– А говорите, что не вместе едете, – улыбнулась она очаровательной улыбкой. – Занимайте это купе вдвоем, – проводница присела на одну из полок. – Багажа у вас, я гляжу, много, подселять пока никого не буду. – Она отметила что-то у себя в тетради, затем уложила наши билетики в специальные кармашки своего кожаного альбома и ушла.

– Теперь мы с вами еще и соседи, – улыбнулась мне женщина. Улыбка у нее была открытая и приятная. – Давайте знакомиться, меня зовут Любовь Павловна, можно просто Люба.

– Савва, – привстав и коротко кивнув, ответил я.

Люба сняла пальто и осталась в симпатичном вязаном костюме цвета кофе с молоком. Мы поболтали некоторое время, из разговора я узнал, что она – военнообязанная, врач, терапевт, служит в Германии.

– Я, между прочим, капитан медицинской службы, – щегольнула она.

– А я в свое время служил в королевских войсках, – представился я. – Рядовой стройбата, до следующего звания, к сожалению, не дослужился, – шутливо отдал я ей честь.

– Плохо служили? – с легкой подковырочкой осведомилась она.

– Комиссован по состоянию здоровья.

– Правда? – удивилась Люба. Затем профессионально оглядела меня. – А по вам не скажешь.

– Что вы, у меня масса скрытых дефектов. – Тяжело вздохнув, я скорбно опустил голову. Хотел на этом закончить, но не смог, меня уже понесло: – Моя ахилессова пята, – указал я на голову. – Яма желудка, никак не могу с ней совладеть, – пожаловался я, погладив себя по животу. – И… так далее. Список, к сожалению, весьма длинен. Впрочем, он вам, я уверен, хорошо знаком по медицинским учебникам.

– А по какой статье вас комиссовали? – снисходительно улыбнулась Люба.

– 36 «г».

– Ой, это связано с позвоночником, – нахмурилась она. – А я вас нагрузила своими дурацкими чемоданами…

– Ерунда, – махнул я рукой. – Поверьте, меня давно уже ничего не беспокоит. С того самого дня, как покинул расположение своей части, все само собой прошло, буквально рукой сняло.

– Извините меня.

– Ничего, все в порядке. Только вот сердце ноет, – сказал я.

– Сейчас ноет? – вновь встревожилась доктор.

– И сейчас и всякий раз, когда вижу симпатичную женщину.

– А знаете, Савва, вы мне нравитесь, – успокоено выдохнула Люба после некоторой паузы. – А чувство юмора у вас просто необыкновенное.

– Спасибо. Взаимно. В смысле, вы мне тоже нравитесь.

– Надеюсь, вы на меня не обидитесь, – сказала она вставая и копошась в одной из сумок. – Вот, возьмите. – Она высыпала на столик полкоробки импортной жевательной резинки. – Пожуете дорогой, дома своих угостите, – улыбнулась она. Затем опять засуетилась и достала откуда-то две бутылки «пепси колы» отечественного производства: – А это – возьмите запивать.

– Так что же мы будем этой водичкой запивать? – усмехнулся я и, потянувшись к своей сумке, достал бутылку армянского коньяка.

– Ой, это же я должна бутылку выставлять, – всполошилась Люба, разглядывая этикетку. – Я такого коньяка и не видела раньше. «Арарат».

– Что на него глядеть? – Я в две секунды откупорил бутылку. – Его надо пить.

– Ловко вы… – Люба выложила из сумки на столик плитку шоколада.

– Только этим и занимаюсь, профессия такая, – сказал я, вставая. – Минуточку, я только схожу к проводнице за стаканами.

Проводница по какой-то причине пребывала в расстроенных чувствах.

– Во что же я буду чай наливать, если все стаканы пассажирам под водку раздам? – недовольно буркнула она мне.

– Так я же, милочка, два двойных чая за один присест выпиваю, – улыбнулся я, протягивая руку за чистыми стаканами, стоящими на сверкающем подносе. – Запишите на мой счет, пятое купе. Будем считать, что четыре чая я уже выпил и должен вам за них.

Когда я вернулся, на столике все еще лежал початый блок со жвачками, и я, смахнув в него подаренные мне жвачки, сказал, возвращая коробку:

– Заберите, сами угостите дома кого-нибудь. Я жвачки не люблю.

– Странный вы человек, Савва. – Люба улыбнулась. – Все только и думают, чтобы что-то выпросить, когда узнают что я еду из Германии. А вы отказываетесь.

– Увы, это еще один из моих дефектов, – улыбнулся я. – Если дело так и дальше пойдет, то к завтрашнему утру вы будете знать все о моих недостатках. Хотя, пожалуй, на все это можно посмотреть еще и с другой стороны: я – максималист. – Я прямо посмотрел женщине в глаза. – Мне – либо все, либо ничего.

Люба рассмеялась, но глаза у нее в этот момент были тревожно-растерянные.

– Может, поужинаем вместе? – спросил я беспечным тоном, чтобы сгладить впечатление. – В вагоне-ресторане.

– Давайте, только чур я плачу.

– Это было бы забавно, – сказал я, – никогда еще женщина за меня не платила. И сегодняшний день, вы уж простите, не станет исключением.

– Вы… ну хорошо, – согласилась Люба. – У вас, видимо, зарплата большая?

– Не жалуюсь, – весомо ответил я. – Ставка – 80 рублей в месяц. – Люба издала разочарованное восклицание. – Командировочные – еще около трехсот, – невозмутимо продолжал я. – Ну там, на питание – еще сотня-полторы в месяц набегает. Представительский фонд, – поднял я вверх указательный палец, – это уж когда как получится: от трехсот рублей до трех тысяч. В этом ракурсе.

– Ого! – присвистнула она. – Солидно. А это опасно? Работа ваша, в смысле.

– Она опасна лишь искушениями, ну да вам это неинтересно. Но идемте же есть, я голоден как волк.

Когда мы вернулись из вагона-ресторана, было уже совсем поздно, что-то около одиннадцати. Смеясь и что-то рассказывая друг другу, мы допили коньяк, затем Люба сказала:

– Ну, давайте на покой?

– Покой нам только снится, – ответил я, рывком привлекая ее к себе и целуя в губы.

– Савва… нет, я не… мы не должны…

– Отставить, капитан, ночью я здесь старший по званию.

Через час Люба прошептала:

– Ты меня уже залюбил всю, утомил… а здесь жарко, топят, и дверь у нас закрыта.

– Сейчас откроем настежь и продолжим, – плотоядно сказал я.

– Надо же, какой ты неугомонный, – счастливо засмеялась Люба. – А я, признаться, не верила в поездные романы. Подружки рассказывали, а я только посмеивалась.

– А я и сейчас в них не верю, – сказал я. – Верю лишь в то, что ты и я сейчас здесь, вместе, вдвоем. И нам хорошо.

– Да, хорошо, – Люба потянулась и прижала меня к своей груди.

Мы проснулись за полчаса до прибытия в Москву, за окном то и дело проплывали пригородные платформы, полные людей, торопившихся в столицу на работу.

– Быстрее, нам надо поскорее одеться, – заволновалась Люба, снуя по купе туда и сюда в ночнушке.

– А что, нас будут встречать? – спросил я, сидя в постели и взглядом разыскивая свои трусы. Они, скомканные, валялись на полу. Обнаружив их там, я скривился.

– На вот, возьми, – протянула Люба мне какую-то упаковку. – Только не обижайся, ты ведь подарков не берешь, возьми хоть это.

– Что это? – стал я разворачивать пакет.

– Это интимное, – на мгновенье прижавшись ко мне, прошептала она и тут же отстранившись продолжила одеваться. Я надорвал пачку, в которой были упакованы пять пар белых трусов.

– Это же женские, – повернулся я к ней.

– Мужские, дурачок. И как раз твой размер – 50. Угадала? Одевай же скорее. Это называется неделька.

– А, понятно, – пробурчал я, – а в субботу и воскресенье, значит, по мнению немцев, надо ходить без трусов?

Я развернул одну пару и с ненавистью стал напяливать на себя белые трусы. Впрочем, они оказались мягкими и достаточно удобными. До сегодняшнего дня я носил исключительно отечественные сатиновые трусы, причем только двух цветов – черного и синего. То есть, я уже давно носил все импортное, отовариваясь почти исключительно в московских «Березках», а трусы и носки предпочитал отечественные. То есть, во всем, что касалось нижнего белья, я был, что называется, «патриот».

– Ну как? – улыбнулась Люба.

– Иди к черту, – еле слышно огрызнулся я. Но тон мой был нежен. Затем я привлек ее к себе.

– Я тебя опять хочу.

– Нет, сумасшедший, уже некогда, – увернулась от моих рук Люба.

На перроне Киевского вокзала напротив каждого вагона уже стояли наготове грузчики с тележками. Выскочив раньше всех, я протянул одному из них, молодому вихрастому парню, десятку.

– Пойди, милок, там, в пятом купе, чемоданы, всего одиннадцать штук, вытащи их, да смотри не просчитайся.

– Ты приедешь ко мне? – спросила Люба, поправляя на голове кокетливую меховую шапочку, когда ее вещи с тележки носильщика перекочевали во вместительную «волгу-фургон». – Это недалеко, всего в 70 километрах от Москвы. Я тебе сейчас адрес напишу.

– Боюсь, милая, у меня не будет свободного времени, – ответил я, обнимая ее.

– Я буду в отпуске целых два месяца, – сказала она, смешно и по-детски капризно надувая губки. – Приезжай ко мне или, если хочешь, в Кисловодск вместе съездим? За мой счет.

– Как, опять за твой счет? – шутливо нахмурил брови я. Затем улыбнулся: – Ну хорошо, давай телефон и адрес. Уговорила. Теперь уже страсть, как хочется побыть альфонсом и погулять за чужой счет. Кстати, в Кисловодске, насколько мне известно, зимой солнце сильное, поэтому личный доктор, который все время рядом – это весьма важный, даже необходимый фактор.

Люба, поцеловав меня на прощание, уехала в свое дальнее Подмосковье, а я, поправив на плече сумку, быстрым шагом направился к метро – во-первых, на улице было довольно холодно -10*С, а я был в кожаной куртке и спортивной шапочке; во-вторых, я обожаю метро, предпочитая его всем другим видам транспорта и вовсе не из-за дешевизны, а из-за удобства.

Глава шестая

Ехать, впрочем, мне предстояло всего одну остановку – по кольцевой от станции Киевской до Парка культуры.

А четверть часа спустя я уже подходил к девятиэтажке в один подъезд, изолированно стоящей в Пуговишниковом переулке. Набрав на пластиковой коробочке, установленной у входа, знакомый мне с давних времен трехзначный код, я потянул на себя дверь. Войдя внутрь, я оказался в небольшом пустом вытянутом словно пенал, помещении. За стеклянной перегородкой во всю длину его, словно в аквариуме, сидела женщина-вахтер, так как дом этот был предназначен не для обычных жильцов, а исключительно для совминовских работников, и в нем, не считая тех, что были рангом пониже, проживали один союзный министр и два замминистра Российской федерации.