Это сообщение неприятно резануло по нервам, и я полез в карман за сигаретами. В общем, мы давно подозревали, что кто-то контролирует наши ночные перемещения – и раньше были уже кое-какие наметки в этом плане, но сегодняшнее преследование можно было считать установленным фактом, и теперь надлежало разобраться, кто и зачем это делает, кому пришло в голову за нами следить.

Выйдя из машины, мы с Кондратом стали внимательно всматриваться в участок дороги, видимый нам с этого места, но шоссе по-прежнему казалось пустынным, не было видно никаких огней, и тогда мой товарищ, сделав таинственное лицо, сунул голову в окно салона и шепотом предложил нашим дамам выйти из машины, попросив остаться одну девушку с необычным именем – Милена, которая внешне, как я успел для себя отметить, была, несомненно, самой сексапильной из всех троих; фамилия ее, которую по дороге несколько раз называли подруги, тоже была необычной и звучной – Гайворонская.

– Она побудет в машине для прикрытия, – заговорщически толкнув меня в бок, объяснил Кондрат, передавая сумку, которую он достал из багажника. После этого он, ничего больше не объясняя, вновь завел двигатель, развернул автомобиль и, не включая огней, погнал его к главной трассе в надежде перехватить машину, преследовавшую нас. Перед отъездом он успел шепнуть мне, что в любом случае минут через 20–30 вернется.

Итак, я остался на кукурузном поле вместе с Ириной – веселой и смешливой девушкой, той самой, что договаривалась с Кондратом насчет сегодняшнего ночного променада, и третьей девушкой из севших к нам в машину – Ольгой, – тихоней, голоса которой я до сих пор не слышал.

От нечего делать я стал осматриваться по сторонам. Кругом, куда не брось взгляд – поля и виноградники, изредка перемежаемые полосками лесопосадок – картина для южной части Молдавии совершенно обычная. А вот место, где нас оставил Кондрат, было совсем захудалое – кукурузное поле, при этом прямо перед нами какая-то ложбинка, прогалина в земле, казавшаяся в лунном свете почти черной; повсюду нас окружали стоячие и местами поваленные стержни кукурузы – пейзаж, прямо скажем, не располагающий к веселью, и уж тем более к интиму, а у меня в руках сумка, в которой позвякивают две бутылки шампанского, один на всех граненый стакан и – никаких перспектив на этот вечер. Одно успокаивало – это не могло продолжаться долго – Кондрат обещал скоро вернуться.

Пособирав валявшиеся на земле кукурузные стержни, мы сложили их, получив в итоге какое-то подобие настила и уселись на него. Костерок, не рассчитывая на продолжительное прозябание в этом богом забытом уголке, решили не разжигать, да и лень было им заниматься. Мое настроение было безнадежно испорчено – вначале неприятной новостью о том, что за нами следят, затем видом этого грустного места, и меня душевно потянуло к Ольге-тихоне: с такими обычно хорошо поговорить за жизнь, поплакаться, как говорится, друг другу в жилетку. Но Ольга была молчаливо-рассеянна, на мои вопросы отвечала невпопад, при этом она смущенно улыбалась и еле слышно вздыхала. И все же она меня чем-то привлекала, и я решил приглядеться к девушке повнимательнее. Она была невысокого роста, среднего сложения, густые вьющиеся каштанового оттенка волосы еле прикрывали плечи, лицо было миловидным, но черты его были не очень выразительными, мягкими. По ее виду было понятно, что девушка чувствовала себя здесь не очень уютно, что ей непривычны компании с незнакомыми ребятами и, скорее всего, вообще неприятны такого рода развлечения.

«И все же тихони, подобные ей, бывают разные, – задумчиво рассуждал я, поглядывая на Ольгу. – Есть в некоторых из них что-то загадочное, что влечет к ним, а порой встречаются и такие, что если уж пробудятся от спячки (конечно, если помочь им в этом), то могут взорваться неожиданным темпераментом словно вулкан, и тогда это будет по меньшей мере Везувий».

Другая девушка, Ирина, казалась веселой и беззаботной болтушкой, она беспрерывно рассказывала всякие истории и анекдоты, острила, шутила, и была вполне в моем вкусе, с ней все было бы легко и просто, но! – под другое настроение. Сейчас Ирина наливала по кругу в единственный стакан шампанское, а заметив, как я заботливо накинул на плечи Ольги свою летнюю курточку, весело подмигнула мне, а вслух сказала:

– Тебя тут ожидают, Савва, большие трудности. – И не ожидая расспросов тут же пояснила: – Ольга у нас недотрога, мужчин к себе не подпускает.

Я улыбнулся: в нашем с Кондратом тандеме недотроги были как раз по моей части, но я из скромности об этом умолчал.

Прошло уже более двух часов сверх обещанных Кондратом 20 минут, наш неутомимый «штирлиц» продолжал гоняться за неуловимым соглядатаем, а мы втроем, устав ругать его, а заодно и Милену, пересказав друг другу к этому времени все известные нам анекдоты, улеглись, свернувшись в замысловатую трехголовую фигуру практически на голой земле, и медленно замерзали – ведь на дворе стоял уже конец сентября. Вот где пришлось сожалеть о том, что у нас с собой шампанское, да еще сильно охлажденное, а не бутылка водки, более подходящая к случаю. Воспользовавшись тем, что от холода Ольга – на ней был лишь тонкий свитерок, – прижалась ко мне вплотную, и мы с ней оказались укрыты одной курткой, я начал целовать ее лицо, сначала куда придется – щеки, нос, глаза, подбородок, потом – стараясь отыскать ее губы, но девушка, стесняясь, еле заметными движениями уворачивалась от меня, не удаляясь, впрочем, ни на сантиметр, отчего мне стало казаться, что она нарочно подставляется под мои поцелуи так, чтобы я чего-нибудь случайно не пропустил, и я продолжал целовать ее, напоследок добравшись и до губ.

Надо признать, я увлекся поцелуями и это было для меня необычно вдвойне: во-первых, я не люблю целоваться и, несмотря на свой достаточно зрелый возраст, считаю, что не умею этого делать; во-вторых, в отношениях с женщинами вообще предпочитаю обходиться без поцелуев, из-за чего по вполне понятной причине имел лишь за последнее время несколько скандалов и массу сцен от своих подружек. А тут мне вдруг почему-то хотелось и даже нравилось целоваться, – именно с этой девушкой. Так, когда в одно из мгновений я захватил губами пухлые Ольгины губки с легким горьковато-сладким привкусом на них шампанского, то больше уже не хотел расставаться с ними – то были милые, наивные, девчоночьи губы. Ольга, чуть не задохнувшись, дернулась испуганно – только тогда я с сожалением отпустил их. На Ирку, прижавшуюся спиной к моей спине, мы не обращали никакого внимания, а она делала вид, что ей все происходящее рядом безразлично. Мне, лежащему между девушками, было, в отличие от них, тепло, удобно, и почти комфортно: они с двух сторон согревали меня своими телами, а Ольга, в то время как мы с ней целовались, согревала мои уста и… мое сердце, которое радостно замирало от необычных для меня ощущений.

Казалось, прошла уже целая вечность с момента отъезда Кондрата; я был зол на товарища и даже подумывал о том, чтобы отобрать у него по приезду домой ключи от машины. Эту машину, старенькую раздолбанную «копейку», которой было уже не менее 11 лет от роду, мне доверила соседка, вдова, оставшаяся без мужа, и, соответственно, без водителя, а я отдал машину в распоряжение Кондрата, так как сам не водил и прав не имел. Кондрат, кстати, прав тоже пока не имел, ему только-только исполнилось восемнадцать, но юноша уверенно сказал, что проблем никаких не будет, он, мол, все берет на себя.

Мое бедное тело уже ныло от врезавшихся в него жестких стержней кукурузы, предутренняя сырость как пологом накрыла местность, знобким холодком проникая под одежду, когда мы наконец увидели свет фар и услышали шум мотора, затем и Кондрат появился, предстал перед нами, улыбаясь во всю свою наглую рожу.

– Странно, что ты вообще о нас вспомнил, Кондратий Спиридонович, – не удержался я от упрека, с трудом вставая с нашей импровизированной лежанки и подавая поочередно Ольге и Ирине руку, чтобы помочь им подняться.

– О, да я вижу, вы тут тоже зря времени не теряли, – нашелся он, кивая на Ольгу, опиравшуюся на мою руку. От такой явной наглости все слова в моем рту превратились в ледяные шарики, и я не нашелся, что ему и сказать. В следующую секунду мы атаковали машину, тормоша молчаливо и отрешенно сидевшую внутри Милену и через двадцать минут, миновав центр города, уже подъезжали к студгородку.

Когда наши девушки, преодолев дыру в сетчатом заборе, смешались с другими студентками, собиравшимися на работу в первую смену, на улице было уже совсем светло. Высаживая меня у дома, Кондрат сказал:

– Не обижайся, брат, вечером я тебе расскажу как и что, а теперь извини, поеду домой, очень спать хочется.

Ночь вторая

Следующая ночь вновь застала нас у ворот завода, Кондрат, сидя на водительском месте и барабаня пальцами по рулю, детально рассказывал мне, как он ловко вчера вычислил наших преследователей. Я по ходу его рассказа ничего не спрашивал, не делал никаких замечаний, только повторял периодически: «Угу, угу», что вскоре выбило его из колеи повествования и Кондрат умолк, и я тоже молчал, досадуя на товарища, что всю прошлую ночь провел в какой-то канаве благодаря, конечно, в первую очередь тому мерзавцу, который за нами следил, а уже во вторую очередь несвоевременно вспыхнувшей похотливости Кондрата.

А следившим за нами мерзавцем, как выяснилось в ходе вчерашней ночной погони, на этот раз за самим преследователем, оказался опер уголовного розыска по кличке Банан, являвшийся до вчерашнего дня нашим общим приятелем. Впрочем, мы и раньше предполагали, что это именно Банан за нами следит – собирает на всякий случай компромат, собака ментовская, но чтобы так нагло, с преследованием на машине – такого прежде не было, или, во всяком случае, мы этого не замечали. А может, и это вернее всего, его кто-то попросил об этом – последить, а вот кто именно – теперь нам предстояло это выяснить. Одно лишь во всей этой истории согревало мою душу, вернее одна – Ольга, целовавшаяся со мной предыдущей ночью, и я уже не мог об этой ночи сожалеть, вспоминая ее мягкие, податливые, с горьковато-сладким привкусом губы…