Алекс Савчук - Прутский Декамерон

Шурочка была уроженкой нашего города, моей землячкой, а по профессии проституткой высшей категории: полгода она проводила в Москве и Ленинграде, в интуристах, полгода в Кишиневе, изредка она приезжала в наш город проведать родителей. Выглядела Шурочка, несмотря на возраст – 28, шикарно: высокая, стройная, красивая брюнетка, и, как говорится – все при ней; и лишь голос у нее был необычным и совершенно несоответствующим внешности – высоким и писклявым.

– Привет, Савва, – сказала она, усаживаясь рядом, будто мы совсем недавно расстались, хотя не виделись, наверное, с год. – Чего ты удивляешься, Нелька – моя воспитанница.

– С вами все понятно, девушки, – улыбнулся я. – Ну что ж, и тебе привет, Шурочка. – Я, откровенно говоря, обрадовался встрече: девушка была веселой и прикольной в общении.

– Представляешь, Савва, меня на прошлой неделе ограбили, – тут же пожаловалась она.

– Ну-ка расскажи, – заинтересовался я.

– Выхожу я из ресторана в одиннадцать ночи, и тут подходят ко мне двое. Снимай, говорят, с себя сука, все свои железяки. А ребята эти, представляешь, мне знакомы, одного Сашей зовут, блондинчик такой, другого Гиви, я их в ресторанах неоднократно прежде встречала. Ну я им и говорю: «А может не надо, это все что у меня есть, у других машины, квартиры, а это мой единственный капитал». А они, гады, смеются: «Снимай-снимай, а не то сейчас в морду получишь, за месяц-два, пока будешь на больничном, больше потеряешь». Отдала я им конечно все, и обидно мне стало: за что? Пошла я в милицию, хоть и не люблю я эту организацию, и говорю: так, мол, и так, мальчики выглядят так-то и так-то.

– А они тебе, – не выдержав перебил ее я, – и говорят: «Саша Ми-кин и Гиви Ва-швили, это вы их, что ли, обвиняете, девушка?».

Шурочка выпучила на меня глаза.

– А ты откуда их знаешь?

– Да уж знаю, – усмехнулся я, – они дзюдоисты, мастера спорта, сборники Молдавии.

– Угу, блин, в милиции мне так и сказали. Уже на следующий день вызвали всех на перекрестный допрос. Так этот Саша с наглой улыбочкой и говорит капитану: «Мы ее не грабили и вообще в первый раз видим, но если этой девице нужны деньги, мы ей можем помочь материально». А милиционер рад стараться, чтобы я заявление забрала и дело, значит, закрыть, и спрашивает: «Сколько твои украшения стоят?». – «Семь тысяч», – отвечаю я. Тут Саша опять вмешивается: «Три тыщи этой сучке могу дать, больше нет.» И милиционер, представляешь, начинает меня уговаривать: «Бери, мол, три, а то и этого не увидишь». Ну я ему и говорю: «Пусть мое золото вернет, на хрена мне его деньги». – «Улетело твое золото далеко, назад уже не вернешь», – сказал Саша, даже не стесняясь капитана. Ну я и согласилась, куда деваться. Эти бандюги ушли, а капитан мне говорит: «Ты уж извини, подруга, мы их посадить не можем, им на соревнования надо ехать, честь республики защищать, уже из спорткомитета звонили: Саше скоро на Союз, а грузину и вовсе на Европу.»

– Деньги-то хоть отдали? – спросил я.

– Вчера вернули. Капитан к себе вызвал и говорит: «Тут тебе деньги оставили, три тысячи. Вот я и думаю, не хочешь ли ты сначала за мое беспокойство и потерянное время сделать мне приятно, то есть отсосать?»

– А ты? – не удержался я.

А я ему сказала: «Если ты отлижешь за те четыре штуки, которые я благодаря тебе потеряла, тогда отсосу».

– Вот дурная, – выпучив глаза воскликнул я.

– Ну да, а капитан, конечно, взбесился, стал меня пугать, пообещал тут же в «обезьянник» закрыть, так я ему фамилию одного полковника, замминистра МВД назвала и попросила ему позвонить, после чего он сразу остыл, отдал деньги, взял расписку и выгнал меня из кабинета. Вот и вся история.

– Вот давай и выпьем за то, что хоть так все закончилось, – предложил я, наливая коньяк в два фужера.

Выпили. Поболтали еще о каких-то мелочах, затем опять выпили.

И только тогда я почувствовал, что перебрал.

– Шурик, пойдем на озеро, искупаемся, – предложил я.

– Пойдем, – согласилась она. – Ночное купание – это так романтично.

Раздевшись на берегу, мы крадучись, чтобы нас не заметила милиция или какие-нибудь дружинники, которых в этих местах было более чем достаточно, полезли в воду. Мы плескались и дурачились наверное с полчаса и уже начали замерзать, потому что на улице было прохладно, ведь лето только начиналось. Зато опьянение из моей головы почти полностью выветрилось. И тут нас застукала милиция: по водной поверхности стали светить фонарики, зазвучали голоса, затем окликнули:

– Эй, ну-ка быстро выходи на берег!

– Шурка, дуй на другой берег, а я их на себя отвлеку, – шепнул я напарнице, – они, видишь, с этого берега подобрались, а вещи наши на другом.

Шурка уплыла, оставшись незамеченной, а мне пришлось выходить на берег. Когда мне осталось всего ничего до берега, я вдруг вспомнил, что даже трусов на мне нет, о чем я честно и заявил милиционерам. Они стали смеяться и кинули мне грязную тряпку, какое-то покрывало, которое они нашли в багажнике.

Милиционеров было трое: лейтенант и двое сержантов.

– Ребята, отпустите меня, я больше не буду, – взмолился я, выбравшись на берег.

– С нами сейчас поедешь, – сказал лейтенант. – Где твои вещи?

– Украли, наверное, – ответил я, начиная дрожать то ли от холода, то ли от начинавшегося похмельного синдрома.

– Штраф за нарушение порядка, за купание голым, в нетрезвом виде, в неположенном месте и в неположенное время.

Итого: 15 суток, 30 рублей. Или просто сто рублей, но уже без 15 суток.

– Но ведь это озеро, все здесь купаются, – робко возражал я.

– А ты знаешь, умник, – перебил меня лейтенант, – что сегодня здесь девушка шестнадцати лет утонула, спортсменка-разрядница по плаванию, уснула на надувном матрасе и все…

– Ужас! – воскликнул я. – А почему утонула-то, потому что штраф не заплатила?

– Ну-ка умник, давай показывай, где твои вещи, – сказал лейтенант, – мы с тобой здесь битый час торчать не собираемся.

– Там, – указал я на ресторан. – Мои вещи там.

– Так пойдем туда, это как раз наш участок, кстати, я уже целую неделю там не был, – скомандовал лейтенант и мы вчетвером пошагали к ресторану, лейтенант впереди, я за ним, сзади двое сержантов. В таком же порядке мы вошли в бар. Могу только представить, что подумали мои коллеги, в эту минуту увидевшие нас.

Во-первых, на нас в одно мгновение уставилось не меньше сорока пар глаз. Лейтенант, оглядев всех присутствующих, слегка опешил: люди, сидевшие в баре, явно не были похожи на постоянных клиентов, которых он привык видеть здесь каждый день.

– Я вас слушаю, лейтенант, – спросил его бармен Жорик, сын полковника госбезопасности, сидевший ко входу ближе всех.

– Я… мы…, – стал заикаться лейтенант, – мы тут одного голого в озере обнаружили, утверждает, что он пришел отсюда и что вещи его здесь.

– Да, это наш человек, – подтвердил Жора, но слышали бы вы его тон! – Никулаш, – крикнул он официанту, не поворачивая головы, – принеси товарищам милиционерам бутылку коньяка и закусить.

– Нет, не надо, – испугался лейтенант, озираясь по сторонам, – мы при исполнении.

– Одно из двух, лейтенант, – непреклонным тоном сказала соседка Жоры, Фаина, барменша из бара то ли «двенадцать тридцать», то ли «половина второго», я уже точно не помню, что находится на Рышкановке. – Или вы пьете по сто грамм, или идите на х… отсюда.

Милиционеры стушевались и, забыв обо мне, заторопились на выход, а я тем временем, не дожидаясь финала этого разговора, шмыгнул в подсобку.

Там уже сидела Шурочка, одетая, но с мокрыми волосами и пила чай с рижским бальзамом; рядом с ней на стуле лежали мои вещи.

– Привет, русалка, – сказал я, снимая со спинки стула полотенце. – Рад, что ты в порядке.

– А я за тебя, – сказала она. – Затем, после паузы, добавила: – Если тебе все это уже наскучило, давай поедем домой, в наш родной город. Прямо сейчас, хочешь? У меня машина, жигули – «шестерка». Только учти, вожу я плохо.

– Все равно уже хочу, – ответил я.

Часы в витрине бара показывали без четверти одиннадцать вечера, еще немного и можно закрываться, тем более что и клиентов почти не было. Облокотившись на стойку я задумался.

Сегодня был на редкость скучный день, да и грустный тоже – ведь завтра, 25 октября, из нашего города в связи с окончанием фруктово-овощного сезона уезжают студенты, а это означает, что тысячи юношей и девушек отправятся в город Кишинев по своим учебным заведениям, и тогда наш провинциальный южный городишко надолго, до следующего сезона успокоится, заляжет в тупое оцепенение скучной жизни, словно в зимнюю спячку.

Я вышел в вестибюль ресторана и направился к швейцару Ефиму Ильичу, которого все здесь – работники и многочисленные клиенты с моей легкой руки называют просто: Ильич.

– Ильич, сдавай кассу, – сказал я ему, – и не забудь о нашем договоре!

Швейцар приторговывал в гардеробной сигаретами и шоколадками из бара, отпуская из-под прилавка и водочку, ну а негласный наш с ним договор, противоречащий внутренним правилам распорядка работы ресторана, касался кое-чего другого, был прост как все гениальное, и звучал примерно так: «Все дамы – без исключения, молоденькие и не слишком, красивые и не очень, явившиеся в ресторан без кавалеров, пропускаются внутрь без всяких условий и ограничений, включая время и после официального закрытия, и даже когда официально „мест нет“, а вот покинуть его они могут, лишь минуя бар». Таким образом, я, как бармен, имел возможность видеть и оценить всех представительниц прекрасного пола, пришедших в ресторан без партнера, и выловить среди них, если конечно повезет, свою очередную «золотую рыбку».