«Штурм» второго балкона прошел удачнее и быстрее, сказался, видимо, приобретенный опыт. Теперь я уверенно затянул за собой на балкон Людмилу, и мы вместе стали вглядываться внутрь темной комнаты, при этом я, сделав неосторожное движение, ударился локтем об остекленную дверь, которая с шумом завибрировала. Через несколько секунд внутри помещения загорелся свет и сквозь оконное стекло мы увидели могучий голый торс, принадлежавший, несомненно, Славику, и я радостно закричал:

– Ты что же это, сволочь, своим не открываешь?

Славик шагнул к балконной двери и одним рывком открыл ее. По его виду нельзя было сказать, чтобы он был очень рад нашему появлению, он равнодушно протянул руку для рукопожатия и сонно сказал:

– Какого черта в такое время болтаетесь?

– Ну-ну, давай, приглашай старого приятеля, – сказал я, пожимая ему руку. И тут же спросил: – Можешь нас приютить до утра?

– Да куда же от вас денешься? – сказал он, стоя перед нами в «семейных» трусах и почесывая волосатую грудь. – Давайте проходите быстро в спальню. – И пошел впереди нас, по дороге выключив верхний свет. Слабый свет, падающий от уличного фонаря, осветил чью-то фигуру в постели, скрытую от нас простыней до самых глаз; однако в то самое время, когда мы проходили мимо, обладательница фигуры вдруг вывалилась из-под простыни и свесилась с дивана, заголив крупную белую спину и широкую задницу, а руки ее проворно стали вправлять ленту в прорезь магнитофона. Меломанка, улыбнулся я, даже посторонних не постеснялась. Вслед нам заиграла негромкая мелодия. Славик, первым войдя в спальню, включил свет, и пока Людмила осматривалась в комнате, он глядел на нее долгим, липучим взглядом.

– Спасибо, хозяин, – сказал я как можно беззаботнее, – а теперь можешь идти к своей девушке, а то она вспотеет под простыней, тебя дожидаясь.

Славик с вопросительной похабной ухмылочкой на лице попытался поймать мой взгляд, но я быстренько вытолкал его из комнаты, закрыл на защелку дверь, и мы с Людмилой, оставшись наедине, внимательно поглядели друг на друга: тут, в этой комнате, в уже застеленной не слишком свежим бельем постели, нам предстояло знакомиться и любить друг друга. Девушка казалась почти трезвой, я же с трудом сохранял равновесие, при этом, даже глядя на шикарные бедра своей сегодняшней подружки (выше я боялся поднять глаза – чтобы голова не закружилась) слабовольно размышлял: пусть только скажет что-нибудь вроде: «Не могу… мне не хочется… давай в другой раз…», и я сразу же залягу спать, не обращая внимания на то, что рядом находится такая привлекательная женщина – до того мне было в этот момент дурственно от выпитого. Людмила же, не подозревая о моих тревогах, выключила верхний свет (теперь лишь немного лунного света проникало сквозь окно) и спокойно разделась передо мной, а я, не забывая при этом разоблачаться сам, с радостным удивлением, почти с трепетом разглядывал ее великолепно сложенное тело – прекрасные, словно вычерченные божественно красивые крутые бедра, стройные, крепкие икры и нетолстые лодыжки, а прямо напротив моих опущенных глаз, обезоруживая своей естественной наготой, торчали направленные на меня темные сосочки, растущие из совсем еще девичьих грудок в форме опрокинутых чаш.

Как мило все это, нет, я должен, я просто обязан овладеть этой женщиной, мелькнула в мое голове последняя разумная мысль, и я шагнул вперед, припадая к этим чашам губами, после чего мы повалились на простыни.

Наша первая с Людмилой встреча в постели продолжалась совсем недолго и носила сумбурный характер, после чего, так и не прочувствовав меня как следует, девушка получила торопливый поцелуй с пожеланием спокойной ночи, и я, отвернувшись к стене, провалился в тяжелое забытье, мало напоминавшее сон. Озеро коньяка, выпитого мною накануне, волновалось в моем организме, отравляя самоощущение, почти начисто лишив радости естественных прелестей жизни.

Внезапно мой сон, и так далеко не спокойный, прервался стуком в дверь. Казалось, я только закрыл глаза, как кто-то тут же возжелал лишить меня покоя. С великим трудом я разлепил веки, поднялся с постели и подошел к двери, твердо решив послать любого, кто бы за ней не оказался, куда подальше.

Это был, конечно же, Славик. Он стоял передо мной все в тех же семейных трусах, и как только я открыл дверь, мой товарищ зашептал басовито:

– Давай, что ли, меняться, Савва, моя подруга за два дня мне уже надоела.

– Иди на хер, – четко произнес я, слепив перед его носом дулю, – я сам еще свою толком не распробовал.

Славик повернулся и, обиженно сопя, отправился восвояси, а я бегом, потому что был голышом, направился в туалет. Через минуту, выйдя оттуда, я услышал стук в наружную дверь, и ни на секунду не задумываясь в правильности своих действий, пошел открывать. Не успел я отпереть замок, как дверь, прижимая меня к стене, распахнулась, и мимо меня прошелестело что-то багрово-темное, затем я увидел перед своими глазами непонятно откуда здесь взявшуюся спину моего напарника Саши – он шагал по коридору, держа в руках большое красное знамя с серпом и молотом. Вот черт, это и вправду он, или у меня уже начались галлюцинации, подумал я, шагая следом за ним, и как раз в этот момент Саша в полный голос запел:

«Вставай, проклятьем заклейменный…».

Следуя за ним, я поневоле выровнял шаг. Затем, внезапно почувствовав что-то, обернулся – за мной, за моей голой задницей, словно за путеводной звездой, следовала вся остальная звездобратия, оставленная нами накануне в баре, причем в полном составе: первыми шли гости из Ворошиловграда Иван и Сережа, за ними следовали подруги Людмилы Елена и Эльвира, а замыкал «колонну» еле державшийся на ногах Володя Сладков – певец и музыкант; вся эта компания на разные голоса стала подпевать знаменосцу и для полного букета здесь не хватало только Сашиной мамы.

– С днем Конституции! – заорал Сашка. Обернувшись в конце коридора он заметил меня. – С днем проституции тебя, дорогой напарник!

Ответить ему не было ни сил, ни желания, и я лишь молча покрутил пальцем у виска. Дверь слева от меня, мимо которой я только что прошел, отворилась – следуя за придурком Сашкой, я, оказывается, прошел мимо своей комнаты, – и рука Людмилы втянула меня внутрь, а другая сунула мне в руки плавки и я услышал ее шепот: «Оденься сейчас же, ненормальный». Я облачился в плавки и вновь выглянул в коридор, в это время из своей комнаты вышел, застегивая брюки, Славик, который охватив всех одним гневным взглядом, воскликнул:

– Да вы охерели, черти, пять утра, а мне в семь на работу вставать.

Нестройный хор смолк, и Сашка сказал пьяно-пафосно:

– Я пришел сюда, друзья мои, убедиться что вы живы и здоровы.

– Со мной все в порядке, – сказал Славик сердито, – а если ты беспокоишься за своего напарника, можешь его забрать и убраться вместе с ним.

Пока он это говорил, я стоял и виновато глядел на девушек, ведь это именно я пригласил их на этот вечер, и в какой-то мере был ответственен за них, поэтому испытывал сейчас глубокий стыд, особенно перед Еленой. Елена шагнула в мою сторону и толкнула нашу дверь, раскрыв ее пошире.

– Людмила, ты в порядке, – спросила она в темноту, подозрительно оглядывая меня с головы до ног.

– Да, Ленчик, со мной все хорошо, – сказала Людмила, появляясь на пороге комнаты, она даже успела надеть платье. – Как вы? Все в порядке? Эльвира с тобой?

– Да, – был ей ответ.

Я направился к дивану и без сил повалился на него. Девушки вошли в комнату и, косясь на меня, стали о чем-то шептаться. Я закрыл глаза и сразу провалился в сон.

Проснулся я, когда на часах было 12.30 пополудни. Уже полчаса, как я на работе, поневоле отметил я. Людмила спала рядом, сладко посапывая. Наклонившись, я поцеловал ее в нежную белую шейку, ресницы ее дрогнули, и она открыла глаза.

– Вставай, соня, нам пора уходить, – сказал я, вылезая из постели. Людмила полусонно мне улыбнулась. В ответ я чмокнул губами воздух и направился на кухню. Голова раскалывалась. В холодильнике я обнаружил 3-х литровую банку соленых огурцов, в ней сиротливо плавали два последних уродливо-кривых огурца, но главное – ура! – в наличии было почти полбанки драгоценного рассола.

– А даме, – услышал я за своей спиной голос Людмилы, когда, запрокинув банку, стал хлебать рассол прямо через край. Девушка, уверенно забрав из моих рук банку, стала наливать рассол в два стакана.

– Я за стакан рассола утром, моя милая, – сказал я, слегка сдавливая ее тонкую шейку двумя пальцами, – могу убить человека. Поняла меня, девочка? – И, наклонившись, поцеловал ее в висок, прикрытый нежными завитками волос.

– Поняла, милый, – ответила Людмила безбоязненно и открыто мне улыбнулась.

Уже собираясь уходить, мы обошли всю квартиру – кроме нас в ней никого не было, а наружная дверь и вовсе оказалась незапертой.

– Как тебе это нравится?! – пожаловался я Людмиле, когда мы вышли в общий коридор и захлопнули дверь на английский замок. – Когда мы ночью пришли сюда, нам даже на стук не открывали, а теперь, пожалуйста – входи кому не лень.

Держась за руки, мы с Людмилой поспешили в ресторан, каждый мой шаг отдавался в голове тупой болью, и вообще ощущение было такое, словно она стиснута железным обручем. И все же был во всем этом один приятный момент – сознание того, что рядом со мной находилась такая замечательная девушка.

Я отпер двери бара запасным ключом, намереваясь по-тихому, пока нас никто не увидел, пробраться внутрь. Людмила юркнула следом за мной, я запер дверь, и перед нами, по мере того как наши глаза привыкали к полумраку, стала открываться нелицеприятная картина: все пятеро наших вчерашних собутыльников вповалку, тесно прижавшись один к другому спали, расположившись прямо на ковре, причем совершенно компактно занимая своими телами одну кабинку. Спертый запах непроветренного помещения вызывал тошноту, и я поневоле скривился.

Обойдя спящие тела, мы с Людмилой проследовали в подсобку и к моей огромной радости обнаружили в холодильном шкафу несколько бутылок холодного «боржома». Две выпитые подряд бутылки облегчения мне не принесли, и я с завистью поглядывал на Людмилу, выглядевшую в отличие от меня совершенно нормально и медленно потягивающую «боржом» через соломинку.