В это мгновение из спальни выскочил полуголый Кондрат (и вовремя, а то меня уже всерьез начинало беспокоить его отсутствие на месте событий). Он, сделав два гигантских шага, подлетел к Ирине, и с ходу без слов влепил ей размашистую оплеуху. Ирина от удара медленно повалилась навзничь на пол, голова ее, издав глухой стук, оказалась под телевизором, как раз между четырьмя его ножками. На ходу натягивая трусы, я побежал на кухню, вернулся обратно со стаканом воды, и стал, обмакивая пальцы в воду, брызгать на лицо Ирине, но Кондрат, выхватив у меня стакан, с размаху выплеснул все его содержимое ей в лицо. Ирина дернулась, закашлялась и открыла глаза.

– Встань, стерва! – заорал Кондрат, – встань, а не то я тебя в стойло поставлю, сучка, мать твою…

Ирина, медленно перевернувшись на живот и встав на карачки, задом полезла из-под телевизора, затем, цепляясь руками за стол, медленно поднялась на ноги, – от слабости ее покачивало. Кондрат рывком за плечо развернул девушку к себе лицом, схватился обеими руками за модное джинсовое платье-комбинезон с рядом пуговиц по всей длине, и рванул его у ней на груди. Пуговицы с печальным дробным стуком осыпались на пол, комбез медленно сполз почти до колен, и Ирина осталась стоять перед нами в одной коротенькой белой рубашечке и трусиках.

– В этой квартире – милом гнездышке любви – позволены лишь слезы восторга, – сказал Кондрат, – а не сопли и вопли, поняла ты, овца? А теперь – шагом марш в койку! – Он указал рукой на дверь спальни. Ирина качнулась и, безвольной рукой придерживая сползшее платье, побрела в комнату; я тем временем ужом скользнул в свою постель. Взявшись за руки, мы с Леной сидели и молчали, ошарашенные увиденным.

Еще несколько минут в соседней комнате были слышны Иркины всхлипывания и голос Кондрата, читавшего ей нотацию, потом все стихло. Вскоре мы Еленой, почувствовав озноб, полезли под одеяло. Она прижалась ко мне всем телом, слегка подрагивая при этом то ли холода, то ли от страха, то ли от возбуждения, а может, от всего сразу вместе. Я обнял девушку, она всем своим гибким телом мягко потянулась мне навстречу, и я чуть не заурчал от удовольствия – девушка была ласковой и податливой, и потому, наверное, ужасно желанной. Ко всему прочему она оказалась чертовски любвеобильной и еще долго, до середины ночи, не выпускала меня из своих объятиях.

2

Проснулся я, когда за окном было уже совсем светло, от тяжести. Ленка, навалившись на меня всем телом, сладко посапывала, наши головы находились в сантиметрах друг от друга; я ощущал на своем лице ее дыхание. Я поцеловал ее звучно в нос и девушка, открыв глаза, с недоумением уставилась на меня, затем улыбнулась, и, подняв голову, стала осматриваться по сторонам. Ирину мы увидели одновременно: та сидела на стуле через стол от нас и, закинув ногу за ногу, пришивала к своему джинсовому платью-комбинезону пуговицы.

– Вставай, Ленка! – сказала она, заметив, что мы проснулись. – Я сейчас закончу, и мы с тобой пойдем в милицию. – Лицо Ирины, не защищенное в этот ранний час косметикой, было злым и непривлекательным.

Услышав это заявление, я немедленно облачился в трусы и сполз с дивана: дело принимало нешуточный оборот.

– Тут у нас ходила одна в милицию, – сказал я, протягивая руку и бережно снимая с телевизора череп. – И ведь говорил я ей, предупреждал: «Не ходи ты в милицию, у нас везде свои люди!» Не поверила, дурочка. – Внимательно наблюдая за реакцией Ирины, я продолжил, теперь уже с драматическим надрывом в голосе: – Теперь можно, конечно, сунуть ей в глазницу или в оскал зубов, но что толку, она, бедненькая, уже все равно ничего не почувствует.

С этими словами я горестно вздохнул и поставил череп на место. Ирина вскочила, выронив из рук платье, глаза ее округлились от ужаса:

– Это неправда! Ты лжешь! Ты хочешь меня запугать!

– Все правда, милая, – заверил я ее. – А милиция от нашего дома совсем близко: двести метров – туда, еще двести – обратно, и когда вы вернетесь, а дядя милиционер, не сомневаюсь, приведет вас прямо сюда, якобы для осмотра места преступления, мы уже не будем такими добренькими.

Скрипнула дверь и из спальни вышел Кондрат, на нем, как и на мне, из одежды были лишь трусы. Зато лицо его выражало крайнее негодование, даже суровость. Он подошел и остановился посреди комнаты прямо перед Ириной во весь свой прекрасный рост, так что ее голова еле доставала ему до плеча. Елена, одевшись в считанные секунды, но все же не так быстро, как раздевалась накануне вечером, подошла и прижалась ко мне.

– Ты тоже пойдешь в милицию, милая? – спросил я, нежно обнимая ее.

– Я… не… нет.

– А то тебя вроде и убивать не за что.

– А что ты скажешь в милиции? – спросил Кондрат Ирину.

– Скажу, что ты меня изнасиловал, вот! – ответила та, держа перед собой джинсовое платье, словно вещественное доказательство.

– Я?.. Тебя?.. Изнасиловал? А позвольте узнать, милая девушка, сколько вам лет?

– Двадцать три – простодушно ответила за Ирину Лена, видя что та отвечать не торопится.

– А мне 17, – сказал «мальчик» Кондрат (рост 187, вес 92 кг). И я, как ты сама понимаешь, еще несовершеннолетний. Вот и придется сказать дядям милиционерам, что ты меня развратила.

– А потом, если тебя, конечно, не засудят за растление малолетнего и не посадят в тюрьму, я лично займусь тобой вплотную и твой череп займет место рядом с этим, – нежно, почти с любовью в голосе проговорил я.

– И тогда каждый вечер вместо пистона ты будешь получать от меня щелбан по черепушке, – жестко улыбнулся Кондрат, изобразив движение натурально, пальцами.

– Постойте-ка, товарищ, – перебил я товарища, – мне кажется, тут необходимо прояснить ситуацию, может, этой ночью в ваших объятиях оказалась невинная девушка? – Ирина при этих словах мгновенно покраснела, Кондрат промолчал, но еле заметно отрицательно покачал головой.

– Ответа не требуется, – сказал я, скривившись, затем, вздохнув, добавил: – И так все ясно.

– Да, хотел я вам приготовить кофе на дорожку, – сказал Кондрат с показным сожалением, – но раз вам в милицию, там вас пусть кофе и угощают.

Теперь уже у обеих девушек в глазах стояли слезы.

Я обнял Елену и поцеловал в щечку, она-то как раз ни в чем не была виновата и вообще этой ночью, я бы сказал, была на высоте. Ирина тем временем, нисколько не стесняясь нас, стала надевать свое платье-комбинезон.

– Я думаю все же, товарищ Кондрат, – прокашлявшись сказал я, – что нам необходимо судить Ирину здесь, прямо на месте, по нашим собственным законам, – так будет милосерднее, надо же дать девушке шанс. Я надеюсь, в таком случае она прочувствует, насколько была неправа, и чего за свое поведение заслуживает. – Кондрат согласно кивнул и я продолжил: – Тогда не будем откладывать дела в долгий ящик, и разводить пустые антимонии. Я как судья, в силу права, доверенного мне нашим тайным сексуальным сообществом, начинаю судебное разбирательство. Обвиняемая Ирина – станьте ровно. Сейчас наш уважаемый прокурор зачитает параграфы обвинения!

Девушка, непроизвольно дернувшись, выпрямилась, и Кондрат начал громко озвучивать пункты, загибая при этом пальцы на руке:

– Разбитая магнитола – раз!

Я молча кивнул, и даже Елена согласно качнула головой.

– Утюг, увы, тоже не работает – два!

– Меня, малолетку, соблазнила и растлила – три!

– Компанию испортила – четыре!

– Мама, между прочим, просила, чтобы все было прилично, а вышло, как мы видим, с точностью наоборот, – он досадливо махнул рукой и загнул большой палец, – пять!

– Далее, – сказал он, меняя руку, – хороших ребят ни за что хотела отправить в тюрьму – шесть!

– Подосрала подруге и испортила ей кайф – семь!

У Ирины от этого перечня подогнулись коленки, и она, чтобы не упасть, оперлась на стол обеими ладонями.

Я уже стал беспокоиться, что у Кондрата для обвинения не хватит на руках пальцев, но он как раз остановился в счете, решив видимо, что вышеперечисленного будет вполне достаточно.

Повернувшись ко мне, он сказал:

– Я требую, ваша честь, наказать эту дамочку по всей строгости законов нашего сообщества.

– Встать, обвиняемая! – гаркнул он, сурово взглянув на Ирину, и та, с трудом выпрямившись, поглядела на него измученными заплаканными глазами. – Сейчас будет оглашен вердикт судьи.

Я опять прокашлялся и поправил на трусах резинку:

– На основании вышеизложенного, принимая во внимание вполне зрелый возраст обвиняемой, а также ее вредность для окружающих (я повысил голос), но, в то же время, учитывая смягчающие обстоятельства, так как у нее, насколько нам известно, такое произошло впервые, и давая Ирине возможность исправиться, я приговариваю обвиняемую к самому легкому наказанию на основании статьи кодекса нашего тайного сексуального сообщества Первая, она же последняя прим, которая гласит:

– Семь бед – один минет, – одновременно, в унисон с «прокурором» проговорил я.

Елена, напряженно и внимательно вслушивавшаяся до сих пор в каждое произносимое слово, услышав приговор, почему-то облегченно вздохнула.

– Это и есть приговор, – строго поглядев на нее, проговорил я.

– Он, как вы понимаете, окончательный, и обжалованию не подлежит. В ближайшие полчаса приговор должен быть приведен в исполнение. Исполняет сама обвиняемая, прокурор ответственен за исполнение приговора. Все. Суд объявляется закрытым. А теперь – всем встать и… к едрени мать.

– Слушаюсь, ваша честь, – торжественно произнес Кондрат. – И добавил, видя, что приободрившаяся Ленка уже готова ради подруги пойти на любые жертвы: – Приговор исполняет подсудимая, в результате чего судимость с нее снимается.


Послесловие:

Через два дня вечером, приняв у напарника смену, я трудился у себя в баре за стойкой. Неожиданно среди вновь вошедших клиентов я увидел перед собой уже знакомых мне двух девушек, одна из которых была одета в джинсовое платье-комбинезон. Девушки подошли, приблизившись с той стороны стойки, где у меня была невысокая дверца, перекрываемая барьером.