– Хочешь чего-нибудь выпить, милый?

– Попить, – ответил я. – Просто попить.

Она ушла нагой, не одеваясь, и вскоре вернулась с бутылкой «боржома» в одной руке и бокалом шампанского – в другой. Девушка присела на край постели, и я бережно прикрыл ее до талии простыней.

– Не жалеешь, что не попала в комнату к Кондрату? – спросил я, целуя ее плечо.

– Не знаю, – просто ответила она. Я вздохнул: ну что ж, по крайней мере, честно.

– Можешь прямо сейчас отправляться к нему, – сказал я добродушно. – А Марину отправь ко мне. Если она не против, конечно.

– Она такая злая на тебя, Савва, прямо ужасно, – качнувшись ко мне, сказала Яна.

– Догадываюсь, – ответил я, усмехнувшись, и обнял ее, – теперь, думаю, она мне ужасно мстит. И мстит и мстит, как в том анекдоте.

Яна засмеялась, видно тоже этот всем известный анекдот вспомнила. Я встал, накинул на плечи рубашку и отправился на поиски туалета. Это мне удалось неожиданно легко, то есть дверь в туалет находилась рядом с кухней, а, к счастью, не во дворе, в отдельно стоящей будочке из досок, как можно было бы предположить, так как туалеты в частных домах в наше время были еще редкостью. На обратном пути я не удержался и стал подслушивать под дверью соседней комнаты. Она не была плотно заперта, и я услышал Маринины стоны. Я улыбнулся. Они с Кондратом действительно мне «мстили», причем с немалым удовольствием для обоих.

В это самое время сзади подошла Яна и, обняв меня, прижалась всем своим телом. Затем отодвинулась и потянула меня за руку:

– Ну-ка, ты, хулиган, пойдем отсюда. Ты разве не знаешь, что подслушивать нехорошо?

Мы уже были в постели, когда я ответил ей:

– Я хотел подглядеть, но мне это не удалось…, – и провел ладонями по ее телу снизу вверх от голеней до грудей, из-за чего во мне вновь вспыхнуло острое желание обладать ею.

Обхватив губами сосочек ее действительно красивой (как я и предполагал) груди, я повалился на нее, Яна обвила мои плечи руками и счастливо застонала.

Мы угомонились, когда было уже довольно поздно, или очень рано, и сразу погрузились в сон.

Хотя сон мой был непродолжительным, пробуждение оказалось необыкновенно приятным; на выбор нам с Кондратом было предложено: чай, кофе и холодное финское баночное пиво. Мы слабовольно выбрали пиво, и вскоре, сидя на кухне, уминали оставшуюся с вечера севрюгу, запивая ее пивом. Девчонки посмеивались над нами, называли алкашами, а сами, попивая кофе, расхаживали по кухне в своих двухслойных прозрачных халатиках, которые они называли пеньюарами. Трудно было поверить, что именно эти дамочки, такие скромные в эту минуту, всю долгую ночь не давали нам уснуть.

Нам с Кондратом несколько позднее все же была представлена возможность выпить кофе, только это случилось уже по приезду в бар, куда мы отправились часам к одиннадцати. Марина вела себя с Кондратом подчеркнуто тепло, а меня демонстративно не замечала. Яна занималась своими обычными делами, то есть наведением порядка в баре, а я, сидя у стойки и попивая кофе, рассеянно наблюдал за ней. Когда настало время прощаться, я подошел и, поцеловав Маринке руку, лежащую на стойке, сказал: «Огромное спасибо тебе за все, хозяюшка».

– Какая же ты, оказывается, сволочь, Савва! – негромко прошептала она, Затем добавила мстительно: – Однояйцовая.

Я шутливо-виновато склонил голову и отошел в сторону.

Кондрат тем временем достал бумажник и, положив вчетверо сложенную купюру с портретом «дедушки» Ленина лицом вверх под кофейное блюдце, сказал:

– Спасибо за кофе, девушки, все было просто замечательно, но, к сожалению, нам пора уходить.

У клиента, случайно заглянувшего в этот ранний час в бар и стоявшего рядом с Кондратом с чашечкой кофе в руке, от удивления округлились глаза.

Купюра была сотенная.