня из бара выбрались. – Тома, мельком оглядев девушек нашей компании, посмотрела на свои часики.

– А-га, знакомая курточка! – сказал Кондрат, явно радуясь новому человеку. И тут же добавил: – Присоединяйтесь, девушка, к нам.

– Я-то присоединюсь, конечно, деваться некуда, – с готовностью заявила та, – а с курточкой, действительно, некрасиво получается. – Тома вздохнула и, сняв с себя куртку, стала складывать ее, уминая в свою сумочку и бормоча при этом вполголоса: «Не будем же мы ходить все в одном и том же, словно интернатовские дети-сироты».

Стаук, увидев новое женское лицо, тоже вдохновился и воспрял духом: теперь у него появилась возможность выбора – ему не нравилась предназначенная ему на этот вечер Вера, еще в ресторане он заявил, что находит ее малосимпатичной.

Итак, Тома, не секунды не комплексуя, влилась в нашу компашку, быстро, на ходу со всеми перезнакомилась, а вскоре мы уже были у цели – подходили к дому, в котором во втором подъезде, на третьем этаже располагалась снятая мной недавно 3-комнатная квартира.

Над дверью висела прикрепленная мною еще в первый день нашего появления здесь широкая картонка с простой, но зловещей надписью:

«Оставь надежду всяк, сюда идущий».

Ну, вы, надеюсь, помните, откуда это выражение. Правильно: «Божественная комедия» Данте Алигьери; песнь третья: «Преддверие ада».

Придерживая дверь, я пропустил наших гостий в квартиру. Маринка входя посмотрела на меня взглядом испуганной косули, идущей на водопой и чувствующей прячущегося в засаде хищника.

«Что за чушь? – одернул я сам себя, не понимая, отчего меня тревожат ее взгляды. – Какого черта я вообще об этом думаю? Витя же ясно все насчет нее объяснил. Мне бы подумать сейчас о другом – о возможной венерической болезни, например, которая очень даже может быть у моей „избранницы“ – с ее-то чрезмерно вольготным поведением и разгульным образом жизни».

Вошли. Я продолжаю наблюдать за Мариной и, несмотря на все то неблаговидное, рассказанное про нее Виктором, девушка мне просто нравится, причем с каждой минутой все больше. В прихожей, где мы раздеваемся, на тумбочке лежит журнал, а на нем надпись – плод моей нездоровой фантазии:

«Распишитесь тут, друзья! Здесь бывал когда-то я…»

– Сейчас расписываться? – смело спросила Марина, беря книгу в руки и оборачиваясь ко мне.

– Лучше утром, – отвечаю, – когда поднакопится впечатлений.

И вновь она смотрит испытующе долгим взглядом, заставляющим меня недоумевать. Встряхнувшись, я решил приободрить себя: «Видимо, чувствует, стерва, что скоро окажется в моих объятиях. И понимает, что я тоже не подарок, и это правда – люблю равных противников».

Посидели на кухне, но ни выпивать, ни есть никто из присутствующих не хотел; Кондрат, чтобы не мозолить гостям глаза, убрал со стола книжечку меню золотого теснения, переложил его на кухонный шкафчик, но Вера успела прочесть вслух надпись на обложке:


МЕНЮ – список блюдёв.

Наш девиз: Чем лишнего съесть, лучше на х… сесть!

– Ой, как здорово сказано, – захлопала в ладоши Людмила, ей продекламированное Верой почему-то понравилось. Людмила еще не знала, что Кондрат переменил свое желание спать с ней, и не замечала, что он вовсю строит глазке Томе, которая, в свою очередь, тоже не догадываясь в чем дело, продолжала, наивная, думать, что эту ночь проведет со мной, в течение которой я буду, как она полагала, извиняться перед ней за свою забывчивость.

Я же попросту боялся, что приступ моей амнезии даст Томе возможность мною понукать, выдвигая какие-нибудь несусветные требования, а меня подобная перспектива не устраивала, к тому же меня интересовала в данный момент совсем не она, а новенькая – Марина.

– А лучше и то и другое, – не унималась Людмила, продолжая обсуждать написанное в меню. Я поглядел на нее: Людмила, в отличие от Марины, вела себя гораздо раскованнее – она была простая и доверчивая, как, впрочем, и третья девушка – Вера.

Стаук предложил коллективу отведать торт, девушки, естественно, не смогли отказаться от сладенького и торт тут же был нарезан на куски; Кондрат тем временем достал из холодильника шампанское, которое стал разливать по стаканам. Тома тоже слегка подсуетилась и поставила перед каждым пустое блюдечко для торта и чашку с кофе, после чего установила на газ чайник. Оказавшись не у дел, я присел рядом с Мариной. От ее волос исходил легкий запах духов, которые мне ужасно нравились: то ли «Жижи», то ли «Фиджи», боюсь, что я эти названия, или же запахи путаю. Исподволь разглядывая и изучая Марину, я заранее поздравлял себя – девушка была откровенно хороша, и уж наверняка гораздо привлекательнее трех других присутствующих здесь девушек.

– Стаук, – смеясь, спросила Вера, – а что это за пирожное, там, в меню?

Саша дотягивается и достает со шкафчика книжечку.

– Трубочка с сюрпризом, – читают они вместе, уткнувшись головами в меню, – «Пососи меня немножко, буду твердой, как картошка».

– Ха-ха-ха!

– Верочка, милая, – обратился я к девушке, – что-то пить хочется. Сходи-ка, «пупсик», на балкон, там должна быть минералка в маленьком холодильнике, ну, быстренько.

– А волшебное слово? Забыл? – игриво спрашивает Вера, вставая со стула.

– Бегом, е… твою мать, – с удовольствием выполняю я ее просьбу, после чего девушка смеясь уходит. Кондрат тем временем что-то объясняет Людмиле, наклонившись к самому ее уху, у нее в эту минуту расстроенное, даже несчастное лицо – наверное, он предлагает ей на выбор один из вариантов: или, отказавшись от него, остаться со Стауком, или пойти домой, – третьего не дано.

Стаук, допив кофе, встает и вместе с Верой отправляется в коридор, минутой позже мы слышим, как за кем-то из них закрывается наружняя дверь; в это время Кондрат уводит в комнаты Людмилу, но тут же возвращается и уводит ничего не понимающую Тому, на ходу вынимая из ее руки зажженную сигарету; проводив их взглядом, я подаю Марине руку, – нам тоже пора. Девушка оглядывается растерянно по сторонам: куда все вдруг подевались?

Мы входим вместе в комнату, Маринка еще держит марку, но теперь это ей удается с трудом. Она останавливается посреди комнаты, я запираю дверь на защелку, и тут девушка спрашивает меня:

– Савва, скажи, а Стаук – твой друг?

– Ну… так… я бы сказал, хороший знакомый, – осторожно отвечаю я. – Он ведь совсем недавно из армии вернулся, а до этого я его толком не знал, только в спортзале изредка встречались.

– Я слышала, он такой, ну… каждый день с новой девушкой гуляет, это правда?

– Это ты к чему? – спрашиваю я, усмехнувшись. – Просто юноша в армии соскучился по женскому полу и теперь наверстывает упущенное.

– Понимаешь, я попала в вашу компанию как-то по-глупому… за компанию. (Невольно у нее получился эдакий каламбур).

– Что-то я не заметил, чтобы другие девушки этим фактом особенно обеспокоились, – сказал я несколько грубовато, – а твоя проблема в чем?

– Другие, может быть и жаждут этого, но я… – она подняла на меня глаза.

– Зачем же противопоставлять себя коллективу, – перебил я ее. – Ты, скажем прямо, интересная, я бы даже сказал красивая женщина. А красивая женщина – это женщина вдвойне со всеми вытекающими отсюда… Короче, Мариша, успокойся, расслабься и перестань грустить.

– Не знаю, я не могу, я… у меня плохое предчувствие… – пролепетала Марина и посмотрела на меня при этом как-то странно, словно собираясь заплакать, но я в сказанные ею слова старался не вникать – цель была близка, и она меня своими женскими хитростями с толку не собьет. «Может она и б…, но ведет себя словно целомудренная овечка», – мелькнула у меня слабая мысль.

– Ну, киска, ты вообще… предчувствие у нее, видите ли, – говорю я, решительно отгоняя от себя панические мысли и подавая Марине руку. – Не терзай меня, а то я, ой-ой-ой, очень чувствительный – сейчас расплачусь. Пойдем-ка лучше в постельку, забудем все тревоги и печали, будь хорошей девочкой.

– А может, я плохая девочка? – беспомощно пожимает она плечами.

– Что ж, – вздохнул я. – Тогда тем более. Признаюсь тебе по секрету: мне всегда нравились именно плохие девочки.