Мы обошли уже большую часть рынка, когда впереди, по ходу движения, в рыночной толпе, я совершенно случайно увидел своего хорошего знакомого, Вовочку-спекулянта из города Измаила. Он шел один и нес в руке увесистую сумку. Явно с товаром, предназначенным для реализации. Я отправился за ним. Дело в том, что Вовочка был не просто моим знакомым, он также являлся моим персональным поставщиком и регулярно привозил в наш город на продажу всевозможные импортные товары – начиная с жевательной резинки, косметики, электронных часов, сигарет, обуви и кончая джинсами, а также всяким прочим тряпьем и порнографическими журналами – в наше время, следует добавить, это было достаточно солидная фарца.

Однако когда я увидел Вовочку с полной сумкой товаров, да еще на «моем» рынке, то есть на моем участке, мне стало не до восторгов – в данный момент он находился на моей территории, и очень даже мог «испортить рынок» – ведь товары, купленные у него в Измаиле, я продавал здесь, в Кишиневе, существенно дороже.

Подойдя к нему сзади, – мой друг Сережа, не понимая в чем дело, еле за мной поспевал, – я пробасил измененным голосом:

– А ну ты, спекулянтская морда, – и при этом ощутимо ткнул Вовочку пальцем в спину, – подними руки вверх и шагай не оборачиваясь, вперед, к милицейскому опорному пункту.

Вовочка послушно поднял руки, выронив при этом сумку, от его спины почти осязаемо повеяло страхом. Затем он стал медленно поворачиваться к нам лицом. И лишь встретившись со мной взглядом, он понял, наконец, что за «милиция» его остановила, и только успел с трудом вымолвить: «Савва, ну ты, блин, даешь!», после чего словно куль повалился мне на руки, хотел, видимо, обнять на радостях, да ноги подвели, ослабли.

– Какого черта ты здесь делаешь? – строго спросил его я, чувствительно встряхивая для того, чтобы он мог держаться на ногах. – Вот мой хороший товарищ, Сергей Николаевич, между прочим, старший лейтенант БХСС, сейчас тебе объяснит, что значит втихаря гадить на чужой территории.

– Савва, ну… я… это… Тебя ведь не было в городе больше двух месяцев…, сказали, ты теперь в каких-то поездках, – залебезил Володя, пытаясь улыбнуться, но у него выходила какая-то вымученная гримаса, так как он был от природы застенчив и к тому же трусоват. Я поднял с земли его довольно тяжелую сумку и повел «партнера» к выходу с рынка, дорогой читая ему мораль и объясняя, в чем он неправ.

Через час-полтора мы, забрав из камеры хранения на ж/д вокзале еще две Володины сумки, пересмотрели у Сереги на дому весь товар, отобрали 20 пар джинсовых брюк «Вранглер», пару десятков порнографических журналов, несколько блоков сигарет и жвачки, а также красный замшевый пиджак 50– Ого размера, который я ту же примерил на себя. Пиджак мне сразу понравился, так как точно такой же у меня был дома (я купил его еще в 1979 году и он уже порядочно поизносился).

– Вообще-то я хотел за пиджак 280, – пролепетал Володя, когда я предложил ему двести рублей.

– Ты что, с ума сошел, я же для себя беру, – натурально возмутился я.

– Ладно, двести, – сдался он, и я продолжил наступление.

– За джинсы – оптом – две тысячи, – проговорил я, ожидая Володиной реакции.

– Две восемьсот, – тут же сказал он.

– Две четыреста, это окончательно, – повысил голос я, и он вновь сдался.

– Итого три двести за все, – подытожил я. – Включая журналы и жвачку. В общем, сейчас, ты, может быть, сотрудничая исключительно со мной, и проиграл несколько сотен, зато тебе это не стоило ни труда, ни риска, ни затраченного времени, так что знай мою щедрость.

Володя вздохнул, как мне показалось, с облегчением, пересчитал деньги, причем Серега добавил до недостающей суммы тысячу рублей из своей заначки, и на этом мы закончили нашу финансовую операцию.

Часом позже, неторопливо пробираясь по фруктовым рядам рынка, я уже переговаривался с горячими южными парнями, которые торговали здесь экзотическими фруктами. Я показывал им одну пару джинсов, которую держал в прозрачном пакете подмышкой. Остальные находились в сумке, с которой Серега предусмотрительно стоял в сторонке.

Из трех десятков кавказских торговцев лишь один всерьез заинтересовался джинсами, и я понял, что он уже закончил продавать свой товар и теперь собирается отбыть на родину, а зачем ему, спрашивается, везти домой деньги, когда купив на них товар, можно было дополнительно нажиться.

Это был относительно невысокий, с меня ростом, но очень плотный, широкоплечий и волосатый мужик, который весил никак не меньше 120 килограммов.

– Пачиму, шлюшай, ти хочишь за них по 180? Адин парен предлагал сегодня такие же за 160 рублэй, он бы и за 145 отдал, я его уже почти уговорил, да, – говорил он, перебирая в своих потных ладонях ткань джинсов.

– Ага, и где теперь этот твой парень? – спросил я насмешливо, беря у него со стола какой-то непонятный фрукт и откусывая от него кусок.

– Ни знаю, дарагой, ушла куда-то, – развел он руками.

– Это такой невысокий, рыжий, конопатый, – спросил я, описывая Володю, после чего швырнул фрукт, оказавшийся слишком приторным, в мусорный контейнер.

– Да, правильно, такой, такой, – удивленно подтвердил грузин.

– Я его… – намеренно протянул я, – это… – я цокнул языком и провел ребром ладони по горлу. – В общем, теперь я буду тот парень. Так что, идем смотреть товар или нет?

– Идем, – согласился Джибило – так звали парня друзья-коллеги.

Гостиница «Колхозная», расположенная рядом с рынком, поражала впервые попавшего туда человека своей особой неряшливостью, а также обшарпанными стенами коридоров и стандартным набором гадостных запахов, навсегда, казалось, поселившихся здесь, и уже въевшимся в ковры, мебель и даже стены здания.

Номер, в который мы вошли, «благоухал» теми же запахами, и выглядел не лучше вестибюля и коридора.

Джибило, не теряя времени, закрыв двери на ключ, стал разворачивать джинсы пару за парой, и, ничего не понимая в указанных на лейблах размерах, начал все подряд напяливать на себя и примерять, начиная с 42 размера и кончая 50-ым, так как больших размеров у нас не было.

А я тем временем совал ему в руки порнографические журналы с все новыми «картинками», и тогда он останавливался, тыкал толстым желтым ногтем в очередную картинку и раскатисто смеялся, затем опять принимался мерить джинсы. «Дитя гор, – добродушно подумал я о своем деловом партнере. – Простота и натиск, никакой интеллигентности».

Через пятнадцать минут Джибило был уже абсолютно потным, трусы его скатились до колен, обнажив волосатое тело гориллы, а наш клиент пытался напялить на себя последнюю пару джинсов – все остальные, немилосердно вывернутые, в полном беспорядке валялись на кроватях, на столе и на стульях. Серега стоял рядом с ним и был не менее мокрым, только от страха и напряжения – в эту минуту он наверняка думал о том, что в первый и последний раз в жизни принимает участие в столь нервном мероприятии.

Наконец мы с Джибило достигли соглашения и, остановившись на сумме в четыре тысячи шестьсот рублей за джинсы и журналы, ударили по рукам. Подняв матрас, джигит надорвал свежезашитый шов – черными нитками по полосатому бело-коричневому полю, запустил в него руку и вытащил толстую пачку денег, лежавших там вразнобой.

Слюнявя пальцы и шевеля губами, Джибило стал сосредоточенно пересчитывать купюры, и в этот самый момент в дверь постучали.

– Спокойно, ребятки, – сказал я, запуская руку за пояс и нащупывая нунчаку, с которыми никогда не расставался. – Джибило, спроси, кто там пришел, и если это кто-то из твоих, пусть войдет один человек, и не больше. И смотри мне, давай по-хорошему, без глупостей.

Джибило одним движением накрыл деньги одеялом, отворил двери и, как мне показалось, сам вздохнул с облегчением; у двери стоял какой-то старикан – оказалось, что это был дядя Джибило по имени Дато.

– Вы меня, уважаемый Дато, чуть не напугали, – сказал я, запирая за стариком дверь. – Я уже собирался вас пристрелить. – Я похлопал себя по бедру, где под рубашкой оттопыривались нунчаку.

– Вах, дарагой, – произнес старикан, закатив глаза. – Зачем такой вещь говоришь, да? Джибило, что мы, не люди?

– Люди вы, люди, – прервал его я. – И весьма вероятно, что хорошие люди. Только я вас совсем не знаю, и в этом вся проблема.

– Да, мы – хорошие люди, – сказал Джибило, похлопывая себя по мохнатой груди. – Раньше меня везде узнавали, и даже здесь, в Кишиневе; я мастер спорта по самбо, был призером Союза в весе до ста килограммов.

– Тогда извини, коллега, – сказал я, протягивая ему руку. – Я тоже когда-то на ковре толкался, между прочим, на Союзе с вашим Чочишвили, олимпийским чемпионом, боролся, – соврал я. – По мнению судей проиграл.

Джибило на мои слова только недоверчиво кивал.

Несколькими минутами позднее, после полного расчета, мы с Джибило обнялись, дружески, применяя захваты, потолкали друг друга, затем я стал прощаться, объясняясь тем, что впереди нас ждет еще масса срочных дел.

– Может, вечерком за дружбу где-нибудь в ресторане шампанского выпьем? – спросил на прощание Джибило.

– Извини, брат, сегодня вечером мы с товарищем договорились о встрече с девушками, – соврал я.

Мне показалось, что он, имитируя сожаление, вздохнул с облегчением.

Уставшие и слегка ошалевшие от всего произошедшего с нами за последний час, мы с Серегой пробкой вылетели из гостиницы, и лишь отойдя от нее на несколько сотен шагов, вздохнули с облегчением.

– Держи, – протянул я ему деньги, – здесь тысяча триста.

– За что это мне 300 лишних, – удивился он, пересчитав деньги. – Я дал тебе свои деньги всего-то на час.

– Дорога ложка к обеду, на твою тысячу за это время проценты наросли. Ты вспотел вон, словно целый вагон леса разгрузил, – засмеялся я, – значит, в качестве компенсации за это должен что-то получить.

Он, не споря больше, спрятал деньги в карман, и мы продолжили наш путь.

– Слушай, а давай-ка вечерком куда-нибудь забуримся, – предложил Серега. – В кабак какой-нибудь, идет?